– Ладно. Пущай будет двадцать две. – Он скосил глаза на Глеба и усмехнулся: – Где это ты научился так торговаться, Первоход?
– Жизнь научила. Наливай еще!
Вакар схватился за кувшин, и пирушка продолжилась.
Утром, когда подвода путешественников отъехала от дома кузнеца и машущая платочком Ольстра исчезла за поворотом, Лагин наклонился к уху Глеба и, стыдливо покраснев, зашептал:
– Глеб, она такое умеет! Я даже не подозревал.
– Понравилась, значит, бабенка? – с улыбкой осведомился Глеб.
– Понравилась, – признался Лагин.
– Ну, и добро. На обратном пути справим свадебку. Н-но, пошла!
И лошадки бойко застучали подкованными копытами по утоптанной земле дороги. День был погожий, и о нетленном покойнике, спрятанном под рогожу, как-то не думалось.
Глава четвертая
На въезде в лес путешественники увидали бредущего по дороге мальчишку, одетого в немыслимые лохмотья.
Мальчик шел по обочине дороги неторопливо. Котомка на его остром плече размеренно колыхалась в такт шагам тощих ног, обутых в изодранные опорки.
Услыхав за спиной громыхание колес, мальчишка сошел с дороги в высокую траву и с любопытством взглянул на приближающуюся подводу.
Глеб, правящий подводой, хотел проехать мимо, но Лагин положил ему руку на плечо и попросил:
– Первоход, осади-ка.
– Хозяин – барин, – ответил Глеб и слегка натянул вожжи. Лошади пошли медленным шагом.
Когда телега поравнялась с мальчишкой, Лагин громко спросил:
– Кто ты, человечек?
Мальчишка пошел рядом с телегой.
– Я Прошка, – сказал он. – Нешто вы меня не помните?
Худенькое лицо пострела было все сплошь покрыто ссадинами и царапинами.
– Боже! – воскликнул Лагин. – Так ты – тот самый мальчишка, который помогал разбойникам?
Прошка вздохнул и вытер рукою нос.
– Не хотел, дяденька. Разбойники мою мамку полонили. А меня мучили. Вишь, какое с рожей сделали! Заставили на купца Жадана указать. Я и указал.
Мальчик по-прежнему шел рядом с телегой.
– Значит, это они тебя разукрасили? – спросил ученый муж, вглядываясь в искалеченное лицо мальчишки.
Тот кивнул:
– Ну.
– За что?
– За то, что я мамку защищал.
– И где теперь твоя мамка?
– Да нигде. Сгубили ее разбойники. А я, вишь, убег.
– Бедный мальчик. А ну – прыгай в телегу!
Мальчик недоверчиво оглядел сидящих в подводе людей и опасливо спросил:
– А не обидите?
– Не обидим. Прыгай сюда!
Мальчишка поправил на плече котомку и с кошачьей ловкостью запрыгнул на телегу. Спустил с телеги ноги вниз, посмотрел на движущуюся мимо траву и, заметно повеселев, сказал:
– Так лучше.
– Еще бы, – улыбнулся Лагин. – А куда ты теперь подашься, Прошка?
– Того не ведаю. Может статься, в лесу буду жить. Построю себе шалашик, в нем и заживу. В Хлынь-то мне воротиться никак не можно. Разбойники споймают – убьют.
– Как же ты будешь в лесу жить?
– Да вот так и буду.
– А кушать что будешь?
– Птичек буду ловить. Я силки умею плести.
Лагин задумался.
– Слышь, Первоход, – окликнул он Глеба. – Мальцу совсем некуда податься. Может, возьмем его пока с собой? А там что-нибудь придумаем.
Бродяга Хомыч посмотрел на нового седока сердито и вдруг сказал:
– Первоход, прогони его. Зачем нам лишний рот?
– Не ругайся, Хомыч, – неожиданно вмешалась Диона. – Не видишь – мальчик без призора. Один пропадет.
Глеб усмехнулся и глянул на Диону колючими глазами.
– Нравится человеческий детеныш, нелюдь? – холодно спросил он. – Будь твоя воля, ты бы с удовольствием его слопала, верно?
– Я никогда не ела детей, – спокойно возразила Диона.
– Не ты, так твои картофелеголовые, десятирукие сородичи. Мальчик останется с нами.
– Но… – запротестовал было Хомыч.
– Останется, я сказал. А ты, нелюдь, помни: я приглядываю за тобой.
Прошка с любопытством посмотрел на девушку, но ничего не сказал. Диона покраснела.
– Почему ты так груб со мной, Первоход? Ведь я спасла вас.
– Спасла, верно, – согласился Глеб. – Но я не знаю, что у тебя на уме. Может, ты хочешь заманить нас в ловушку и скормить своим кровожадным сородичам?
– Дурак, – буркнула Диона и отвернулась.
Глеб тихо засмеялся.
Что ж, Диона и впрямь походила на девушку. Но Глеб не позволял себе забывать, кто она. Ее сородичи, прячущиеся среди развалин Кишеня, поймали и сожрали великое множество людей. Были среди погибших и отличные ходоки. А что касается звероподобных вождей, то Глебу доводилось их видеть. Это были настоящие чудовища. Три, а то и четыре налитых кровью глаза, цепкие когтистые руки, деформированные челюсти с несколькими рядами острых, как бритва, зубов.
Иные соплеменники Дионы были страшнее оборотней и волколаков. Страшнее, сильнее и хитрее. И забывать об этом никак не следовало.
До самых сумерек ехали по лесу, а затем Глеб остановил подводу и объявил привал.
– Прошка и Хомыч, айда со мной по дрова! – распорядился он, привязав лошадей. – Остальные – развязывайте сумку с припасами и подыщите место для костра.
В лесу сумерки были гуще, чем у дороги, и Хомыч, редко захаживавший в лес и считавший себя жителем городским, больше таращился по сторонам, ожидая нападения лесной нечисти, чем собирал дрова.
В конце концов Глебу пришлось пригрозить:
– Не будешь помогать – не получишь ни жалованья, ни обеда.
Только тогда Хомыч, бормоча под нос заклинания-обереги, стал рыскать по траве в поисках более-менее сухого валежника.
Лагин и Диона тем временем достали из сумки припасы и расчистили на траве прогалинку под костровище. Развязывая сумку и выкладывая на лопухи еду, Лагин то и дело бросал на девушку быстрые, восхищенные взгляды.
Наконец, он не выдержал и сказал:
– Просто удивительно, какая ты красивая, Диона.
– Первоходу так не кажется, – с горькой улыбкой возразила девушка.
– Первоход – упертый парень. Думаю, он много настрадался от вашего брата.
– Ходоки полонили и убили больше нелюдей, чем мы сгубили людей, – снова возразила Диона. – Мой народ ненавидит ходоков больше, чем оборотней и волколаков.
– И все же вы охотитесь на людей, – заметил Лагин. – А это плохо.
Щеки Дионы слегка порозовели, и Лагин поспешно сменил тему разговора.
– А мне плевать, нелюдь ты или человек, – заявил он. – Я вообще не вижу разницы.
Диона посмотрела на него удивленно, затем подняла руки с перевязанными ладонями и сказала:
– Вот она, разница. Первоход думает, что я уродка. И он прав.
– Чушь, – дернул щекой Лагин. – Подумаешь – глаза на ладонях. Я много лет занимаюсь ученым ремеслом и такого навидался, что тебе и не снилось. У вполне обычных баб и мужиков рождаются двухголовые дети. А однажды я видел мальчонку с хвостом и рожками. И что с того? Все это обыкновенные ошибки природы. Почему Господь допускает их – это, конечно, вопрос. И я не знаю на него ответа.
Из леса вышли Глеб, Хомыч и Прошка. Подошли к расчищенной прогалинке, высыпали рядом дрова.
– Ну, как? – насмешливо осведомился Глеб, быстро глянув на Диону. – Не соскучились тут без нас?
– Что ты! – возразил, блеснув стеклышками очков, Лагин. – Диона – прекрасный собеседник!
– Рад, что у вас все склеилось. Теперь самое время развести костер и пообедать.
И Глеб сам взялся за это дело.
Вскоре котелок с залитым водой брусничником закипел на углях. Глеб разлил ароматное варево по оловянным кружкам и веско произнес:
– Прошу к столу!
Прошка сидел в стороне и угрюмо смотрел на лес, устыдившись сесть вместе со всеми.
– Эй, пострел! – окликнул его Глеб. – А тебе особое приглашение нужно?
Мальчик поднялся с чурбанчика и подошел к Глебу. Тот хлопнул ладонью по расстеленной на земле рогоже:
– Садись сюда.
Прошка сел.
– Есть будешь?
– Да.
– Еще одна глотка, – проворчал Хомыч.
– Ничего, не обеднеем. Бери мясо и хлеб. Извини, но печеную картошку тебе предложить не могу. Ее завезут в Россию только через тысячу лет.
Прошка взял кусок вяленой оленины и, опасливо поглядывая на бродягу Хомыча, вгрызся в него зубами. Поспешно сжевав кусок, мальчишка ощерил рот и похвалил:
– Вкусно. Я, дядька Первоход, ягоды с усливками люблю.
– А ты ел? – усмехнулся Глеб.
– А то как же. Мы с мамкой в лес по ягоды часто хаживали. А как придем домой, мамка ягоды в тарелку насыплет, а сверху – усливками. – Прошка прикрыл глаза и улыбнулся. – Вку-усно.
Прошка ухватил еще кусок и быстро его слопал. Хомыч посмотрел на него сердитым взглядом и сказал:
– Теперь ясно, за что тебе разбойники рожу порезали. За твою прожорливость ненасытную.
Мальчишка нахмурился и сжал кулаки.
– А ты на меня не кукарекай, петух колченогий, – яростно проговорил он. – И не таким перья ощипывал!
– Что-о? – Старик даже приподнял зад с бревна от возмущения. – Ах ты, недокормыш…
Глеб положил Хомычу руку на плечо:
– Охолони, старик, не обижай мальца. Видишь – он гордый.
Хомыч снова нехотя уселся на бревно. А Глеб запустил руку в сумку, вынул кусочек зачерствелого подового пирога с лапшой и протянул мальчишке:
– На, поешь.
Прошка уставился на пирог, не поверил своему счастью.
– Мне, что ль?
– Тебе, тебе, – кивнул Глеб.
Прошка взял пирог, недоверчиво на него посмотрел, затем быстро сунул в рот и торопливо замолотил зубами.
– Вкусно! – похвалил он. – Будто у мамки.
– А что, мамка часто пироги пекла? – осведомился Лагин.
– А то как же. Все пекла. И левашники, и перепечи, и пироги. Я с горохом любил. И еще – с солеными грибами.
– А батька твой где? – спросил Лагин.
– Помер. Оглоблей зашибло.
– Батька-то, вижу, добрый у тебя был, – проворчал Хомыч. – Не вгонял тебе ума в задние ворота.
– Да уж подобрей тебя, козлобородый, – огрызнулся Прошка.