Черная пчела, прочь от чела!
От живота прочь маета!
Уходи, нечисть, как вода – в песок,
Как мед – в дырявый туесок!
Не стой на пути,
Позволь через лес пройти!
Прошка замолчал и прислушался. Филин больше не хохотал. Видимо, испугался заклинания. Прошка улыбнулся и кивнул сам себе.
По лесу он шел осторожно, зная, что ночной лес обманчив даже при полной луне. Зазеваешься – враз напорешься на сук или в змеиную яму ногой угодишь.
Лицо почти не болело и уже совсем не кровоточило. Коломец порезал Прошке щеки и лоб, но брови, глаза, нос и губы не тронул. И на том спасибо. Гад он, конечно, редкий, но как без него обойтись? Никак. Было бы Прошке годков поболе на десяточек да росту – подлиньше на пять вершков, он бы и один управился. Но в мире взрослых в одиночку мальцу выжить трудно.
Наконец Прошка остановился. Огляделся, высматривая приметные деревья и кусты, и снова кивнул сам себе: правильно пришел.
Пора звать разбойника.
– Эй, Коломец! – тихо позвал Прошка, зорко оглядывая кусты и высокую траву. – Коломец, ты здесь?
Не отозвался Коломец.
Спит, что ли?
– Коломец, где ты? – слегка повысил голос. – Я ольстру принес! Выдь, глянь!
Но не отозвался разбойник и на этот раз. Крепко же он спит! Прошка сплюнул себе под ноги и стал бродить по полянке, заглядывая под кусты и раздвигая рукой высокую траву.
Бродил, бродил и – набрел. Коломец спал на спине, раскинув руки в стороны. Спал тихо, совсем беззвучно, как ребенок или женщина.
Прошка при виде бородатого верзилы усмехнулся. Каков лопух! Был бы Прошка ходоком, вскинул бы ольстру да припечатал разбойника к сырой земле на веки вечные.
Прошка подошел к Коломцу вплотную и легонько пнул его ногой по сапогу.
– Вставай, дурак!
Однако Коломец и на этот раз не проснулся. Прошка нахмурил лоб. Всего можно ожидать от бородатого балбеса, но такой беспечности… Нет, что-то тут не так.
Прошка склонился над разбойником и вдруг резко распрямился и отпрыгнул в сторону. Отпрыгнул и замер с вытаращенными глазами и открытым от испуга ртом. Прямо из живота разбойника торчала рукоять сабли с серебряной набивкой.
– Чур меня, чур! – пробормотал Прошка и сделал охранный знак.
Затем быстро огляделся. Полянка была пуста.
Кто же его так? И какой же здоровый должен быть супротивник, чтобы прибить разбойника к земле саблей, как плашку гвоздем? Великан, не иначе.
Постояв немного и послушав лес, Прошка пришел к выводу, что великан, должно быть, ушел далеко. Да и чего ради ему тут ждать? Караулить Прошку? Дурость. Кому и на что сдался маленький мальчишка?
Прошка снова подошел к поверженному разбойнику, положил тяжелую ольстру на траву, а сам присел возле Коломца на корточки и принялся осторожно обшаривать его карманы.
В одном он нашел складной нож. (Нож тут же перекочевал Прошке за пазуху.) В другом обнаружились золотые монеты. Немного, всего четыре штуки, но для Прошки и эти четыре монеты были настоящим сокровищем.
Переложив деньги в свой карман, Прошка подхватил ольстру и поднялся на ноги. Постоял немного возле разбойника, поглядел на него сверху вниз. Непривычно было. И грустно. Потом вздохнул и сказал:
– Видишь, Коломец, как получилось… Ты мне лицо ножом исполосовал, а теперь лежишь тут мертвый. Но я не радуюсь. А за то, что деньги у тебя забрал, прости. Все одно ведь пропали бы. В общем, зла на меня не держи. И пусть Марена с Чернобогом позаботятся о тебе.
Прошка взвалил ольстру на плечо и повернулся, чтоб идти. Отошел на сколько-то шагов и снова остановился.
Что же ему делать теперь? Вернуться в лагерь? Легко сказать – вернуться. А ну как Первоход уже хватился своей ольстры? Что ему сказать? Взял ольстру поиграть? Не поверит. Прошка мал, но не настолько.
А что, если сказать ему, что просто хотел посмотреть? Первоход ведь сам когда-то был мальчишкой, он поверит. Прошка приободрился. Все-таки и в его малом возрасте есть свои выгоды.
Прошка усмехнулся своим мыслям и зашагал обратно к лагерю. Но не успел он пройти и трех шагов, как за спиной у него что-то шелохнулось.
Прошка остановился. Медленно обернулся.
Возле дерева стоял зверь. Размером больше самой большой собаки. И больше волка. Зверь молча стоял под деревом и глядел на Прошку мерцающими в темноте глазами.
По спине Прошки пробежала ледяная волна, коленки ослабли. Он облизнул мигом пересохшие губы и тихо пробормотал:
– Хорошая собачка…
Зря он это сказал. Услышав человеческий голос, зверь шагнул вперед и глухо зарычал. В лунном свете тускло блеснули оскаленные клыки.
Высокая холка, огромные толстые лапы, приплюснутая морда и глубоко посаженные красные глаза. Прошка со всей ужасающей отчетливостью осознал, что перед ним стоит не собака и не волк, а самый настоящий волколак.
– Хо…рошая собачка, – снова прошептал Прошка и попятился.
Волколак сделал еще шаг и снова остановился. Что-то мешало ему сразу броситься на Прошку. Волколак вдруг приподнял морду и, чуть подергивая носом, осторожно понюхал воздух. Шерсть у чудовища на холке снова встала дыбом. Волколак повернул голову в ту сторону, где в траве лежал Коломец.
Затем снова повернулся к Прошке и снова понюхал воздух. Рычание его стало громче.
И вдруг Прошка понял, почему волколак медлит. Ольстра! Зверь почуял ее. Глеб-Первоход рыскал по Гиблой чащобе уже несколько лет, и темным злыдням был хорошо знаком запах его грозного оружия.
Должно быть, волколак недоумевал, почуяв ольстру в руках мальчишки.
Прошка осторожно снял ольстру с плеча и взял ее на изготовку – так, как это делал Глеб-Первоход.
– Не балуй, – хрипло сказал он волколаку. – У меня ольстра, понял? Прыгнешь – сгублю!
Зверь, чуть склонив голову набок, внимательно выслушал Прошку. Потом повернул морду в сторону Коломца, принюхался, развернулся всем телом и пошел на разбойника, потеряв к Прошке интерес.
Зверь подошел к разбойнику и склонился над ним. Услышав отвратительное чавканье, Прошка развернулся и со всех ног понесся прочь от страшного места.
Сердце Прошки упало: Глеба на лежанке не было. Он завертел головой, но тут тихий голос окликнул:
– Что-то потерял, пострел?
Прошка вздрогнул и поднял взгляд. Первоход стоял прямо перед ним. Стоял, сунув руки в карманы куртки и пожевывая травинку.
– Дяденька Первоход, – забормотал Прошка, настраивая голос на жалостливый лад, – я…
– Ходил на охоту? – Ходок усмехнулся. – И много дичи настрелял, охотник?
– Я… – Прошка опустил голову. – Я нечаянно. Просто хотел поглядеть.
Глеб шагнул к мальчишке, взял у него из рук ольстру и быстро ее осмотрел.
– Хорошо, хоть не угробил, – с явным облегчением произнес он затем. – Хочешь, научу, как ею пользоваться?
Прошка не поверил своим ушам. Он приготовился к тому, что Первоход надает ему тумаков и подзатыльников, ну, или хотя бы надерет уши, как всегда делали взрослые, но ходок смотрел вовсе не сердито, а даже как будто весело.
– Дядя Первоход, я…
– Знаю, что хочешь. Но сейчас ночь, и мы не будем будить наших спутников. Ложись спать. Наш поход продлится пару дней. А потом, когда все закончится, я возьму тебя с собой на охоту.
Прошка повернулся и пошел к лежанке. Но вдруг остановился и тихо сказал:
– Дядя Первоход, а я видел волколака.
– Волколака? – Глеб прищурил темные глаза. – Далеко?
Прошка отрицательно качнул головой:
– Нет. В двух верстах отсюда.
– Ты уверен, что это был волколак?
– Угу. Он хотел на меня напасть, но почуял ольстру и не напал.
Глеб кивнул:
– Похоже на то. Запах ольстры этим тварям хорошо известен. Однако далековато же он зашел.
Прошка потупил взгляд.
– Ты его убьешь, Первоход?
– В темноте мы его не найдем, – задумчиво проговорил Глеб. – А сюда он вряд ли сунется. Ты уверен, что он был один?
– Да.
– Гм… – Первоход легонько потер пальцами подбородок. – Ладно. Ложись спать и ничего не бойся.
– А ты?
– А я уже выспался.
– Так ведь еще ночь. До утра далеко.
Первоход улыбнулся, и в улыбке его Прошке почудилась горечь.
– Последние пять лет я мало сплю по ночам, – сказал Глеб негромко.
– И ты будешь караулить до утра?
Глеб кивнул:
– Точно.
Прошка помешкал немного и спросил:
– Дяденька Первоход, а можно я лягу на твою лежанку?
– Мне кажется, что твоя – уютнее и теплее.
– Знаю. Но на твоей мне как-то спокойнее.
– Что ж, ложись.
Прошка прошел к лежанке Глеба и улегся на сухую траву. Лежанка была еще теплая. Перед тем как расположиться на ночлег, Первоход нагрел в костре несколько больших камней, а после зарыл их в землю и на тех местах устроил лежанки. Камни все еще грели.
Прошка стал размышлять о превратностях судьбы и сам не заметил, как уснул.
Присев на бревно, Глеб достал из кармана берестяную коробку с бутовыми самокрутками и закурил. Самокрутка тянулась хорошо, и эффект от нее был такой же, как от обычной сигареты, набитой табаком. Глеб припомнил, как плевался, когда попробовал покурить ее в первый раз, но сейчас она казалась ему вполне сносной.
Покуривая и поглядывая на звезды, Глеб, как это часто с ним бывало, стал вспоминать про Громола. Вспомнил тот вечер пять лет назад, когда, вынырнув из запоя, встретил охотника у кружала.
Тогда Глеб второй раз в жизни услышал имя Мамелфа. Картина встречи с переодетым в нищенские лохмотья Громолом тут же встала у Глеба перед глазами.
– Черт, как я рад тебя видеть! – воскликнул он тогда, не веря своим глазам. – Но как тебе удалось выжить? В последний раз, когда я тебя видел, ты лежал на траве и истекал кровью.
При этих словах охотник помрачнел и ответил нехотя:
– Это долгая история, Глеб. Я расскажу тебе как-нибудь после.
– Ну, хотя бы намекни.
И Громол намекнул.