Вот старый деревянный мостик. Глеб не без опаски ступил на его полусгнивший настил. Несколько осторожных шагов – и Глеб уже на другом берегу.
Слева – небольшой могильный холм, поросший пробуди-травой. А впереди уже виднеется черный саркофаг Погребального шатра. Глеб зашагал к шатру, и походка его была твердой. На этот раз он войдет в саркофаг и узнает, что или кто прячется внутри.
Вот и Погребальный шатер. Стоило Глебу приблизиться, как саркофаг замерцал, словно кто-то раздул рядом невидимый огонь. Блики от него упали на черные гладкие стены.
Глеб остановился у входа, похожего на черный провал, за которым не было ничего, кроме клубящейся тьмы. Ну, вот. Осталось только шагнуть внутрь.
Сердце Глеба учащенно забилось, в горле пересохло. Однако отступать он был не намерен. Постояв еще немного, Глеб поправил на поясе меч, перекрестился и хотел шагнуть в черный провал, но на пути у него встала высокая, сухопарая фигура.
– Осьмий! – выдохнул Глеб.
Старик усмехнулся:
– Пришел? Не остановили тебя, значит, мои посланники. Не на тех положился, будет мне уроком.
Осьмий выглядел так же, как пять лет назад. Только седые волосы его стали длиннее, а борода заметно поредела. Одет старый упырь был в темную власяницу. С плеч старца, подобно концам длинного шарфа, свисали чьи-то бледные руки.
– Я хочу войти, – сказал Глеб.
Осьмий покачал головой:
– Тебе не стоит это делать.
– Я войду в Погребальный шатер, – упрямо повторил Глеб. – Даже если мне придется въехать туда на тебе верхом.
Осьмий прищурил темные, глубоко запавшие глаза. Длинные нелепые руки, лежащие у колдуна на ключицах, слегка шевельнулись.
– Что ж… – сипло проговорил упырь. – Ты можешь туда войти. Я не в силах тебе помешать. Но как только ты это сделаешь, дверь за тобой захлопнется навсегда, и ты никогда уже не сможешь вернуться домой.
Глеб озадаченно нахмурился. Такого поворота он не ожидал.
– Если я войду в эту дверь, я уже никогда не смогу вернуться в свое время? – уточнил он.
Осьмий кивнул седовласой головой.
– Не сможешь.
Глеб сглотнул слюну и глянул в черный провал за спиной у Осьмия.
– А что за этой дверью? – спросил он. – Что там?
Старик прищурил глаза и ответил:
– Ответы на вопросы.
– И что будет, если я их узнаю?
– Тебе станет очень больно. Знание не приносит ничего, кроме скорби, поверь мне. – Старик помолчал и добавил: – Тебе решать, Первоход. В этом месте каждый делает свой выбор. Твой выбор не так уж и сложен.
Глеб надолго задумался. То ли Осьмий нагнал на него чары, то ли воспоминания нахлынули некстати, но он вдруг сильно затосковал по дому, по знакомым лицам, по комфорту и привычному укладу жизни.
Какого черта он вообще тут делает?
Глеб посмотрел на дверь. Ну, что он может за нею увидеть? Оригинал Корана? Полыхающий куст? Замшелую балку от креста, на котором был распят Иисус? Супермена с бластером в руке?
Глеб усмехнулся – лезет же такая галиматья в голову. Скорее всего за дверью будет какая-нибудь глубокомысленная обманка вроде «темного зеркала». Войдет туда Глеб, увидит свою небритую рожу в зеркале и мигом прозреет. Поймет, какой неправильной и неправедной жизнью он жил до сих пор.
Да только нужно ли ему такое прозрение?
Глеб облизнул пересохшие губы и снова глянул на Осьмия. Тот стоял перед дверью и терпеливо ждал.
– А если я захочу вернуться домой… – тихо пробормотал Глеб. – Я действительно вернусь?
Осьмий кивнул:
– Да.
– И как это произойдет?
– Ты просто проснешься в своей постели. Тебя разбудит телефонный звонок. Ты чертыхнешься и возьмешь телефон. В трубке ты услышишь голос Кати Корольковой. Она скажет: «Глеб, куда ты пропал? Турук рвет и мечет!»
Сердце Глеба сжалось. Теперь ему до головокружения, до слез, до смерти захотелось вернуться домой. Подарить Катьке букет ее любимых фиалок, чмокнуть ее в щеку и позвать на Поклонную гору – покататься на роликах. Или сходить с Яшкой Фенделем в спортбар и нахлестаться пива, глядя на то, как наши под орех разделывают канадцев. Но… как же Диона? Как же Громол? А Прошка с ученым мужем Лагиным? Хомыч?
Глеб нахмурился и взволнованно спросил:
– Я буду помнить то, что произошло со мной здесь?
Осьмий усмехнулся сухими губами и чуть качнул головой:
– Нет. Ты все забудешь.
Глеб облегченно вздохнул:
– Это хорошо.
«Обратного пути не будет, – зазвучал у него в голове голос Осьмия. – Мы сами выбираем свою судьбу».
Глеб снова посмотрел на черный провал и вдруг понял, что не войдет туда. Никогда, ни при каких условиях. На глазах у него выступили слезы. Он вытер слезы грязными пальцами и прошептал:
– Прости, Громол. – Потом взглянул Осьмию в его мертвые глаза и сказал: – Если можешь вернуть меня домой, верни.
Старец кивнул и торжественно изрек:
– Да будет так. Закрой глаза, ходок!
Глеб послушно зажмурил веки и услышал негромкий, спокойный и властный голос Осьмия:
– Руксун… тройчан… гибло…
И тут в сердце у Глеба кольнуло. Нетленные! Он снова открыл глаза и торопливо проговорил:
– Подожди! Совсем забыл тебя спросить! Что ты делаешь с нетленными?
Осьмий замер. Несколько секунд он смотрел на Глеба, словно размышлял, стоит ли доверять ходоку свою тайну или лучше оставить ее при себе, потом разомкнул спекшиеся губы и пробормотал:
– Ты слишком любопытен, чужеземец. Но я скажу. Нетленные – просто коконы. Ты пришел из времени, в котором обожают эксперименты. Считай это моим экспериментом.
– Коконы? – Глеб едва не засмеялся. Вот оно что! Старый упырь решил вывести новых тварей. Как просто и как глупо.
Осьмий, казалось, прочел его мысли. Старец прикрыл веки и заговорил чужим, но знакомым Глебу голосом:
– «На то, чтобы люди смогли подняться до последнего уровня, могут уйти тысячи лет, тысячи проб и ошибок, тысячи неудачных вариантов. Возможно, когда это случится, люди превратятся в других существ». – Осьмий открыл глаза и, глянув на Глеба в упор, сухо спросил: – Помнишь эти слова?
– Ты решил вывести новую расу землян? – усмехнулся Глеб. – Но это глупо.
– Не глупее прочего, – пожал сутулыми плечами Осьмий. – Простые решения – самые верные. Эти создания будут лучше вас. Они будут лишены алчности, зависти, ревности, мстительности. И они будут сильнее вас.
– И много их будет? – осведомился Глеб, которому идея Осьмия все еще казалась фантастичной и глупой.
Старец усмехнулся:
– Много. Благодари купцов – бурая пыль далеко расползлась по земле. И каждый, кто ее испробовал, получит возможность измениться. Я об этом позабочусь.
– Ты хотел сказать «переродиться»? Умереть, стать нетленным и вызреть в утробе кокона в чудовищного мотылька?
– Называй как хочешь. Людей спасти уже не удастся. Рано или поздно они погубят себя сами. Не бойся, Глеб, твое будущее не изменится. Это будет совсем другая история. А теперь расслабься и ступай домой. Руксун… тройчан… гибло… калоста…
Глеб почувствовал, что у него закружилась голова. И вдруг на него нахлынуло видение: орды диковинных крылатых существ наступают на села и города, уничтожают людей, чтобы занять их место под солнцем и создать новую, свободную от страстей, эмоций и предрассудков цивилизацию. И все это из-за того, что Глебу не хватило духа прикончить старого упыря, вообразившего себя новым богом.
Гнев захлестнул Орлова. Рука, привыкшая решать все проблемы просто и эффективно, сама собой потянулась к мечу.
Почти не сознавая, что делает, Глеб выхватил из ножен меч и бросился на Осьмия. Он успел услышать предсмертный крик колдуна, когда лезвие меча вошло тому в сердце, а потом что-то ярко вспыхнуло у Глеба перед глазами, и в следующее мгновение он погрузился во тьму.
Кузнец Вакар отложил кузнечные клещи и вытер тряпкой потный лоб. На улице стемнело, и в кузнице царил полумрак. Несколько сальных свечей, которыми щедро снабжали его люди князя Егры, почти догорели. Пора было отдохнуть.
Вакар взял со стола ковш с холодным травяным квасом и сделал несколько глотков. Усталые руки перестали дрожать, а голова прояснилась. Вакар брякнул ковш на стол и вышел на улицу.
На небе светили звезды – спокойные, невозмутимые. Но на душе у кузнеца было неспокойно. Жизнь с каждым годом становилась хуже. Князь Егра беспрестанно ужесточал законы, удлинял список проступков и повышал мзду.
Люди говорили, что он мудрый правитель, но Вакар не видел большой мудрости в том, чтобы обижать и притеснять свой собственный народ. Впрочем, ратники довольны своим князем. Да и Вакару грех жаловаться. Заказов на всепобедные заговоренные мечи было так много, что он не успевал справляться, даже когда работал сутки напролет.
Обычно, когда дело доходило до такого, Вакар поступал просто: бросал всю работу и дня на четыре уходил в глухой запой. Княжьим поручикам это не нравилось, но слава и умение Вакара были таковы, что они были вынуждены смириться.
Поначалу пробовали воздействовать на Вакара угрозами, но Вакар быстро указал ратникам их место, заявив, что не сдвинется с места, пока главный воевода сам не поднесет ему чарочку.
И поднес. И не покалечил. Даже высечь не решился. Лишь схватил Вакара за бороду, поднял ему голову, глянул свирепо в глаза и сказал:
– Погоди, кузнец, будет еще время. Вернусь и припомню тебе эту чарочку.
– Не трудись, воевода, – ответил ему Вакар. – Я один, а воевод и чарочек много.
Воевода скрипнул зубами, но вынужден был отступить.
Помимо княжьего произвола, тревожило кузнеца и другое. Нечисть из Гиблого места все чаще делала вылазки в села. Резали скот, губили людей.
Хорошо хоть нелюдь кишенская не особо озоровала. Пару раз в год кишенские уроды утаскивали из сел одну-двух, много трех, девушек.
Селяне пробовали жаловаться княжьим поручикам, но те лишь отмахивались:
– Без двух баб село не оскудеет.
И что ты с этими поручиками будешь делать? Не князю же на них жаловаться. По-хорошему, конечно, стоило бы. Но князь жалобщиков не жалует, а на расправу скор и лют.