СМЕРТЬ НА ПОМОЙКЕ
Свалка находилась юго-западнее Гамбурга, у Овельгенне. Когда кандидат в комиссары полиции Бевензен прибыл туда 4 марта 1968 года около восьми часов утра, единственные ворота перед подъемом на плато стояли на запоре. Табличка гласила: «Сегодня свал только с 10 часов». Ворота были ниже человеческого роста и из той же праволочной сетки, что и растянувшаяся на километры ограда, за которой высилась громадная, метров в 50 над землей гора мусора.
Спортивными успехами Бевензен похвастать не мог, да и с виду был больше похож на почтового чиновника, чем на гимнаста. Однако такие ворота и ему не представлялись бы неодолимым препятствием, если бы за ними не скалилась здоровенная, величиной с теленка собака неопределенной породы. Все же он вышел из своей служебной машины и сделал неловкую попытку подружиться с этой дворнягой.
- Ах ты, мой красавчик! Ну, поди сюда, поди! Не сердись, милый, не надо.
На миг собака и впрямь умолкла, прислушиваясь к этой пустой болтовне, вернее всего потому, что такой дружеский тон был для нее непривычен. Но затем она ринулась в атаку на Бевензена, хотя добраться до него ей не позволяла цепь.
Поняв уже, что этого цербера ему не умаслить, Бевензен вернулся в свой «фольксваген» и медленно повел его по ухабистой проселочной дороге в сторону от ограды, чтобы затем попытаться с какого-нибудь другого места проникнуть все же на заветное плато. Над свалкой стаями носились вороны - он никогда не видывал таких крупных - и, как голодные стервятники, высматривали добычу.
Бевензен снова вышел из машины. Дуйсбургский грузовой автопоезд, за которым он охотился, был уже на месте и сейчас наверняка со всей поспешностью разгружался. Не оставалось ничего другого, как превратиться в альпиниста и приступом взять гору мусора. Это был единственный шанс застигнуть подозреваемых, прежде чем бульдозер перемешает высокоядовитые промышленные отходы с обычным домашним мусором.
Через полчаса Бевензен покорил-таки намеченную вершину и в своем испачканном, помятом костюме был меньше всего похож на представителя власти. Однако старался он не зря: в центре плато стоял мощный тягач с друмя большими прицепами. Номер был дуйсбургский, а название фирмы, похоже, заклеили пленкой, которую по окончании запретной операции можно сразу же удалить. Опрокинутый гидравлическим подъемником кузов первого прицепа вывалил уже на землю десять тонн раскисшего месива. Теперь бульдозер раскатывал его, смешивая с кульками, пластиковыми пакетами, старыми ботинками, поломанными детскими игрушками и прочим хламом, попавшим сюда с помоек огромного города.
Делом, видимо, были заняты четыре-пять человек. Один работал на бульдозере; еще один мог сидеть рядом с водителем в кабине; двое возились с опрокинутым кузовом, соскребая остатки грязи, а один молодой человек, похоже, исполнял роль надсмотрщика. Ему не могло быть еще и тридцати лет, по виду он явно происходил откуда-то с юга, а его элегантное дорогое кожаное пальто никак не вязалось с работой на мусорной свалке.
Водитель бульдозера, первым заметив постороннего, указал на него южанину, и тот, обернувшись к Бевензе-ну, на ломаном немецком языке произнес:
- Не глазеть. Уходить. Не понимать? - Для большей ясности он замахал худыми руками, точно прогоняя кур: - Уходить, аванти, нет здесь искать, вход посторонний господин воспрещен.
Бевензен распахнул свое испачканное пальто, доставая полицейский жетон.
- Ничего не запрещен. Мне здесь есть что искать… - Он показал жетон. - Вот! Полиция, полис, понятно? Отделение охраны окружающей среды, понятно?
Итальянец упрямо замотал головой; его черные глаза сверкали.
- Нет полис! Я здесь босс! Частная фирма. Ну, вали отсюда, аванти!
Он говорил как заведенный и слушать ничего не желал. Но тут Бевензен вспомнил про своих дождевых червей и решил наглядно продемонстрировать этому человеку, что такое ядовитые промышленные отходы и почему их ни в коем случае нельзя сваливать здесь.
- Пойдемте, - сказал он, - я покажу вам, какую опасную грязь вы сюда привезли. Эта штука сожрет весь мусор до самой земли и просочится в грунтовые воды.
Кончится тем, что люди станут дохнуть, как мухи. Понятно? Вот почему нельзя сваливать здесь такие отходы.
Бевензен потащил итальянца за собой, продолжая на ходу говорить:
- Сейчас я вам покажу, и вы сами убедитесь, насколько это опасно.
Внезапно молодой человек очень хорошо его понял и не только уловил суть дела, но и сам заговорил на значительно более правильном немецком:
- Ничего ядовитого, никакой опасности для немецких людей. - Он достал из кармана бумажник. - У меня и документ есть!
Он предъявил сильно потрепанный, почти уже разорванный на сгибах бланк итальянской автомобильной фирмы «Альфа-Ромео». Бевензен, однако, ничего, кроме всемирно известного названия, разобрать не смог. Текст был написан по-итальянски; ни даты, ни номера автомашины в нем не было.
- На что мне это? - не понял Бевензен.
Все сильнее волнуясь, итальянец тыкал указательным пальцем в бумажку.
- Здесь сказано, что ничего нет опасного, абсолютно неядовито, никаких вредных последствий ни для людей, ни для животных…
- Сейчас увидим! - уже сердито проворчал Бевензен.
Он подошел ко второму, еще не разгруженному прицепу, вынул из кармана круглую табакерку и осторожно, кончиками пальцев извлек на свет двух дождевых червей, припасенных им для рыбной ловли. Затем он тщательно очистил их от чернозема и положил на бурую, засохшую грязь, лежавшую в кузове. Словно почуяв опасность, черви на миг замерли, но потом вдруг дернулись, как будто их ударило током, завертелись, задрожали, свернулись спиралью и подохли. Затем стали распадаться, превратились в жидкую кашицу, которая тут же растеклась по застывшей грязной коре и исчезла в трещинах. Через несколько секунд от обоих червей не осталось и следа.
Некоторое время Бевензен ошеломленно смотрел на это. Такого быстрого эффекта своего опыта он и сам не ожидал. Почти испуганно захлопнув табакерку, он дал наконец волю своему гневу:
- Не ядовито, да? Абсолютно никакой опасности для немцев?! - Рассвирепев, он обернулся к итальянцу, стоявшему в нескольких шагах позади него. - Ты, проклятый макаронник! Обдурить меня хотел! Ну, подожди, я с тобой разделаюсь. Ни лицензии, ни вида на жительство тебе больше не видать, я уж об этом позабочусь!
Он говорил с яростью, как правило, совершенно ему не свойственной. Итальянец побелел, испуганно отступил и снова принялся за свое:
- Я не понимать, не ядовито, мне сказали.
- Черт подери! Меньше чем за десять секунд кислота сожрала червей. Что, ты думаешь, будет с людьми, которые станут пить эту отравленную воду? То же, что с червями. Погибнут тысячи, десятки, сотни тысяч людей! Кто тебя знает, сколько ты уже перетаскал сюда или на другие свалки такого вот яда! Довольно, ты арестован. Тебя будут судить! Такому типу самое место на каторге!
Итальянец стоял как вкопанный, широко расставив ноги, заложив обе руки в карманы пальто, с ненавистью устремив на Бевензена черные, сузившиеся в щелки глаза.
- Я не ходить!
Он вытащил из кармана правую руку, сжимая пальцами револьвер.
- Ты подохнешь, как твои черви. И, как они, растворишься. Ничего от тебя не останется… - Он поднял удлиненный глушителем пистолет, целясь в голову Бевензену.
Сначала Бевензен готов был еще съязвить: здесь, мол, не место для итальянских вариаций вестерна, мальчик! Но потом до него дошло, что парень не шутит, что он в панике и видит единственное спасение в убийстве Бевензена, который только что сам - и надо же было быть таким идиотом! - продемонстрировал, как можно именно здесь, не оставив ни малейших следов, уничтожить труп. Другие, конечно, с ним заодно, все они одна шайка, на их помощь рассчитывать не приходится.
Бевензен чувствовал, как у него судорогой сводит желудок, как все его тело пронизывает дрожь. Мысли вихрем проносились у него в голове. Как завороженный смотрел он на черное дуло пистолета. Каждый день случались теперь такие убийства, бесцельные, ненужные, лишенные всякого смысла, вызванные обыкновенной досадой, а то и просто недоразумением. И он, Бевензен, тоже хорош! Зачем он пригрозил этому человеку каторгой! У него ведь и власти не было привести в исполнение свою угрозу. Нет такого закона. За сброс в неположенном месте ядовитых отходов самое большее пришлось бы уплатить 250 марок штрафа. Просто смешно.
И вот из-за такого пустяка он должен был умереть, именно он, кандидат в комиссары полиции Лотар Вернер Эрих Бевензен, проживший только 32 года, находящийся в самом расцвете лет, имеющий семью - жену и полуторагодовалую дочь. Нелепая смерть! На помойке! Он ведь и на службу в полицию пошел не ради геройских подвигов, он никогда не рвался расследовать убийства и грабежи. Он хотел быть простым чиновником, иметь надежное место, приличный оклад и гарантированную пенсию по старости: именно так рекламировали службу в полиции набранные крупным шрифтом объявления в газетах. Только это его и привлекло, причем служить он намеревался исключительно в административном аппарате 1 [1 В ряде западных стран полицейский аппарат не является единым, и отдельные его ведомства действуют почти автономно, называясь по основным направлениям деятельности полициями безопасности, уголовной, административной (иногда ее называют кабинетной), политической (тайной) и др.]. И необходимое комиссару образование в полицейской академии Хильтрупа получил лишь с целью перевода в более высокую должностную категорию. В академии он тоже успешно избежал всякой специализации по оперативной работе, добровольно записавшись только на новый дополнительный семинар по охране окружающей среды.
Охрана лесов и полей, водных источников и атмосферы - это было ему по вкусу. Тут он был среди самых прилежных курсантов. Он выучил назубок водное законодательство, правовой режим заповедников, проекты готовящихся в Федеративной Республике Германии законов по борьбе с загрязнением окружающей среды вредными промышленными отходами. Он закончил курс с весьма высокой оценкой, представив экзаменационной комиссии убедительные аргументы в пользу намеченных правовых норм.