При всей своей сдержанности ответ этот уничтожителей для профессора Шпехта. Люди в зрительном зале и миллионы читателей газет не слишком интересуются сутью научных разногласий, дискуссий профессоров о сульфате таллия, звездных волосках или спорах трюфеля. В этом они мало что понимают. Их увлекает лишь сам судебный скандал - то, что один профессор мысленно дает другому по уху.
А защитник подсудимой и в последующие дни продолжает дискредитировать эксперта прокуратуры, выставляя его на посмешище. Результаты исследования сажи из камина профессора Шпехта вызывают громкий смех в зале. Однако настоящая буря веселья разражается, когда приглашенные защитой ученые приступают к обсуждению сенсационного открытия профессора Шпехта в отношении исследованной крови.
Профессор Ян Ван-Калкер, голландский исследователь групп крови, с безмерной иронией заявляет:
- Наука о крови, без сомнения, сделала за последние годы огромный шаг вперед. Одно то, что коллеге Шпехту удалось классифицировать кровь по роду занятий, как-то: «кровь политика», «кровь коммерсанта», «кровь пекаря», «кровь маляра», а возможно, и «кровь эксперта» - заслуживает Нобелевской премии и вызывает у меня, понятно, горячее желание узнать, как произошло это эпохальное открытие. Боюсь, впрочем, что коллега Шпехт самым элементарнейшим образом ошибся. Он или его ассистенты упустили из виду, что пол в кухне был покрыт эмалевой краской, попавшей вместе с кровью и в исследуемый соскоб. Именно этой краске и обязаны своим происхождением обнаруженные коллегой Шпехтом или его ассистентами химические элементы.
Но если опровержение этого вывода эксперта было юмористической кульминацией процесса, то разбор версии Шпехта об отравлении Германа Рорбаха целиопастой касается наконец так старательно скрываемой истинной подоплеки убийства.
Профессор ботаники Шратц спрашивает совсем уже загнанного в угол Шпехта:
- Скажите, господин коллега, как это вы додумались до утверждения, что в кишечнике покойного остались звездные волоски цветка мальвы? Да ведь то, что вы там обнаружили, было спорами трюфеля!
Шпехт подскакивает от негодования:
- Я уже на первом процессе объяснял, что часть исследований производилась моим ассистентом Храбовским. Не мог же я все делать сам!
Доктор Гросс пресекает попытку Шпехта переложить вину на ассистента:
- Но заключение подписано вами, и вы представили его суду как ваш собственный труд. Значит, вы тоже за него ответственны!
Шпехт вяло отбивается:
- Ошибку, однако, допустил Храбовский, а не я. Он принял споры трюфеля за звездные волоски, так я-то тут при чем? Надо ведь полагаться на своих ассистентов.
Внезапно некий ассистент оказывается повинным в неправильном заключении великого профессора Шпехта. Между тем на первом процессе, когда ему необходимы были звездные волоски для обоснования его версии о подмешанной в настой цветка мальвы целиопасты, он присягнул в том, что лично произвел необходимые для данного вывода исследования.
В конце концов доктор Гросс прекращает спор о том, что в действительности перепутал споры трюфеля со звездными волосками.
- Господин председатель, не так ведь важно, кто виноват, важно то, что мы наконец твердо знаем: в кишечнике были споры трюфеля, а не звездные волоски. Отсюда возможен только один вывод: в предсмертной трапезе Германа Рорбаха были трюфели. Но трюфели стоят дорого и служат приправой к немногим изысканным блюдам, которые подают к столу только в высших слоях общества, а не в доме маляра. Где же незадолго до смерти так изысканно угощался Герман Рорбах, спрашиваю я вас, господа судьи, и в первую очередь господ из комиссии по расследованию убийств? Вы-то об этом задумывались? Вели в этом направлении расследование?
Все взоры обращаются на последнюю скамью для свидетелей, где сидят трое сотрудников уголовной полиции. Обер-комиссар Йохум тяжело поднимается, но председательствующий знаком предлагает ему снова сесть.
- Но, господин адвокат, комиссия по расследованию убийств только сейчас узнала, что убитый ел перед смертью трюфели. Как же она могла четыре года назад выяснить, откуда эти трюфели взялись? Право, вы требуете слишком многого.
Защитник не позволяет себя сбить:
- Господин директор окружного суда, комиссия по расследованию убийств уже тогда была на верном пути. Герман Рорбах был близким другом убитого до него Эриха Бёле. Оба они бывали в гостях у склонных к тому же пороку, что и они, офицеров королевского полка. А в меню этих офицеров ежедневно значатся приправленные трюфелями деликатесы. Там же угощался в последний раз Рорбах, сидя за своей предсмертной трапезой вместе со своим убийцей. И убит был Рорбах потому, что знал, как и почему погиб его друг Бёле.
Прокурор Розендаль взволнованно перебивает защитника:
- Господин председатель, я самым энергичным образом протестую против этих заявлений защиты. Ведь все это только не поддающиеся проверке гипотезы!
Здесь прокурор Розендаль был прав. Заявления доктора Гросса к этому времени уже не поддавались проверке. Для того и нужно было осуждение Марии Рорбах, которому так способствовал профессор Шпехт тем, что вовремя спутал споры трюфеля со звездными волосками. За четыре года, истекшие после убийства Эриха Бёле и Германа Рорбаха, следы обоих преступлений были окончательно уничтожены. Судебные и полицейские власти хорошо знали, что делают, когда усадили на скамью подсудимых столь подходившую для роли убийцы Марию Рорбах и с помощью фальшивого заключения и фальшивых свидетелей изобличили ее в преступлении. Что за беда, если спустя четыре года нелепый случай вынудил их оправдать ее? Цель предприятия была уже достигнута.
Теперь председательствующий может позволить себе быть объективным, и он делает успокоительный жест:
- Но, господин прокурор, ведь господин адвокат прав, когда указывает на ошибки предварительного следствия. Поистине они достаточно дорого обошлись. - Тем же дружелюбным жестом пресекает он затем дальнейшие дебаты об истинной подоплеке обоих убийств:
- Благодарю вас за ваше указание, господин адвокат. К сожалению, суд присяжных не в состоянии исправить промахи, допущенные в свое время полицией. Но, конечно, эти промахи будут приняты во внимание на пользу вашей доверительнице.
Этого недвусмысленного намека на исход второго процесса уже и не требовалось. Непреклонный прокурор Розендаль, совсем недавно рисовавший зловещий облик мужеубийцы, на предпоследнем заседании сам отказывается от обвинения и предлагает оправдать подсудимую за недостаточностью улик.
Защитник подсудимой лишается, таким образом, возможности произнести, быть может, самую значительную в своей жизни речь. Ведь, кроме оправдания его доверительницы, ему тоже нечего требовать. Несколько минут публика еще с интересом прислушивается, когда он, возвысив голос, говорит:
- Я здесь не защищаю, я обвиняю! Я обвиняю все, что сделало возможным для немецкого суда столь невероятную несправедливость…
Затем первые зрители на цыпочках покидают зал заседаний.
Процесс потерял для них свою притягательную прелесть.
Объявленный на другой день приговор - уже простая формальность.
В связи с отменой приговора от 19 апреля 1958 года подсудимая оправдана. Судебные издержки отнесены на счет государства.
Директор окружного суда Кестере торопливо зачитывает текст. Обоснование приговора, еще раз перечисляющее ошибки и неправильные выводы первого процесса, заглушается доносящимся снаружи шумом. На площади перед зданием суда разбиты шатры и палатки. Крутится шарманка, и звуки ее проникают в открытые окна вместе с громкими голосами людей. В Мюнстере сегодня открывается ярмарка. Кого еще может при этом интересовать судебный скандал?
Все дело Марии Рорбах утопает в балаганном шуме. Судебный советник Хойкамп, под председательством которого был вынесен первый позорно скандальный приговор, год спустя становится директором окружного суда, обер-комиссара Йохума производят в главные комиссары, а высмеянный и опозоренный профессор Шпехт продолжает руководить исследовательской лабораторией ведомства, названия которого произносить не положено. И никого это не волнует: в стране ведь ярмарка.
«ЛИЧНАЯ КАТАСТРОФА» ПАУЛЯ БЛОМЕРТА
Убийство, замаскированное под самоубийство, - тема, весьма распространенная в детективной литературе. Предприняв специальное статистическое исследование, главный редактор одного крупного американского издательства установил: в 47,9 процента всех вышедших в свет романов этого жанра случаи насильственной смерти вначале представляются читателю самоубийством. Затем в среднем 214 страниц романа посвящается раскрытию хитроумного преступления, и в конце концов убийцу постигает заслуженная кара.
В этом отличие уголовных романов от уголовных преступлений. Правда, в отношении последних таких статистических исследований не существует - ведь случаи, расцененные как самоубийства, не находят отражения в судебных отчетах, но такой специалист в этой области, как западногерманский криминалист Гентерих, придерживается мнения, что в ФРГ, например, каждый третий случай, признанный самоубийством, на самом деле является убийством. Пожалуй, самым известным, как и самым скандальным преступлением такого рода была «личная катастрофа» адвоката Пауля Бломерта.
События развернулись в добропорядочном католическом епископальном городе Мюнстере, а действующими лицами были такие уважаемые особы, как обер-бурго-мистр, обер-прокурор, главный врач крупной клиники и целый ряд других видных личностей, влиятельных членов фешенебельного аэроклуба, короче - сливки министерского общества.
В пятницу 25 августа 1961 года, в 13 часов 45 минут, в окружном суде на Гинденбургплац 43-летний адвокат Пауль Бломерт сменил свой черный форменный сюртук на светлый нейлоновый плащ, перекинулся несколькими словами с другими адвокатами, спросил, в котором часу начнется назначенный на вторую половину дня гражданский процесс, и ровно в 13 часов 50 минут, когда из сгустившихся грозовых туч на площадь упали первые капли дождя, отправился обедать. Всего несколько месяцев назад он купил дом на Гинденбургплац, 22, прямо напротив суда, и, разместив