внизу свою адвокатскую контору, поселился с семьей в четырехкомнатной квартире на втором этаже.
Бломерт происходил из небогатой семьи славных вестфальских ремесленников и был седьмым из одиннадцати детей. Он один из всех окончил гимназию и стал изучать юриспруденцию. С раннего возраста он отличался способностями и прилежанием. Последние десять лет он в компании с обер-бургомистром Мюнстера членом Хри-стианско-демократического союза Буссо Пойсом держал адвокатскую контору. Впрочем, занятый политикой и делами магистрата, Пойс играл преимущественно роль вывески; Бломерт же часто до глубокой ночи просиживал за работой. Он был женат на своей бывшей стенографистке, столь же красивой, сколь и честолюбивой женщине, шестью годами моложе его, и имел троих детей. Именно ей, Урсуле, он был обязан карьерой. Она помогла ему вступить в аэроклуб, а затем стать даже президентом этого клуба и завязать дружеские связи с самыми-богатыми и влиятельными из его членов. Теперь Бломер-ты сделались одним из самых заметных семейств в городе. Правда, в аэроклубе за спиной президента ходили всякие слухи и передавались пикантные истории о том, как жизнерадостная и темпераментная Урсула беззастенчиво наставляет рога своему тяжеловатому на подъем мужу, целиком ушедшему в работу. Вместе с миллионером, тузом сталелитейной промышленности Густавом Краббе, его лишенной предрассудков женой и неким коммерсантом доктором Фрайбергом она составляла замкнутый четырехугольник, в котором для супруга места уже не оставалось.
Но все это были слухи, и никто не замечал, а тем более не слышал от самого Бломерта, что он о них знает и даже подумывает из-за этого о самоубийстве. Как позднее показали под присягой его коллеги по адвокатуре, в тот день, 25 августа 1961 года, он вовсе не производил впечатления человека, которому надоела жизнь.
Однако вскоре после четырнадцати часов в квартире адвоката прозвучали три выстрела, оборвавшие его жизнь. Эти выстрелы были услышаны служащими конторы, а в потолке спальни сотрудники уголовной полиции потом обнаружили три пули. Впрочем, это были единственные объективные, неоспоримые факты.
Кто стрелял, почему стрелял, не были ли выстрелы вообще маскировкой отравления или иного способа умерщвления Пауля Бломерта - от выяснения всех этих вопросов правовые и административные органы Мюнстера уклонялись с упорством, бесподобным по своей наглости. С помощью махинаций, которые любому сочинителю детективных романов показались бы чрезмерно фантастическими, на то, что произошло в действительности, был накинут непроницаемый покров, и каждый, кто осмеливался приподнять его, подвергался всевозможным оскорблениям и гонениям, вплоть до преследований по суду и водворения в психиатрическую лечебницу.
Официальная версия гибели Пауля Бломерта основана на следующих «доказательствах».
Показания вдовы Урсулы Бломерт:
«25 августа мой муж пришел домой около четырнадцати часов. Дети уже пообедали и находились в своей комнате. Когда Пауль вошел в столовую, я сразу заметила, что он чем-то взволнован и что это имеет какое-то отношение ко мне. Едва прикоснувшись к еде, он отложил нож и вилку и признался, что Пойс, его компаньон, предъявил ему ультиматум: либо он должен развестись со мной, либо отказаться от адвокатской практики. Дальнейшее их сотрудничество невозможно из-за распространяемых в городе слухов о моей интимной связи с Густавом Краббе.
Я сказала, что о разводе не может быть и речи. И что вообще такие решения нельзя принимать с ходу. Затем я посоветовала мужу расстаться с Пойсом. Он достаточно самостоятелен, чтобы иметь собственную практику. Тут Пауль внезапно встал.
- Прощай, - тихо бросил он, направляясь в спальню. - Теперь тебе придется заботиться о детях.
Я не восприняла все это слишком трагично, однако была расстроена и стала убирать со стола. Есть мне расхотелось.
Входя в кухню, я услышала два выстрела. Пока я ставила на стол посуду, которую держала в руках, раздался третий выстрел. Я бросилась в спальню. Мой муж лежал на коврике у кровати лицом вверх. Глаза его были закрыты. Под головой растеклось красное пятно. В руках он держал свое охотничье ружье. Он был еще жив, но без сознания. Он хрипел и издавал какие-то невнятные звуки…»
Из дальнейших, весьма подробных показаний фрау Бломерт явствует, что она пыталась связаться с домашним врачом Бломертов профессором Кохом, но не застала его ни дома, ни в больнице. Сам Кох, допрошенный лишь год спустя, с полной уверенностью заявил, что в указанное время находился в больнице и мог подойти к телефону, но фрау Бломерт ему не звонила.
Вообще действия этой женщины были странными. Она не позвонила ни на пункт «Скорой помощи», ни на станцию несчастных случаев, ни в полицию. Не позвала она на помощь и находившихся этажом ниже сотрудников адвокатской конторы. Вместо этого она вызвала по телефону своих ближайших друзей, супругов Краббе.
Хотя те явились через несколько минут (они жили в каких-нибудь 300 метрах от Бломертов), однако Елена Краббе - по профессии врач - даже не поинтересовалась состоянием тяжелораненого Бломерта. Она только позвонила своему приятелю, главному врачу госпиталя Клеменса доктору Тивисине.
Пока велся этот телефонный разговор, раненым занялся ничего не смыслящий в медицине сталепромышленник Густав Краббе. Он был единственным, кто вошел в спальню посмотреть, жив ли еще Бломерт. Ему пришлось, по его показаниям, отнять у раненого ружье, которое тот все еще сжимал в руках. Таким образом, Краббе заранее дал объяснение, почему на ружье впоследствии были обнаружены отпечатки его пальцев.
Бломерт в это время был еще жив. Был он жив и тогда, когда приехал вызванный Еленой Краббе доктор Ти-висина. Непонятно только, почему он, уже зная о случившемся, не приехал сразу на санитарном автомобиле, приспособленном для перевозки тяжелораненых. Из-за этого потребовался еще один телефонный звонок, чтобы из госпиталя Клеменса появилась наконец машина с санитарами, которым к тому же пришлось еще минут десять метаться с носилками по площади, пока они разыскали нужный дом - Тивисина по телефону сообщил неправильный адрес.
Доктор Тивисина в протоколе отметил, что на голове Пауля Бломерта имеются два пулевых отверстия: на левой щеке на уровне глаза - маленькое входное и в своде черепа - выходное, величиной с ладонь. Вопрос о числе пулевых отверстий и о том, действительно ли большое отверстие было образовано пулей, выпущенной из охотничьего ружья, вызвал в дальнейшем много споров. Но одно, во всяком случае, бесспорно: доктор Тивисина отчетливо понимал, что лишь срочная операция могла сохранить тлевшую в умирающем искру жизни. Непостижимо, почему он не обратился на пункт «Скорой помощи»!
Впрочем, случай Бломерта изобилует куда более неприглядными и недоступными пониманию фактами, чем эта оплошность.
Санитары, успевшие застать Бломерта в живых, действовали проворно. Но не в их власти было спасти раненого. Он скончался, прежде чем они донесли носилки до машины.
Вызванный из квартиры доктор Тивисина, присев на корточки подле сточной канавы на обочине тротуара Гин-денбургплац, констатировал, что Пауль Бломерт скончался в 14 часов 55 минут. Однако он, пусть даже очень квалифицированный врач, не мог, конечно, на основании одного такого осмотра установить истинную причину смер-, ти. Для этого необходимо было произвести вскрытие, которым доктор Тивисина пренебрег, написав в свидетельстве о смерти: «Причина смерти - остановка сердца, кровообращения и дыхания» и «Род смерти - несчастный случай».
Еще удивительнее, что на вопрос санитаров, везти ли умершего в Институт судебной медицины, где, как им было известно по сотням случаев из их практики, вскрывают трупы всех «умерших неестественной смертью», доктор Тивисина неожиданно ответил распоряжением перевезти труп в его больницу.
Вообще множество людей проявило поразительное усердие, чтобы представить смерть Пауля Бломерта как несомненное самоубийство. А ведь, собственно говоря, никто из этих людей не мог иметь ни малейшего представления об обстоятельствах кончины адвоката.
Еще не высохли чернила на свидетельстве о смерти, составленном доктором Тивисиной, как к Бломерту «чисто случайно и вроде бы никем не вызванный явился обер-прокурор Думэ «просто проведать доброго знакомого». На лестнице он повстречал коммерсанта доктора Фрайберга - четвертый угол любовного квадрата, в который входила и только что овдовевшая фрау Бломерт.
Перед тем как войти в квартиру, Фрайберг, который мог знать о случившемся не больше, чем Думэ, сообщил тому об одной странной встрече с Бломертом:
- Меня очень беспокоит Пауль. Сегодня перед обедом я беседовал с ним в его конторе. Он выглядел угнетенным и подавленным и сказал, что хочет пустить себе пулю в лоб. Жена обманывает его, портит ему жизнь. А Буссо Пойс из-за всех этих сплетен хочет с ним расстаться. Я решил снова проведать его…
Однако самое странное в этой истории, которой Фрайберг явно подготавливал прокурора к случившемуся (хотя оба они, по их позднейшим показаниям, еще ни о чем не подозревали), следующее: в момент, когда угнетенный и подавленный Пауль Бломерт поверял своему врагу мысли о самоубийстве, он, согласно данным под присягой показаниям четверых мюнстерских адвокатов, находился в их обществе и притом был в отличном расположении духа. Но кто в день смерти Бломерта мог предполагать, что пройдет год - и начнется детальное расследование обстоятельств этой смерти, которые получат огласку? Все и делалось как раз с целью всячески этому воспрепятствовать.
Узнав от Фрайберга, что Пауль Бломерт не далее как сегодня высказывал мысль о самоубийстве, обер-прокурор Думэ не был поражен, когда выяснилось, что его достойный всяческого сожаления приятель по клубу наложил на себя руки, и, разумеется, проявил готовность лично заняться всеми тягостными, но неизбежными при самоубийстве полицейскими и прокурорскими формальностями. Он сам принял от доктора Тивисины свидетельство о смерти, а от вдовы Бломерта - прощальные письма, лежавшие, как подтвердили супруги Краббе, на ночном столике и адресованные жене, отцу и компаньону покойного.