а он закричал от боли, зажали ему рот. Через несколько минут самолет с пленником на борту вырулил на взлетную полосу. Это произошло в полдень 22 сентября 1964 года! Для доктора Гюнтера Вейганда пробил роковой час. Его перевезли в мюнстерскую тюрьму для уголовных преступников, а от туда - в психиатрическую больницу в Эйкельборне, под Сёстом. Там его упрятали за двадцать восемь снабженных крепкими замками дверей».
В ноябре 1964 года я получил по почте пакет, содержащий все опубликованные в западногерманской печати сообщения о деле Бломерта - Вейганда и следующее письмо без подписи:
«Мне известно, что Вы постоянно публикуете отчеты об интересных уголовных делах. Я хотел бы привлечь Ваше внимание к делу Бломерта - Вейганда. Большую часть фактов Вы сможете почерпнуть из прилагаемых вырезок. Но, кроме того, Вам полезно будет узнать, что летом 1961 года адвокат Бломерт взялся защищать человека, на которого обер-прокурор доктор Зоммер подал в порядке частного обвинения жалобу за оскорбление и клевету. Этот человек разослал в газеты Вестфалии и Мюнстера множество писем, в которых сообщал, что осенью 1944 года доктор Зоммер, будучи военным судьей, приговорил в Польше его сына к смертной казни за дезертирство и пораженческие высказывания. Автор писем требовал от газет помощи в разоблачении доктора Зоммера и привлечения его к ответственности за совершенные преступления. Однако вместо того, чтобы опубликовать письма, редакции передали их самому доктору Зом-меру, и тот подал в суд жалобу на оскорбление и клевету. В интересах своего доверителя адвокат Бломерт за-, нялся выяснением прошлого доктора Зоммера и получил доказательства, подтверждающие справедливость предъявленных обвинений. Мюнстерский суд долго оттягивал разбор дела, но наконец назначил слушание на 29 августа 1961 года. Адвокат Бломерт намеревался представить суду документальные подтверждения правоты своего клиента. Из-за этого у Бломерта возникли серьезные разногласия с компаньоном по адвокатской практике Буссо Пойсом. Пойс требовал, чтобы Бломерт отказался от защиты и не допустил юридического скандала накануне предстоявших осенью 1961 года выборов в бундестаг. Бломерт со своей стороны настаивал на доведении дела до конца. Сделать это ему не удалось. 25 августа 1961 года он был убит при обстоятельствах, которые не выяснены и поныне. Одновременно из его адвокатской конторы исчезли все материалы, относящиеся к вышеупомянутому делу об оскорблении».
150 дней и ночей провел доктор Вейганд за железной решеткой камеры для буйнопомешанных, подвергаясь в качестве опасного сумасшедшего бесчеловечному обращению. Только 18 февраля 1965 года его под давлением общественности выпустили из психиатрической больницы, и на май того же года был назначен судебный процесс, которого он добивался, стремясь наконец раскрыть обстоятельства насильственной смерти Бломерта.
В августе 1965 года автору довелось побывать на многих заседаниях этого процесса, длившегося уже 15 недель. Но хотя к тому времени было допрошено больше сотни свидетелей и на обсуждение всего, что было связано со смертью покойного адвоката, ушло четыреста часов, судьи, казалось, были от раскрытия истины дальше, чем в первый день процесса. Свидетели, опасаясь попасть в беду, отделывались ссылками на запамятование. Многие, видимо, руководствовались старой вестфальской крестьянской мудростью: не тронь навозной кучи, если не хочешь в ней увязнуть. Можно было заметить, что люди считают неблагоразумным без крайней необходимости соприкасаться с западногерманскими правовыми органами. Хотя внешне процесс велся с соблюдением необходимых формальностей, было совершенно очевидно, что он преследует единственную цель: так или иначе отделаться от доктора Вейганда. Раз уж не удалось пожизненно упрятать его в сумасшедший дом, решили заставить его до конца жизни расплачиваться за проявленные дерзость и безрассудство. Компетентные лица уже в самом начале процесса оценивали судебные издержки примерно в миллион марок. Приговор был вынесен только в январе 1966 года. Но доктор Вейганд еще раньше сказал мне, что будет присужден к денежному штрафу за оскорбление и что, хотя сам штраф, конечно, будет невелик, судебные издержки приведут его к полному и окончательному разорению. Дальнейшие его планы состояли в том, чтобы уехать за границу и начать там новую жизнь.
«БОСТОНСКИЙ ДУШЕГУБ»
Серия убийств началась в четверг, 14 июня 1962 года, в день, когда первый американский космонавт Алан Б. Шепард под восторженные крики сотен тысяч бостонцев прибыл в свой родной город за почетной наградой аэроклуба Новой Англии. Среди тех, кто, шпалерами выстроившись вдоль улиц, размахивал флажками и кричал «ура!», была и 55-летняя Анна Слезерс, работница фабрики декоративных тканей. По причине экономического застоя работы хватало лишь на три дня в неделю, и этот четверг был у Анны Слезерс свободным. После демонстрации в честь космонавта она сходила еще по своим делам и около 18 часов вернулась к себе домой на Гэйнсбороу-стрит, 77. Она жила там одиноко и замкнуто с тех пор, как рассталась со своим 25-летним сыном Юрисом, с которым у нее происходили постоянные ссоры. Страдавший депрессией Юрис месяцами находил избавление от повседневных житейских тягот за стенами психиатрических больниц.
В тот вечер Юрис собирался навестить свою мать, чтобы окончательно договориться о разделе совместно нажитого имущества. Все дальнейшее известно только с его слов и не подтверждено никем из свидетелей.
Около 19 часов Юрис Слезерс на своем купленном в рассрочку и еще не оплаченном подержанном автомобиле подъехал к дому матери, поднялся на третий этаж и постучал в дверь. Не получив ответа, он прижал ухо к замочной скважине и прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука. Раздосадованный отсутствием матери, о встрече с которой он условился заранее, Юрис снова вышел на улицу и, сев в машину, стал наблюдать за подъездом. Тут он заметил, что к дому приставлена лестница. Он просидел в машине три четверти часа, выкурив за это время четырнадцать сигарет, окурки которых были позднее обнаружены полицией на мостовой. В 19 часов 45 минут Юрис опять поднялся и постучал в квартиру, а когда и на этот раз никто не отозвался, отошел на несколько шагов и затем с разгона высадил дверь плечом. Стремительно влетев в переднюю, он наскочил на стул, непонятно зачем оказавшийся здесь. В обеих комнатах царил беспорядок: двери шкафов были раскрыты, ящики комодов выдвинуты, повсюду как попало валялись вещи. Все это вызвало у Юриса подозрение, что в отсутствие матери в квартиру по приставной лестнице забрался вор, который в поисках денег и драгоценностей перевернул все вверх дном. Юрис, однако, не вызвал полицию и не обратился к соседям по дому, а продолжал почему-то искать свою мать, хотя сам же считал, что ее нет в квартире. Он нашел ее на пороге двери из кухни в ванную. На ней был только голубой домашний халат, полы которого распахнулись, обнажая ноги и низ живота. Пояс халата был затянут у нее на шее. Нагнувшись к матери, Юрис убедился, что она мертва.
По телефону он сообщил в полицию:
- Моя мать покончила самоубийством, повесилась на дверной ручке.
Так же представил он дело прибывшему через пять минут полицейскому патрулю и охотно объяснил мотивы самоубийства:
- Мы давно уже с ней не ладили, поэтому я три недели назад и переехал отсюда. Сегодня я хотел договориться с ней, чтобы она отдала мне ту мебель, за которую я сам платил. Должно быть, она так из-за этого расстроилась, что решила покончить с собой. Я считаю, что она сделала это с единственной целью - досадить мне, чтобы меня обвинили, будто это я довел ее до самоубийства!
В Бостоне, с его полуторамиллионным населением, ежедневно совершаются десятки самоубийств, особенно с тех пор, как из-за застоя в делах с каждым месяцем увеличивается число безработных. Поэтому объяснение, данное Юрисом Слезерсом, удовлетворило полицейских. Начальник патруля Бенсон сначала усомнился:
- Почему же, если она повесилась на дверной ручке, тело ее очутилось на полу? Или это вы ее сняли?
Но Юрис правдоподобно объяснил и это:
- Очевидно, пояс под тяжестью тела соскользнул с ручки. Я, во всяком случае, застал ее именно в таком виде.
Патруль, не желая, должно быть, создавать себе лишних хлопот, не стал ничего более уточнять, поручив лишь Юрису вызвать врача, чтобы тот дал официальное заключение о смерти.
Тем бы, вероятно, дело и кончилось, если бы поступивший в полицию вызов не был случайно услышан сотрудниками отдела по расследованию убийств. Полагая, что им так или иначе придется заниматься этой историей, они решили сами выехать на место и прибыли на Гэйнсбороу-стрит, 77, как раз в ту минуту, когда патруль собрался уже уезжать.
Неожиданное вмешательство в его работу рассердило начальника патруля Бенсона.
- К чему еще комиссия по расследованию убийств? Все совершенно ясно. Это, несомненно, самоубийство. Неужели вам надо всюду совать свой нос?
Представители других служб ревниво относятся к сотрудникам отдела по расследованию убийств не только из-за разницы в окладах заработной платы. В значительной мере это вопрос престижа. Работа патрульной службы почти не получает общественного признания, в то время как расследованию убийств посвящаются подробные газетные отчеты, а имена иных сотрудников отдела упоминаются чаще, чем имена каких-нибудь голливудских кинозвезд. Отсюда неизбежно вытекает завистливая неприязнь коллег.
Лейтенант Дрисколл и инспектор Меллон и на сей раз всячески подчеркивали это различие в служебном положении.
- Где умершая? - пропустив объяснение Бенсона мимо ушей, спросил Меллон, пока Дрисколл испытующим взглядом окидывал комнату.
- В кухне, - сквозь зубы процедил Бенсон.
Меллон и Дрисколл сразу же направились в кухню, а оба патрульных молча уселись, но лица их с каждой минутой принимали все более ожесточенное выражение: время шло, а сотрудники отдела по расследованию убийств все еще осматривали труп и о чем-то расспрашивали сына покойной.