– В кармане ее платья была найдена записка, которую инорита Аккерман начала писать, но не закончила. – Он дождался моего вопросительно-заинтересованного взгляда и продолжил: – Там было лишь начало фразы: «В случае моей смерти…» У вас есть предположения, чего она боялась?
Я могла лишь ошарашенно молчать. Эта записка настолько не вязалась с той Сабиной, которую я знала… Да она совсем не думала о смерти, напротив, активно строила планы на будущее… Она же ребенка ждала. За эту мысль я ухватилась.
– Возможно, инор Шварц, это из-за ее беременности? Боялась умереть родами?
– Какой беременности? – удивленно посмотрел он на меня. – Инорита Аккерман не была беременна. С чего вы это взяли, инорита Ройтер?
Глава 15
– Не была? – удивилась я. – Но когда она говорила: «У меня такое положение», я была уверена, что речь шла об этом.
– Скорее всего, она имела в виду свой сомнительный статус сожительницы, – пояснил следователь.
Этими словами он вверг меня в настоящий шок. Я еще могла понять, если бы Сабина вышла замуж за человека, у которого нет денег, но в которого она влюбилась. Но жить с ним безо всяких гарантий и не имея от этого никакой материальной выгоды, а лишь одни проблемы, – это было совсем не в ее характере.
– Вы уверены? – все же уточнила я, хотя и понимала, что он сказал мне правду.
– Инор Гроссер утверждает, что неоднократно пытался узаконить их отношения, но инорита Аккерман отказывалась, мотивируя тем, что ее не устраивает его уровень дохода. Более того, она неоднократно угрожала уйти от него навсегда, если он не начнет зарабатывать приличные деньги.
Очень похоже, что Сабина при всей своей любви голову не потеряла. Деньги у нее всегда стояли на первом месте, и если бы Петер так и не смог обеспечить ей ту жизнь, о которой моя сменщица мечтала, рано или поздно она бы его оставила. Но все равно непонятно, почему Сабина вообще решила к нему переехать. Ведь все считали их семейной парой.
– Как по-вашему, это похоже на правду? – не дождавшись от меня никаких слов, спросил инор Шварц.
– Я слишком плохо знаю инора Гроссера, – честно ответила я. – Он всегда говорил о Сабине как о своей жене. А для нее деньги всегда были очень важны.
– А для вас? – заинтересовался он.
– Инор Шварц, я лишь недавно покинула приют. Денег у меня сейчас совсем нет.
Тут я вспомнила про счет, так некстати опустевший, и загрустила. На эти деньги я не рассчитывала, но все равно было очень неприятно. Как будто мать от меня отказалась еще раз, сочтя недостойной даже такой поддержки.
– Насколько мне известно, в приюте вам должны были дать выходное пособие.
– Оно почти все ушло, чтобы купить необходимое для работы у иноры Эберхардт. Если бы она мне аванс не выдала, мне бы даже еду было купить не на что.
– Добрая, значит, – сказал инор Шварц с непонятной интонацией. Непонятной, но очень неприятной.
– Да, добрая, – твердо ответила я и с вызовом на него посмотрела. – Ее никто не обязывал это делать, но она узнала о моем бедственном положении и не смогла не помочь.
– Не такая это уж великая помощь, – заметил он, разглядывая меня с каким-то странным интересом.
– Возможно, – ответила я. – Но от других я и этого не видела. Разве что Сабина мне помогала – согласилась подождать с оплатой жилья, помогла с одеждой и посудой.
– А сколько она запросила за аренду? – вкрадчиво поинтересовался следователь.
Я озвучила сумму. Все равно теперь Сабине без разницы, знает ли кто о нашей договоренности. Хотя мне казалось, что у инора Шварца это лишь праздное любопытство, ничего полезного для расследования в рассказанном мной не было. Разве что Сабина представала немного с лучшей стороны.
– Эта квартира – личная собственность инориты Аккерман. Если бы она хотела помочь, дала бы возможность пожить в ней просто так, а не назначала грабительскую плату, раза в два превышающую среднюю для таких квартир.
– Собственность? Этого просто не может быть, – запротестовала я. – Откуда у Сабины такие деньги?
– Инор Гроссер утверждает, что от него, – мило улыбаясь, пояснил следователь. – Его слова подтверждаются документом, в котором Сабина обязывалась вернуть в течение года сумму, близкую к стоимости квартиры в таком районе.
Петер одолжил? Маг в состоянии заработать такие деньги за несколько лет, ничего невозможного в этом нет. Скорее всего, одолжил он еще до того, как они стали близки с Сабиной, иначе расписка бы не понадобилась, да и отдельная квартира для Сабины – тоже. Вполне возможно, что она и не планировала деньги возвращать, недаром же отказывалась выходить за него замуж, хоть и уверяла в своей большой и чистой любви. Ее не красило и то, что она хотела содрать с меня много больше, чем положено брать за такие квартиры. Договоренность у нас была на год, Сабина рассчитывала получить кругленькую сумму. А Петеру, поди, сказала, что пустила меня пожить бесплатно. Обманывала она всех знатно. Сможет ли Петер теперь вернуть свои деньги? Неизвестно. Да и мое положение квартиросъемщицы становилось довольно шатким.
– Наверное, я должна немедленно квартиру эту освободить?
– Почему вдруг? Живите пока, никто вас не выгонит, – ответил инор Шварц. – Квартиру опечатывать мы не будем, только обыск в ней проведем.
– Обыск? – испуганно переспросила я. – А что вы думаете там у меня найти?
– Не у вас, у хозяйки квартиры. Она могла хранить там вещи или документы, которые прольют свет на случившееся. В доме инора Гроссера мы ничего не нашли. Сейчас у нас, увы, даже малейшей зацепки нет, а найти того, кто это сделал, нужно непременно как можно быстрее – уж больно нехорошую магию там использовали.
Но Петер говорил совсем о другой причине смерти.
– Но инор Гроссер сказал, что ее зарезали, – вспомнила я.
– Зарезали, да. Но магией там не просто пахнет – смердит. Кстати, а почему вы, с таким, прямо скажем, приличным Даром, пошли работать простой продавщицей? – небрежно спросил он.
Глаза его были столь внимательны, что сразу было понятно, вопрос этот – не праздное любопытство, а вся предыдущая беседа подводилась к нему. Главное – усыпить бдительность и огорошить неожиданностью. Но для меня такие вопросы неожиданными уже не были.
– О том, что он у меня приличный, я узнала, уже работая продавщицей, – ответила я. – В приюте меня не сочли нужным отправить в Академию, хотя и способствовали росту Дара. – В ответ на его вопросительный взгляд я пояснила: – Я там накопители заполняла и приютские, и монастырские.
– Постойте, а что, никаких занятий с вами не проводили?
– Нет.
Он недоверчиво на меня посмотрел, но решил не переспрашивать. Наверняка собирается лично узнать у руководства приюта. Вот пусть ему и отвечают, почему мой вклад в жизнь приюта оказался намного более весомым, чем его – в мою. Мне такие вопросы задавать там бессмысленно. В лучшем случае не ответят, в худшем – попеняют на черную неблагодарность. Но жаловаться на них мне тоже не с руки – кормили, поили, учили, да и из приюта выпустили не просто так, а с направлением на фабрику и с необходимыми вещами. А в Академию, если все будет хорошо, я и сама поступить могу в следующий набор, не так уж долго его ждать.
Инор Шварц опять начал задавать странные вопросы, на мой неискушенный взгляд, никак не связанные с убийством Сабины. Но следователь все же что-то находил, так как на листах бумаги, по которым бегал самопишущий артефакт, постоянно появлялись новые заметки. Иногда я даже заглядывалась на него, на артефакт разумеется, не на следователя. Такие красивые ровные строчки у него выходили, а буквы – просто загляденье. У меня хороший почерк, грех жаловаться, но до такого совершенства ему было далеко.
– А чернила в нем тоже сами вырабатываются? – не удержалась я.
– Нет, – инор Шварц проследил за моим взглядом. – Это самый простой вариант, туда их надо доливать по мере расходования.
Неожиданно мы разговорились об артефактах, облегчающих обычную жизнь. Самое забавное, что самопишущий представитель этой братии продолжал свою работу, тщательно записывая лекцию, которую мне сейчас читали. Инор Шварц опомнился, выругался сквозь зубы, вытащил испорченные листы, посмотрел и протянул мне.
– Возьмите. Мне это точно не нужно, а вам и пригодиться может.
– Спасибо.
Я осторожно взяла лист, удивленно поглядывая на следователя. С чего вдруг такая доброта? Но он ничего объяснять не стал. Поспрашивал меня еще с полчаса и отпустил. По его усталому и разочарованному виду очень было похоже, что от меня ничего нового узнать не удалось.
– Штеффи, детка, тебя куда-то направляют? – обеспокоенно спросил Эдди, когда я вышла из кабинета с бумагами в руках.
Надо же, все же решил меня дождаться, хотя я и была против.
– С чего вы это взяли, инор Хофмайстер?
Он кивнул на стопку листов в моих руках. Я тоже не стала ничего говорить вслух, просто протянула ему то, что дал мне инор Шварц. По мере того как Эдди изучал все это, на лице его проступало все больше и больше удивления.
– С чего это он вдруг к тебе проникся? – подозрительно спросил он. – Между нами, детка, редкая сволочь этот Шварц.
– Инор Хофмайстер, было бы неплохо, если бы вы перестали обсуждать меня перед дверями моего кабинета, – раздалось из переговорного артефакта.
Эдди выругался и, видно, хотел по привычке сплюнуть на пол, но не стал. Действительно, может, здесь кроме подслушивательных артефактов еще и подглядывательные есть? Он ухватил меня за руку и потянул на выход. Сопротивляться я не стала – мне и самой не очень хотелось здесь находиться. Я даже вздохнула с облегчением, очутившись на улице, так на меня давила унылая серость этого отделения Сыска, которая там и осталась. А снаружи было солнце и яркие клумбы. И неприятный тип по соседству…
– Чем вам так не нравится инор Шварц? – спросила я у Эдди.
– Да была там одна историйка. – Он покрутил свободной от меня рукой в воздухе. – Мне отец рассказывал. Давно было, правда.