— Выйду, конечно, — просияла она и вышла. Мы поблагодарили Караваевых за поездку, и снова я удивилась тому, что с нас не взяли денег.
— Я подумала, что уже надоела тебе, — призналась мне Анфиса, когда мы вошли в дом. — Может, тебе хотелось побыть одной.
Может, в другой ситуации мне бы действительно хотелось остаться одной, но только не тогда, когда в голове у меня была полная неразбериха и мне просто необходимо было наметить план действий. Я не собиралась целыми днями пить чай да спать. К тому же я должна была вести себя таким образом, чтобы не давать повода для сплетен, касающихся моего положения в деревне, моей занятости. Я не была здесь гостем, я же сказала Анфисе, что поживу здесь. Мое поведение, поступки должны были соответствовать моей легенде. Если я сбежала от своего мужа-тирана из Подольска, значит, вряд ли у меня были деньги. Стало быть, мне надо было искать работу. Вот об этом я и собиралась поговорить вплотную с Анфисой.
— Я ждала, когда мы вернемся к этому разговору, — сказала мне Анфиса. — А ты, я погляжу, только чаем и питаешься.
Какая же она внимательная! Я действительно снова включила электрический чайник, чтобы заварить чай и угостить свою подругу.
— Если так и дальше пойдет, то заболеешь чайной болезнью, — серьезно сказала она. — Надо супчик себе варить, картошечку, салатики делать, я принесу тебе помидоры.
— Что это за чайная такая болезнь?
— Как, ты не знаешь? — она всплеснула руками. — У нас вон Маша Топорова тоже ленилась себе готовить, один чай пила, причем крепкий, спать перестала. Так к ней повадился приходить призрак ее умершего мужа. Постучит в дверь и начинает завывать так жалобно: «Маша, пусти меня переночевать!»
— Анфиса!
— Да я правду говорю!
— И что?
— Померла она, вот что. Приходил он к ней, приходил, сначала к ней просился, она все окна с вечера ставнями закрывала, двери запирала, а он все равно просился, ногтями скребся в дверь, утром на ставнях и дверях кровавые следы оставались. Ну а потом к себе позвал, и померла она…
Анфиса. Вот умеет она жути нагнать!
— Хорошо, сварю себе суп.
— У меня половина курицы есть, домашней. Принесу, и ты сваришь. Вон зеленая вся ходишь. Я понимаю, нервы. Но надо над собой работать. И окна помой. Глядишь, на душе твоей светлее станет.
— Анфиса, у меня есть друг детства, который мог бы помочь мне…
Я собиралась рассказать ей о Яне, попросить ее связаться с ним по электронной почте, но стоило подумать об этом, как мне стало дурно, голова закружилась. Ведь стоит ей только написать ему, как Ян сразу же ответит, ведь она будет писать как бы от моего имени. Он задастся вопросом, почему я сама не могу написать ему, встревожится, и что я ему отвечу? Вернее, что ответит ему Анфиса? Да и сама Анфиса спросит меня, почему я не могу воспользоваться ее компьютером и написать своему другу?
Интернет. Бомба замедленного действия. Последние пару дней, что я жила в Синем Болоте, я гнала от себя мысли о том, что осталось там, за моей спиной, в той жизни, что я бросила, сожгла. Теперь же мысли о последствиях моего поступка закружились в моей голове, как клочья пепла на ветру…
Интернет полнится комментариями по поводу появившегося видео с моим участием в главной роли. Это самое худшее, что я предположила. Другой вариант: убийство «маски» остановило (или приостановило) это событие. Если ролик ходит по инету, то моей карьере конец. Да и Борис проклянет меня. И все, кто меня знал, будут плеваться, услышав мое имя. И тогда то письмо, что я написала впопыхах, находясь в своем загородном доме, не будет уже иметь никакого значения. Вернее, оно лишний раз послужит доказательством того, что я тварь и что наша любовь — игра, фарс, грязная фальшивка.
В случае же, если ролик все-таки не выложили в сеть, мой расчет окажется правильным и Борис просто постарается поскорее забыть меня. И все забудут. В случае, если это письмо окажется в руках полиции, кто-нибудь из продажных полицейских продаст, отправит его копию журналистам, и тогда моя карьера рухнет из-за моей беспечности, просто из-за того, что я полная дура. Именно такой портрет нарисуют себе все, кто меня знал и любил. Но это все равно будет меньшим злом. Другое дело, что история затянется уже потому, что все будут гадать, с кем же я сбежала, на кого променяла свое будущее.
— Мила? Ау?… — перед моим лицом замаячила рука Анфисы, так она приводила меня в чувство. — Чувствую, ты была где-то далеко.
— Задумалась, — сказала я, вытирая пот со лба. Если бы Анфиса обладала способностью подсмотреть мои мысли, у нее бы волосы встали дыбом.
— Ты что-то сказала о своем друге детства…
— Да, у меня есть друг, очень хороший. Он живет в Париже. И мне нужно туда, встретиться с ним, он бы мне помог. Анфиса, не знаю, поймешь ли ты меня. Возможно, то, что я тебе сейчас расскажу…
— Стоп. Может, тебе не надо мне ничего рассказывать? — Она поймала мою руку, которой я отчаянно жестикулировала. Лицо ее стало серьезным, даже печальным, словно она действительно подсмотрела мое прошлое и теперь собиралась изложить свое мнение.
— В смысле? — вспыхнула я, чувствуя, что теряю подругу.
— Ты должна хорошенько подумать, прежде чем довериться мне.
Я смотрела на нее, окончательно растерявшись. Представить себе другого человека в Синем Болоте, которому я могла бы довериться, я пока не могла.
— Анфиса, ты права. Я не должна тебе ничего говорить. И тем более впутывать тебя в свои дела. Чувствую, ты человек неравнодушный, готовый помочь, но у тебя своя жизнь. Я вижу, как ты переживаешь за судьбу Оли, с которой в свое время наверняка сблизилась, вот как сейчас со мной. А она пропала. Возможно, просто закружилась по жизни, встретила человека, нашла свое счастье и постаралась забыть тебя, как человека, ассоциировавшегося у нее с тяжелой жизнью в Синем Болоте… Но, быть может, все обстояло иначе, и она влипла в историю и исключительно из желания уберечь тебя от неприятностей, так ничего о себе и не сообщила…
Теперь уже Анфиса смотрела на меня, внимательно слушая, молча. Казалось, мы обе находились в ожидании того главного, ради чего и начат был этот тяжелый разговор.
— Я убила человека и скрываюсь. Мой друг Яков, который живет в Париже, может помочь мне. Всем. И деньгами, и тем, что устроит меня в клинику, где мне сделают пластическую операцию. Это единственный способ спастись. Поверь мне, человек, которого я убила… Словом, у меня не было другого выхода. Это была самооборона.
— А как же твой муж? Или это он? — спросила она меня, нахмурившись.
— Там сложно все, — уклончиво ответила я, не желая придумывать на ходу еще одну историю. Просто время шло, и Анфиса мне нужна была для того, чтобы двигаться в соответствии с моим планом, первым пунктом которого было добывание паспорта на другое имя. Потом — Париж.
— Хорошо. Я верю тебе. Но ты точно ничего не знаешь об Ольге?
— Точно ничего, — на этот раз я не соврала, однако была на волосок от того, чтобы не признаться ей, распахнувшей мне душу, в том, что я вообще понятия не имею, кто такая Ольга. Подумалось, что и так слишком много лжи обрушила я на голову моей Анфисы. Если еще окажется, что я начала ей лгать с самой первой минуты моего пребывания здесь, она закроется, захлопнется, и я останусь одна.
— С паспортом я тебе помогу, не вопрос, я же обещала. Я и денег тоже могу дать на первое время, и чтобы за паспорт заплатить…
— Ну уж нет! Деньги я заработаю сама. Или опять же обращусь к Яну.
— Надеюсь, у твоего друга в Париже имеется электронная почта? Ты сможешь ему написать?
— Анфиса, не знаю даже, как тебе сказать… Я не дружу с интернетом.
— Так я быстро научу тебя! — оживилась она, готовая прямо сейчас заняться моим образованием.
— Нет, ты не поняла… У меня это психологическое… или психическое… Словом, у меня неприятные ассоциации, я не могу даже близко подходить к компьютеру.
Голова Анфисы поплыла как-то в сторону, словно скопившиеся внутри ее вопросы сбились в каком-то одном темном углу и замерли там в ступоре.
— Анфиса? Что с тобой?
— Да я в шоке, если честно! Скажи еще, что у тебя аллергия на интернет!
— Примерно так.
— Послушай, Мила, я готова помогать тебе. Чем смогу. Из кожи вылезу, чтобы только облегчить твою жизнь. И мне будет приятно это делать. Но при условии, что ты будешь говорить мне правду. Иначе это игра в одни ворота.
— Но я призналась тебе в главном!
— Пусть. Хорошо. Я допускаю, что ты убила человека, поэтому и сбежала в нашу тмутаракань. Но вот про интернет, прости, ничего не поняла.
— Да как ты не поймешь! Боюсь, что там, в сети, есть информация обо мне, об этом убийстве… Я никогда не открою интернет, поняла! Ни-когда! Считай, что у меня не все в порядке с мозгами! Или ты думаешь, что, будь у меня возможность сообщить Яну о том, что со мной случилось, я стала бы рассказывать тебе обо всем? Просто написала бы ему из какого-нибудь интернет-кафе или библиотеки еще там, в Подольске!
— Ладно-ладно! Тише! Успокойся… Я все поняла. Не переносишь интернет. Хорошо. Это вообще не проблема. Скажи мне, что написать и по какому адресу отправить, и я все сделаю. Надеюсь, в этом нет никакого подвоха?
— Нет. Ничего нет.
Я чувствовала себя выпотрошенной. А еще, выболтав Анфисе об убийстве, я сразу же, ну просто мгновенно пожалела об этом. Теперь она наверняка изменит ко мне свое отношение. И вообще, что я знала о ней? Она сказала, что хорошо знакома с участковым. А если так, то где гарантия, что она не сдаст меня в полицию?
— Думаешь, я сдам тебя, да? — тихо спросила она, глядя куда-то мимо меня, в окно, в переливающийся на солнце осенними красками сад.
— Я не знаю. Но мне правда как-то сразу не по себе стало. Мне страшно, Анфиса.
— Ты не преступница. Это сразу видно. Ты нормальная. Воспитанная, культурная. Успокойся, все будет хорошо. Я помогу тебе. И письмо напишем твоему Яну, и с работой решим. Вот сейчас перекусим и