— Да-да, конечно! Волка ноги кормят, так? Я тоже побежал. Спасибо за завтрак!
Я сунул ему стоевровую купюру, и он ушел. Я же, оставшись наедине с Леной, качественно другой, ставшей мне близкой и вместе с тем неузнаваемой, перед которой я заробел так, что готов был исчезнуть, раствориться, не нашел ничего другого, как сделать ей предложение.
Она как-то странно посмотрела на меня, видимо, расстроилась, что я предложил ей руку в такой неромантичной кухонной обстановке среди блинов и чашек, без букета и кольца, ничего не сказала и принялась убирать со стола.
Ладно, подумал я, мне пора работать. Работа всегда спасала меня от одиночества, вносила в мою жизнь ясность, порядок.
Возможно, и Лене тоже хотелось побыть одной, чтобы все осмыслить.
Я неуклюже клюнул ее в щеку, слегка приобнял ее и, пробормотав «мне пора!», поспешил уйти.
Я направлялся к педагогу Нины Бретт, госпоже Самсоновой. Честно говоря, я бы не удивился, если бы столкнулся там с Ниной. Мне, затеявшему эту «веселую» игру с переодеванием, и самому уже начинало казаться, что она «где-то рядом».
— Кто там? — услышал я женский голос за тяжелой металлической дверью и улыбнулся «глазку», зная, что меня сейчас разглядывают.
— Моя фамилия Костров, я от Бориса Равенкова. Можете ему позвонить, спросить.
Дверь распахнулась, и я увидел в оранжевом сияющем дверном проеме статную женщину в черном шелковом халате, украшенном кружевом. Женщину словно надули, она была с огромной белой грудью, едва вмещавшейся в смелое декольте, с полными плечами, бедрами, на мощной шее жирные складки. Но все равно, она была хороша, яркая, с большими карими глазами, блестящими волосами, уложенными в японскую прическу, бледно-карими топазами в нежных розовых ушках.
Первые несколько секунд Наталия Петровна, бывшая прима одного из московских оперных театров, улыбалась мне, профессионально демонстрируя белоснежные ровные зубки, и вдруг улыбку словно стерли:
— Что с Ниной?
Вот что значит — интуиция! Она сразу что-то почувствовала. И если в самом начале она, что называется, играла на публику, еще не успев отвыкнуть от своей музыкальной и артистической сущности, то после, прочтя по моему взгляду, что я пришел к ней с бедой, вернулась в свое естественное состояние, превратившись в нормального, адекватного человека.
— Надо поговорить, — сказал я, так же почувствовав, что передо мной на самом деле близкий Нине человек, которому можно довериться, не боясь, что она наделает глупостей или ошибок.
— Так значит, это все придумали и организовали вы? — Она сидела на диване в гостиной, с трудом закинув ногу на ногу, и я, раскрывший ей почти всю правду, наблюдал за тем, как она нервно покачивает расшитым золотом мягким домашним башмачком с острым носом, который так и норовил упасть на ковер. Подол шелкового халата раздвинулся занавесом, открывая сливочного цвета округлые колени женщины. — Вы просто убили меня, Ефим Борисович. Получается, что Нина пропала. Возможно… Господи, даже не хочется говорить об этом вслух… что ее уже нет в живых?
— Ну зачем же вы так? — Я и сам уже не рад был, что рассказал Самсоновой всю правду. Не то что не доверял ей, просто подумал, что заставил ее волноваться. Я предположил, что она может быть нам полезна, может помочь продержаться еще какое-то время, обманывая Москву, а заодно и самих себя. К тому же она могла подсказать, где может реально скрываться Нина.
— Скажите, Наталия Петровна, какие отношения были между Ниной и Сергеем Валерьевичем Кузнецовым?
— С Сережей они были близкими друзьями. Хотя, почему были-то? Нет, я не хочу думать о том, что ее нет в живых… — она поморщилась, приложив ладонь к левой стороне необъятной груди. — Ну не может вот так нелепо, глупо все закончиться. Она звезда, ей еще жить и жить, радовать всех нас, она жива, возможно, больна. Я не знаю…
— А Борис? Быть может, он крепко ревнует Нину к Сергею Валерьевичу? Нина не рассказывала вам ни о чем таком?
— Нет-нет, Борис — ее ангел-хранитель. Он такой человек, что даже если предположить, что Нина увлеклась мужчиной, что даже завела себе любовника, все равно Борис простил бы ей все. Он музыкант, у него хорошее воспитание, отменный вкус, да он вообще аристократ, роскошный мужчина, хотя и держится более чем скромно. Конечно, его сильно подкосил тот случай, когда на него напали и перебили все пальцы арматурой… Это была настоящая трагедия для него, молодого и талантливого пианиста. Но он нашел в себе силы жить, зарабатывая себе на жизнь, настраивая рояли. И я первая одобрила выбор Нины, когда она решила выйти за него замуж. Он порядочный, тонкий человек, образованный, к тому же он относится к ней, как к бриллианту. Он будет служить ей до самой ее смерти, с ним она будет спокойна и многого достигнет, вы понимаете, о чем я?
— Наталия Петровна, возможно, я задам вам совсем уж странный вопрос…
Она прервала меня, коснувшись своей рукой моей ладони:
— Нет, он не мог ее убить. Это совершенно исключено. Это предположение было бы так же нелепо, как если бы вы заподозрили в убийстве Нины меня, понимаете? Ее надо искать… Господи, какие же вы молодцы, что придумали ее двойника! Идея роскошна!
— Вы не могли бы составить список ее соперниц, потенциальных врагов из ее среды?
— Нет, не могу. И знаете, дорогой мой человек, почему? Да потому что он был бы бесконечен… Вот так я вам скажу. Где бы ни появлялась Нина, в каких театрах мира ни выступала, обязательно в толпе найдется не один десяток человек, которые желали бы ей зла… От зависти, от невозможности приблизиться к ней. Бог наделил ее чудесными вокальными данными, и сколько бы ни трудились другие певицы с более скромными голосами, чтобы достичь ее уровня, все равно не получилось бы. Вы, конечно, не верите мне, потому что существует мнение, что голос можно развить. Да, безусловно, достаточно послушать певцов нашей эстрады, чтобы это увидеть воочию. Но это не те голоса… — она перешла на загадочный шепот. — Не те. У Нины — волшебный голос.
— Но где она может скрываться? У кого?
— У нее друг в Париже живет, Ян Короткофф, Борис его хорошо знает, вы с ним связывались?
Мы с ней ходили по кругу, затрагивая одни и те же вопросы, связанные с Ниной. Я же упорно подводил ее к Кузнецову, к их дружбе.
— Я знаю Нину! Не были они любовниками! А Кузнецов… Как бы это вам сказать… Я бы могла кое-что разузнать о нем, я знакома с одним семейством… Но это не телефонный разговор, я лично должна встретиться с этими людьми, к примеру, заехать к ним на рюмку чая и поговорить. Думаю, если ваши люди выяснили, что он никуда не пропал и что это журналисты раздули эту тему в то время, как на самом деле он находится в Австрии по делам дипломатической миссии, значит, так оно и есть.
— Но его жена, Лариса… Почему же ей не сказали, что ее муж просто в командировке?
— Не знаю… Но обещаю вам, что прямо сегодня навещу своих старинных друзей и все узнаю. Что же касается Нины, то я обещаю вам, что поддержу эту вашу благородную игру и в случае, если ко мне придут люди в погонах, подтвержу ваши слова о том, что Ниночка здесь, в Москве или на даче, готовится к гастролям… Ой, я же даже выпить вам не предложила! Ни кофе, ни чаю! Что называется, позднее зажигание… Так говорит мой сын. Что-то он мне сегодня еще не звонил…
— Нина Петровна, еще один вопрос. Скажите, Нина никогда не рассказывала вам о женщине по имени Кристина?
— Кристина? Не знаю, не помню. А что? Кто она, эта Кристина?
— Возможно, ее знакомая или подруга… Их что-то связывало.
Рассказав Наталии Петровне об исчезновении Нины, я не посмел рассказать ей об убийстве в Ларине, о следах пребывания Нины в кузнецовском доме. Достаточно было рассказа о том, что она просто исчезла.
— Еще один вопрос… Детские вещи. Вы не знаете, кому Нина могла покупать детские вещи, да еще и в большом количестве?
Дело в том, что пока я ехал к Самсоновой, мне отзвонился Женя Горин, который сообщил, что две недели тому назад с банковского счета Нины Бретт действительно была списана внушительная сумма — триста пятьдесят шесть рублей с копейками — за покупку в магазине детской одежды «Брумс» (Женя сбросил мне на телефон фото банковской выписки). Что же касается камер видеонаблюдения, расположенных в районе магазина, то данные от первого сентября, того дня, когда была совершена покупка, не сохранились.
— Да уж, вопрос действительно странный. Нет, знаете, мне ничего об этом не известно. А что это за детские вещи? Почему вы спрашиваете? Предполагаете, что Нина беременна?
Как ей было объяснить, что я выстроил цепочку: Кузнецов — Сада — неизвестная женщина за рулем красного «Фольксвагена» — Олег Барвин — чек магазина «Брумс» — Нина. Возможно, никто из этой цепочки, за исключением самой Нины и Барвина, не имел отношения к покупке детских вещей. Но если она не покупала их вместе с Борисом, то, получается, с Олегом совершила этот наезд на детский магазин, и поскольку пакет с чеком в конечном итоге оказался у него, можно было предположить, что они подъехали к «Брумсу» на «Фольксвагене». Но кому предназначались эти вещи? Что связывало Нину с Олегом Барвиным? Он сейчас в Париже. Париж… В Париже живет Ян. Вот пусть он и попытается помочь разыскать Олега через своих знакомых — русские связи в Париже могут пересечься. Ян — модельер, Олег — фотограф. У них вполне могут быть общие знакомые.
— Быть может, у Нины были и другие друзья, о которых Борис ничего не знал?
— Я вам так скажу, Ефим Борисович: Нина не распыляется. Она окружила себя узким кругом людей, которым доверяет, которых любит, и все, с кем она общается, являются одновременно и друзьями Бориса. Никаких тайных друзей, любовников у нее нет и быть не может. И тайн от Бори у нее тоже нет. И если она пропала, значит, с ней что-то случилось. Ну или она… бред, конечно, американская разведчица! Инопланетянка!
Не скажу, что визит к преподавательнице Нины добавил полезной информации, но кто знает, возможно, ее личные связи помогут выяснить что-нибудь о Кузнецове. История какая-то темная, непонятная…