Крайнова посмотрела на меня с удивлением, но ничего не спросила, просто кивнула головой, приглашая присесть. Я села напротив нее. Как раз за ней и стоял тот самый шкафчик с фотографией.
— Здравствуйте.
— Ну, здравствуйте. Проблемы?
— У меня вопрос. Вам он покажется очень странным.
— Слушаю.
— Шахматы… — Я подошла к шкафу и показала на фотографию: — Кто изображен на фотографии?
— Мой муж!
— Эти шахматы… Откуда они у него?
— Ему подарили на юбилей.
— Вы не знаете, где можно купить такие шахматы?
Я понимала, что она удивлена, да и я сама чувствовала себя неловко, словно отнимала у нее, занятого человека, врача, драгоценное время разными глупостями.
— Понимаете, это работа, возможно, жениха Анфисы, Юры Горохова…
— Ах, вон вы о чем… Теперь все понятно. Да, вы правы, это его работа. Но он пропал, думаю, что с ним случилось несчастье.
— Вы случайно не видели, чтобы после того как он пропал, где-нибудь здесь, в Белом, на рынке ли, в магазине кто-нибудь продавал такие же шахматы?
— Видела. Да, точно, видела! Я еще удивилась тогда, спросила у парня, который стоял за прилавком на рынке, откуда шахматы, и он ответил, что взял у отца, мол, денег нет, решил продать… Но цена-то бешеная — две тысячи евро!
— На рынке в деревне продают шахматы по две тысячи евро? И что, здесь реально найти такого покупателя?
— Вы у нас человек новый, многого не знаете. Белое — село с традициями, где живут люди, которые занимаются разного рода ремеслами, кто-то, как синеболотские, плетет кружева, кто-то вяжет носки из козьего пуха и цветной пряжи, кто-то варит варенье из земляники, кто-то шьет шапки, валяет валенки, вяжет веники, и есть человек, который скупает все это и отвозит в Москву, вот как ваша Анфиса… Но есть и ушлые москвичи, которые сами приезжают сюда и покупают все это. С шахматами — особая история. Юра Горохов над одним комплектом работал год, а то и полтора, поэтому и цена на них была высокая, и он сам отвозил их в Москву, одному художнику, который поставлял их своему другу в Италию… Разве тебе Анфиса не рассказывала? Но это бывало редко, сами понимаете, так сказать, разовые случаи. На них особенно не разбогатеешь. К тому же у Юры был здесь свой магазин… Да, жаль парня…
— А как найти того человека, который продавал Юрины шахматы на рынке? Вы знаете, кто он?
— Нет, но он стоял рядом с Матвеем Березиным, который медом торгует. Вот он может знать. Что, хотите купить шахматы?
— Не для себя… — напустила я туману. — Вы уж извините, что я отняла у вас время…
Я собиралась уже уйти, как она вдруг окликнула меня.
— Не хотите узнать результаты ваших анализов? — Она зашелестела пачкой лабораторных листиков.
Мне стало еще стыднее. Как я могла забыть об этом? Так увлеклась историей с шахматами, что про себя забыла.
— И? — Я вернулась на стул. — Что там?
Она улыбнулась.
— Все в порядке, — сказала она и так посмотрела на меня, что мне стало не по себе. Столько недоверия, сомнения, подозрительности было в ее взгляде, что я не нашла ничего лучшего, как поблагодарить ее за все и поспешить покинуть кабинет.
С Анфисой мы встретились на рынке, я попросила ее показать мне Матвея Березина, торгующего медом.
— Чего не расскажешь-то, зачем к Крайновой ходила?
— Да все в порядке. Анализы свои забрала.
— И как?
— Все в порядке.
— Надо же! — Она покачала головой, сдерживая, думаю, свои комментарии по этому поводу. Какой удачный расклад, не подхватила ни одной болячки, особенно если учесть, что меня поимело столько мужиков! Но Анфиса была бы не Анфисой, если бы отпустила что-нибудь подобное. Она обладала природным тактом и выдержкой.
Я спросила «медовика» Березина, строгого на вид старика с белыми кустистыми бровями, в черном пуховике и синем берете, перед которым были разложены и источали чуть ли не солнечное сияние баночки с золотистым медом, о парне, который не так давно торговал рядом с ним шахматами.
Анфиса, слышавшая наш разговор, смотрела на меня встревоженным взглядом и за все время не проронила ни звука.
Выяснилось, что парня зовут Витек, он когда-то был хорошим автомехаником, но получил серьезную травму позвоночника, долго лечился и вот теперь с трудом передвигается. Зарабатывает тем, что ремонтирует на дому бытовую технику, мастерит домашние инкубаторы, разводит цыплят на продажу. Березин и сам удивился, когда увидел его с шахматами.
— И что, купил кто-нибудь шахматы?
— Да, я и сам поразился! — воскликнул Березин, взмахнул руками и чуть не смел одну из банок с медом. — Подошел к нему человек, не нашенский, я его вообще первый раз видел, и купил. Прямо на моих глазах отсчитал ему деньги.
— В евро?
— Да! Потом у меня трехлитровую банку с медом купил, прополис, пыльцу цветочную, да и ушел. Москвич, как пить дать — москвич!
— Пообедаем? — спросила меня Анфиса, когда мы вышли из рынка. Было солнечно, сухо, но пахло крепко осенью, дымком, а с неба на нас смотрела словно сама зима, так было прохладно.
Мы зашли в кафе, взяли себе мясо с грибами, творожную запеканку с киселем, компот.
— Рассказывай, — потребовала Анфиса. Все ее хорошее настроение осталось там, в Синем Болоте. Сейчас же передо мной сидела бледная и напуганная девушка, готовая вот-вот заплакать. — Тебе что-нибудь стало известно о Юре?
Я достала из сумки книгу и положила на стол. Потом выложила ей все свои догадки и предположения.
— Значит, ты думаешь, — оживилась она, — человек, который написал эту книгу, специально подкинул ее в библиотеку, чтобы кто-нибудь из наших, местных, прочел и сделал свои выводы?
— Роман ни о чем, я же говорю! Но там описывается одна местность, где работают семь человек, рабов! Какие-то бомжи, непонятные люди, они копают пещеру или гигантский винный погреб, и среди них есть человек, который занимается резьбой по дереву! И его шахматы продаются на сельском базаре в двадцати семи километрах от того места, где содержатся эти самые рабы. Причем продает эти шахматы горбун!
— Витек?! Ничего себе… Нина… Смотри, я вся в мурашках… — Анфиса задрала рукав свитера, и я увидела пупырышки на коже. — Так, может, Юра жив? Когда написана эта книга?
— В этом году. Месяц, понятное дело, не указан.
— Эту книгу написал человек не равнодушный, который страдает от того, что знает что-то такое, чего не может рассказать… Трус он, понимаешь?
— К сожалению, здесь не указана ни типография, ни издательство, нет ни одной зацепки, чтобы мы могли вычислить автора. Разве что один из персонажей проживает около трех дубов в доме с желтыми ставнями.
— Антон! Жуков! Это он написал, точно! Знаю, что когда-то в детстве он писал стихи. Ну не знаю я больше никого в нашем Болоте, кто бы вообще владел словом… Все рукастые, талантливые, смекалистые, но вот чтобы писать стихи или прозу — такого нет. Может, Нина еще могла бы, но если бы она это написала, то уж точно придумала бы какой-нибудь стройный сюжет, да и художественности было бы много, ты бы заметила.
Я сказала, что роман примитивный и что я знаю Нину, она не смогла бы так схалтурить. К тому же она девушка честолюбивая и уж точно пожелала бы, чтобы на обложке стояло ее имя.
Мы доели свой обед, купили в магазине конфет, дождались нашего водителя и вернулись в Синее Болото. Нас довезли прямо до дома Антона Жукова.
Антон жил бедновато, но двор его небольшой был чисто выметен, забор выкрашен, а в палисаднике еще цвели бордовые и оранжевые мелкие хризантемы.
Мы нашли его в сарае, где он ремонтировал свой мотоцикл. Увидев нас, он от удивления не удержался на корточках и упал на спину, чем вызвал наш непроизвольный смех.
— Вы чего? — Он поднялся, раскрасневшийся от стыда, отряхнулся от пыли, вышел к нам во двор. Я разглядела его. Высокий симпатичный парень. Возможно даже, у него и был роман с Олей Блюминой. Почему бы и нет?
— А мы к тебе чай пить. Дело у нас к тебе есть. На сто долларов! — Анфиса говорила весело, старалась не выдать своего волнения, но все равно чувствовалось, что она на грани истерики.
— Ну, ладно, садитесь, — он показал на длинный стол во дворе под яблоней, — а я пойду чайник поставлю.
— Антон, на улице не лето, — заметила Анфиса. — Да и у Ни… Милы насморк. Может, пустишь нас в дом?
Он нехотя впустил нас. И только войдя в комнату, я поняла, в чем дело, чего он стыдился, не хотел, чтобы чужие видели. На стене, что напротив окон, висел большой портрет Оли.
В комнате было уютно, пахло яблоками, которыми была засыпана часть пола под окнами. Красные, зеленые, ярко пахнущие, красивые.
— У меня везде яблоки, большой урожай был, — чтобы не молчать, говорил Антон. — Я и варенье варил, и компоты делал… Думаю, зимой на рынок поеду продавать.
Он старался не смотреть на нас, ходил из комнаты в кухню, звенел посудой. Принес и поставил на стол большой заварочный чайник, расписанный красным с золотом петухами, вазочку, куда мы положили купленные в Белом шоколадные конфеты.
— Ты так и будешь ходить туда-сюда или уже сядешь? — не выдержала Анфиса, когда стол к чаю был накрыт, а Антон так и норовил снова куда-то уйти.
— Это твое? — спросила я, доставая из сумки книгу и показывая ее. — Это ты Анатолий Пожарский?
Он не сел, а прямо-таки рухнул на старый венский стул, чуть не сломав его.
— Что с Юрой? Ты видел его? Он жив? — Анфиса вдруг вскочила и вцепилась в его рукав. — Отвечай, писатель хренов!
— Да жив он, жив! — Он стряхнул ее руку, как пыль. — Но я там не был, ничего не видел.
— Тварь ты, Антон! — Анфиса пнула ногой его стул и в досаде ударила его кулаком в плечо. — Все это время молчал! Говори! Быстро, сволочь ты такая!
— Это Витек там был. Он мне все и рассказал. Он как раз мимо проезжал в тот вечер, когда все это случилось на Графском озере… Там две машины остановились, не наши… Чужие люди были. Перестрелка была. Человек шесть трупов. А те, что живые остались, стали трупы в озеро бросать, потом машину пытались потопить, толкали ее, пока она под воду не ушла… И в это самое время со стороны города в лес въехала машина Юры.