Дуайер проводил его взглядом и повернулся к жрецам:
— Объявите по всей Галактике об этой победе. Пусть все планеты и народы узнают о начале новой эпохи. Власти Дервона пришел конец!
Рес замолчал, вытер пот со лба и улыбнулся. Молот сработал, он помог им победить. Старая атомная пушка была только футляром для той силы, которую содержал Молот.
Щит и меч. С их помощью Дуайер мог стать новым Императором, но он не хотел этого. Он должен дать свободу людям Галактики.
К нему подошел жрец:
— Сообщение с Дикрана от Блея Марша. Он шлет поздравления с победой и присоединяется к борьбе.
— Передайте ему мою благодарность, — сказал Дуайер.
Он подошел к краю стены. Внизу стояли тысячи людей.
— Скоро, — сказал он, — корабль, оснащенный нашим оружием, покинет Элдрин и устремится к Дервону, чтобы освободить Галактику от Императора. Империя рухнет, и на ее обломках возникнет десять тысяч независимых миров!
— Дуайер! — ревела толпа. — Молот! Дуайер! Молот!
Час настал.
Не очень приятно быть свидетелем гибели Империи, просуществовавшей три тысячелетия, но еще мучительнее быть последним Императором гибнущей Империи.
В эту ночь Дервон XIV сидел одиноко в своем роскошном тронном зале. Его министры давно уже были мертвы: мятеж проник и на эту планету.
Император смотрел на карту Галактики, где красными факелами отмечались области, захваченные повстанцами. Она вся пылала огнем. Пламя борьбы, зажженное на Дикране, охватило все системы, все миры Империи.
Дервон печально покачал головой. Империя с самого начала была обречена, но что все кончится именно так… Он понял: все его попытки сохранить Империю и привели к ее крушению.
Ему стало известно о восстании на Дикране. Более решительный Император, возможно, тотчас бы стер с галактических карт взбунтовавшуюся систему. Но Дервон избрал другой путь, более длинный. Он боялся подавить мятеж силой. Сотворить такое злодеяние — вся Галактика может восстать. Он промедлил и позволил Элдрину начать раньше. Теперь восстали все. И ничто не спасет Империю. Она рухнула под собственной тяжестью, умерла естественной смертью.
Император грустно смотрел на зажатую в руке гироигрушку. Издалека доносились звуки повторяющихся тяжелых ударов.
«Молот», — подумал он. Последние сражающиеся защитники убежища погибли в огне. Экраны не выдерживали молний орудия. Горько улыбаясь, умирающий Император умершей Империи смотрел на нежные узоры, сверкающие внутри игрушки. Вздохнув, он застыл в ожидании конца, который приближался с каждым новым ударом Молота, отдающимся эхом в его затухающем сознании.
ПЛАТА ЗА СМЕРТЬ
1
Макинтайр остановился на перекрестке бульвара Линкольна и улицы Джефферсона, оглядываясь по сторонам, ибо боялся попасться на глаза Правоверным. Дул северный ветер. Прошел всего час после захода солнца, и на тусклом сумеречном небе показались две луны.
Его взгляд непроизвольно задержался на табличке с названием улицы. Аккуратные желтые буквы гласили: «Авеню Независимости».
Макинтайр все еще думал о ней как об улице Джефферсона, хотя прошло почти два года после отделения от Земли.
Севернее, на расстоянии в полквартала, появился человек, закутанный в серое, с раскачивающимся фонарем в руках, которым он освещал себе дорогу в сгустившейся тьме. Макинтайр узнал в нем одного из Правоверных Ламли, вышедшего на поиски врагов государства. Макинтайр с горечью глядел на этого большого неуклюжего человека, приближающегося к нему, затем, вдруг сообразив, что стоять на месте опасно, поспешил по улице, которую он все еще продолжал называть улицей Джефферсона.
Он двигался быстро и бесшумно. Он привык к этому, привык к бегству. Жизнь была нелегкой эти два последних года после декрета об Отделении. Макинтайр и сам удивлялся тогда, что он остался верен родной планете. В последующие два года он удивлялся тому, что ему удается скрываться от гонений Ламли на Лоялистов, которых становилось все меньше.
Он достиг переулка между домами 322 и 324, оглянулся еще раз, чтобы убедиться, что путь свободен, нырнул в переулок, перелез через невысокую изгородь, пробрался на цыпочках через затоптанный садик на заднем дворе и проскользнул в показавшийся проем в цоколе дома. В тот же миг дверь за ним закрылась, и послышался знакомый голос:
— Мы беспокоились о тебе. Ты опоздал на полчаса.
— Ничего не мог сделать, — сказал Макинтайр.
Он охрип, а потому налил себе стакан воды из крана, расположенного в углу. Его окружали знакомые лица девятерых испуганных людей. Все последние Лоялисты, оставшиеся в Мэйнард-Сити.
«Как мало нас осталось, — подумал Макинтайр. — И стоит ли это всей беготни и секретности?»
Это была очень странная группа, эти жалкие остатки партии Лоялистов. Норман Мэйнард, прапраправнук человека, открывшего эту планету. Похожий на крысу человечек с язвой, Вителло, прежде был драматургом, а теперь напоминал каменотеса. Кристи, некогда профессор земной истории в Мэйнардском университете, влюбленный в свои собственные учебники и неспособный отречься от родной планеты. Брайсон. Халлерт. Беглецы.
— Ну? — спросил Мэйнард. — Так что же вы обнаружили? Это правда?
Макинтайр кивнул:
— Я видел листовку. Она расклеена на столбах в дюжине мест в центре города. Все, о чем в ней говорится, правда.
Он пересек комнату и сел на старый поломанный диван.
— Там было написано, что каждый гражданин свободной планеты Мэйнард должен постоянно носить при себе удостоверение о том, что он присягнул на верность Республике. Тот, кто не присягнул, лишается гражданства. А в самом низу приписано, что на время чрезвычайного положения суд присяжных отменяется и всем, кто не имеет гражданства, автоматически выносится смертный приговор. — Макинтайр закатил глаза. — Вот и все. Либо доставайте удостоверения, либо готовьтесь к бегству, и побыстрее.
В комнате наступила тишина. Наконец Вителло сказал:
— Что же нам делать?
— А что, по вашему мнению, нужно делать? — спросил Халлерт, худощавый человек с водянистыми глазами. Когда-то он был министром внешних сношений с другими мирами в последнем правительстве Лоялистов. — Либо мы идем в участок и присягаем на верность, либо остаемся здесь и ждем, пока нас не накроют. Долго ждать не придется. В любом случае все предельно просто.
— Мы могли бы позвонить Риттерхейму и принять его предложение, — заявил Кристи.
Девять пар глаз устремились на бывшего профессора земной истории. Макинтайр почувствовал, как задергалась его щека. Он давно уже сам подумывал об этом, с тех самых пор, как увидел листовки, расклеенные на площади Правительства. Риттерхейм был их единственной надеждой, единственной возможностью. Но если бы они приняли предложение Риттерхейма, им пришлось бы столкнуться лицом к лицу с целым рядом горьких истин, и смотреть правде в лицо было бы нелегко.
Макинтайр вспомнил (неужели прошло всего три дня?), как радиопередатчик, стоящий в углу их убежища, ожил, приняв сигнал из космоса. Брайсон, техник-электронщик, сконструировавший передатчик еще тогда, когда только шли разговоры о переводе Лоялистов и, следовательно, нужна была связь с разрозненными группами беженцев, бросился к нему.
Сигнал пришел по подпространству с планеты Хэксли, верной Лоялистам, которая наотрез отказалась участвовать в восстании. Их вызывал Чарльз Риттерхейм, министр иностранных дел Хэксли. Ему стало известно, что правительство сепаратистов на Мэйнарде собиралось опубликовать декларацию о смертной казни для лиц, не принявших гражданства. Он спрашивал, не желают ли оставшиеся спастись бегством на Хэксли и просить там убежища?
— А как мы туда доберемся? — спросил Брайсон.
— Наш звездолет готов сейчас же отправиться к Мэйнарду, — сказал Риттерхейм. — Торговый корабль. Мы сядем в космопорту Дилларда девятнадцатого числа этого месяца. Если в этом районе окажется примерно дюжина Лоялистов, мы будем ждать.
— Но до Дилларда три тысячи миль. Не могли бы вы совершить посадку поближе? Опасности перехода через континент…
— Прошу прощения, но корабль зарегистрирован в Дилларде. Поэтому посадка в любом другом месте будет рассматриваться правительством Мэйнарда как начало агрессии со всеми вытекающими отсюда последствиями. Так что же, будет ваша группа в Дилларде девятнадцатого?
— Не знаю… Есть так много серьезных обстоятельств…
— Очень хорошо, — произнес уже несколько холоднее Риттерхейм. — Подумайте. Мы сделали вам предложение, и оно рационально. Если оно вас заинтересует, свяжитесь со мной через неделю, или забудьте об этом.
2
Брайсон передал им этот разговор. Два дня и две ночи группа размышляла над этим предложением, чисто теоретически, конечно, поскольку еще не было официального сообщения о смертной казни для Лоялистов. Наконец Макинтайр вызвался покинуть убежище и попытаться разведать, как на самом деле обстоит дело.
Оказалось, что смертная казнь уже принята официально.
Число возможных выходов из их положения резко сократилось.
Они могли отбросить остатки лояльности по отношению к Земле, признать, что правительство Ламли является законным, контролирует Мэйнард, и присягнуть ему на верность. Из тридцати миллионов обитателей Мэйнарда так поступили почти все, кроме сотни-другой. Ламли обещал немедленную амнистию всем вероотступникам, как только они присягнут на верность.
Возможна и противоположная позиция, а это значит оставаться в подполье, тайком составлять и распространять листовки, призывать к борьбе и организовывать саботаж, взывать к возвращению в Федерацию Земли. Но это был путь мучеников.
Риттерхейм предложил легкий и одновременно опасный путь. Они могут получить убежище на Хэксли и там дожидаться неизбежного краха правительства Ламли, когда Земля уничтожит его.
Дискуссия продолжалась непрерывно с начала переговоров с Хэксли. Макинтайр молча следил за ней, испытывая любопытное чувство отстранения от самого себя. Он разминал пальцы. Ему очень хотелось изобразить их, группу непокоренных, в скульптуре, их искания и противоречия, чувства страха и замешательства, которые переживали его товарищи. Но прошло более года с тех пор, как он в последний раз лепил. В эту смутную пору поэты, художники, скульпторы были не нужны.