– Знаешь, ты могла бы и помочь, – сказала Хизер, глядя вверх. – Если ты хотела сохранить свой секрет, зачем написала мое имя на контейнере с вышивками? И что мне теперь делать?
Требовался толчок в правильном направлении. Подсказка, куда идти дальше. Увы, Нэн и при жизни не любила откровенничать, а сейчас и подавно ответа ждать не приходилось.
– 10 –Энн8 августа 1947 г.
– Не понимаю, почему ты нервничаешь, – недоумевала Дорис. – Выглядишь потрясающе!
Энн посмотрела на свое отражение в зеркале гардеробной. Накрашенные ресницы, помада на губах, припудренное лицо. Новое платье с пышной летящей юбкой и глубоким вырезом. Стройные ноги в изящных новых туфлях.
Из зеркала смотрела незнакомка.
– Старая овца ягненком нарядилась. Вот что сказала бы моя мама, увидь она меня сейчас.
– Еще одна идиома… – пожала плечами Мириам. – При чем тут овцы?
Она стояла рядом с Энн и еще мгновение назад восторженно улыбалась.
– Энн хочет сказать, что такое красивое платье больше подходит для юных особ, – объяснила Этель.
– П-ф-ф, – фыркнула Мириам. – Что за глупости! Возможно, для моей бабушки это платье было бы слишком, но не для такой привлекательной девушки, как ты. В твоем наряде все идеально сочетается. Я бы не стала тебе лгать. А уж на овцу ты определенно не похожа.
– Я все же склоняюсь к мысли, что нужно было взять другую ткань.
Наверное, она окончательно сошла с ума, если согласилась сшить платье из ткани, которую Милли прислала из Канады. Ведь есть другая ткань, более практичная, более подходящая для осенних и зимних вещей. Большой отрез шерсти в клетку, красивого приглушенного цвета, сгодился бы как минимум на две юбки. Однако Мириам была непреклонна.
– Скучные юбки сошьем позже – когда наступят холода и понадобятся теплые вещи. А сейчас лето, для шерсти слишком жарко, и надо носить что-нибудь красивое. Мы сделаем тебе платье!
Для него использовали бледно-голубой искусственный шелк, тонкий как паутинка, с нежным цветочным узором цвета слоновой кости, напоминавший кружево. Шелк приехал среди прочих сокровищ в посылках от Милли, и даже сейчас у Энн перехватывало дыхание при одной мысли об этих чудесах.
Они с Мириам только вернулись с работы. Раздался стук, Энн открыла дверь и увидела их соседа мистера Бута, чье лицо было не разглядеть из-за высокой пирамиды из пяти коробок, которую мистер Бут держал в руках.
– Вот, почтальон оставил. Жаловался, что посылок много, и сетовал на людей, которым повезло иметь родственников за границей, присылающих им все что вздумается.
– Спасибо, мистер Бут! Я и не ждала…
– Я велел ему не совать нос в чужие дела. Если бы моя родня жила за границей, я бы просил прислать мне все, кроме, может, кухонной раковины!
Энн забрала у него посылки одну за другой и отнесла на кухню. Пять одинаковых коробок в коричневой бумаге, перевязанных бечевкой и оклеенных множеством канадских почтовых марок. Мириам помогла Энн развязать узлы, затем они сняли и аккуратно сложили оберточную бумагу. Под ней оказался еще один слой вощеного муслина – в нем хорошо хранить такие продукты, как сыр.
В одной из коробок лежало письмо.
17 июня 1947 г.
Моя дорогая Энн!
Ты наверняка получаешь мои письма с новостями о жизни в Торонто, так что не буду повторяться. Здесь нет никакого нормирования и все намного дешевле, чем дома. Люди и не слышали, что творится сейчас в Англии. В Канаде, если у тебя есть деньги, ты можешь запросто пойти в любой магазин и купить все, что хочешь.
Так я и сделала. Мой поезд из Галифакса прибыл в воскресенье, а в понедельник утром, то есть вчера, я отправилась за покупками. Пока я плыла на корабле, меня одолела скука, и я составляла список того, что ты сейчас не можешь получить дома. То, что продается только по купонам и чего попросту нет в магазинах, и то, что из-за дороговизны может позволить себе только королева. Я нашла почти все из списка, сложила в пять коробок, каждая весит меньше пяти фунтов. Человек на почте заверил меня, что так у тебя не вычтут эти посылки из норматива.
Напиши мне, если я о чем-то забыла и если тебе нужно что-то еще. Теплые вещи пока не продаются, но я пришлю тебе ботинки и зимнюю одежду до серьезных холодов.
Мне было так весело собирать эти посылки! Представь, что Рождество к тебе пришло пораньше.
– Ума не приложу, как посылки могли так быстро приехать, – сказала Энн. – По словам миссис Тернер, которая живет неподалеку, обычно они идут несколько месяцев. Ее дочь уехала в Ванкувер.
– Может, Ванкувер дальше от нас, чем Торонто? Да и какое это имеет значение? Посылки ведь уже здесь. Давай, открой их! – Мириам сгорала от нетерпения.
Когда они открыли последнюю посылку и разложили ее содержимое на столе, у Энн тряслись руки. Милли ничуть не преувеличивала, обещая Энн раннее Рождество.
В посылках были банки солонины, лосося, сгущенного молока и персиков в сиропе. Сушеные абрикосы и изюм. Клубничный джем. Пакеты с сухим молоком, какао, чаем, сахаром и рисом. Несколько ярдов тяжелой костюмной ткани, тонкой шерсти в шотландскую клетку, два отреза искусственного шелка с рисунком, один бледно-голубой, другой сиреневый, и ко всем тканям пуговицы и нитки в тон. Полдюжины пар чулок и – они заняли почти целую посылку – новенькие туфли на высоком каблуке.
– Я думала, Милли пришлет небольшие рождественские сувениры. Баночку сливового пудинга или что-то в таком духе. Но не столько…
– Она очень добра, твоя Милли.
– Так и есть. Но здесь так много всего! Прошу тебя, забери часть тканей. Сошьешь себе новое платье. И туфли возьми.
– Нет, – отрезала Мириам. – Ни в коем случае. Туфли куплены для тебя. Никакая сила не заставит меня их надеть. И это тебе нужно сшить себе платье. Голубой, цвет неба, тебе очень пойдет.
– Тогда возьми второй отрез шелка. Я настаиваю.
– Милли прислала его тебе.
– Да, только она забыла, что у меня рыжие волосы. Сиреневый мне решительно не идет. Если ты не возьмешь ткань, она будет просто лежать в шкафу.
Когда Мириам согласилась, Энн позаимствовала у мисс Холидей из швейной мастерской выкройку, которую мистер Хартнелл позволил сотрудницам использовать для себя. Поначалу они занимались платьями на работе по вечерам; длинные швы помогла прострочить мисс Айрлэнд. Отделку и подгонку по фигуре делали уже дома, под музыку из радиоприемника. Зеркал, кроме маленького над умывальником, не было, поэтому Энн пришлось поверить Мириам на слово, что платье сидит как влитое.
Уже когда они закончили шитье, Этель предложила провести вечер всем вместе – в качестве прощания с Дорис, день свадьбы которой неумолимо приближался.
– Поужинаем в «Корнер-хаус», а потом пойдем танцевать. В зал «Парамаунт», а лучше в «Асторию», это ближе. Утром возьмите с собой платья и туфли для танцев, переоденемся вечером в гардеробной.
Сначала Мириам сопротивлялась.
– Я не умею танцевать! – протестовала она.
– Тебе придется пойти, – настояла Энн. – Дорис обидится, если я не пойду, а мне нужна твоя поддержка. Кроме того, танцевать вовсе не обязательно. Можем вместе постоять у стены.
Всего собрались девять девушек: сама Энн, Мириам, Дорис, Рути и Этель, швеи Бетти и Дороти, Джесси из шляпной мастерской и Кармен, одна из моделей дома Хартнелл, красивая, словно кинозвезда. Целый час в гардеробной они делились пудрой и помадой, восхищались платьями и прическами друг друга.
Девушки дружно пожелали доброй ночи мисс Дьюли, которая попросила их быть осторожными и, ради всего святого, держаться подальше от мужчин в форме, и помчались в «Корнер-хаус» за углом. Пока остальные наслаждались ужином, Энн поняла, что ее желудок уже полон – порхающими бабочками. Однако, памятуя, что не следует пренебрегать прекрасно приготовленной едой, она съела гренки по-валлийски до последней крошки. Впрочем, с тем же успехом ей могли бы подать и горсть опилок.
Ее волнение начало таять по дороге к «Астории». Стало немного прохладнее – долгожданное облегчение после дневного зноя, – и теперь, на пути по Оксфорд-стрит, легко представлялось, что жизнь всегда будет такой беззаботной. Энн охватила особенная радость, какая бывает только от нового платья, красивых туфель и вечера с подругами.
Она впервые попала в «Асторию», хотя много раз проходила мимо. Зал находился на цокольном этаже, туда уже выстроилась, извиваясь по двум лестничным пролетам, длинная очередь; впрочем, она двигалась довольно быстро. Вскоре Энн отдала плату за вход – немыслимые три шиллинга и шесть пенсов – и присоединилась к Этель и Дорис, которые спорили, где лучше сесть. Этель хотела столик в бельэтаже, потому что оттуда виден весь зал как на ладони, а Дорис настаивала, что нужно сесть ближе к танцполу.
– Можете препираться сколько угодно, – заявила Кармен через пару минут, – но людей все больше, а я не хочу весь вечер стоять. Пора занимать столик. Девочки, за мной!
Она быстро нашла свободный большой стол под бельэтажем, как раз такой, чтобы за ним поместились все. Дорис и Этель отправились за напитками. Из кармана Энн улетел еще один двухпенсовик – как она надеялась, последний за вечер. Хорошо, что у нее нет привычки ходить на танцы каждые выходные, иначе пришлось бы жить в богадельне.
Джесси и Кармен достали из сумочек сигареты и предложили остальным. Отказались все, кроме Мириам.
– Не знала, что ты куришь! – удивилась Энн.
– Больше не курю. Бросила, когда сюда переехала. Англичане в табаке ничего не смыслят. – Мириам нахмурилась, выдыхая тонкую струйку дыма.
– Тогда зачем взяла сигарету?
– Понятия не имею, – с улыбкой призналась Мириам. – Наверное, по привычке. А ты почему не куришь?
– Мама не одобряла. Кроме того… ну, мне никогда не нравился запах табака. И до сих пор не нравится.