– Соболезную. Я больше не буду выспрашивать. Только… если ты захочешь поделиться, я буду рада узнать побольше. О твоих родителях и бабушке. Наверное, она прекрасно готовила.
– Верно. И бабушка, и мама.
Энн промокнула глаза платком, сложила его и передала Мириам. Затем вновь взглянула на рисунок.
– Что ты будешь с ним делать? Превратишь в картину? Ты говорила, что не умеешь рисовать, а набросок просто великолепный. От него глаз не оторвать.
– Спасибо. Я попробую сделать вышивку. Не такую, как мы делаем на работе, а как вышивали в старину. Когда вышитые картины украшали стены замков.
Конечно! При помощи ниток и ткани Мириам сможет выразить что угодно.
– Думаю, в старину картины ткались, но я понимаю, о чем ты говоришь. Ты видела изображения гобеленов из Байё? Можешь попробовать сделать что-то подобное. Сочетание вышивки и аппликаций. Возьми лен из посылок Милли, она прислала очень много, а для полотенец ткань слишком хороша.
– Спасибо. – Внимание Мириам привлек альбом Энн, который та по рассеянности оставила открытым на столе. – Можно посмотреть?
– Там ничего особенного. Так, небрежные наброски.
– Ты хочешь стать модельером, как месье Хартнелл?
– Боже правый, конечно нет. Это чистое баловство. Скажем так, я бы стала модельером, если бы выиграла в лотерею и денег было бы столько, что куры не клюют.
– Куры не клюют? Ты имеешь в виду, очень много?
– Вряд ли я когда-нибудь выиграю в лотерею, – продолжила Энн, – и вряд ли я протяну в мире моды дольше одного дня. Скорее всего, мне сразу захочется вернуться к привычной жизни. В общем, все эти наброски – не более чем фантазии.
– О чем же ты мечтаешь на самом деле?
– Не знаю. Наверное, о собственном доме. Который никто у меня не отнимет. И о большом саде, где я смогу посадить столько цветов, сколько захочу.
Пусть мечта была скромная, Энн действительно хотелось ее исполнить. Грандиозные мечты виделись ей неразумными и пустыми.
– А семья? – подсказала Мириам.
– Возможно. Если появится подходящий мужчина. А пока у меня есть работа, прекрасные друзья и удобная кровать.
– А как же романтика? Как же любовь?
– Они придуманы для принцесс, живущих в сказочных дворцах. Не для меня. В романтических историях таких, как я, не бывает.
– 17 –Мириам15 сентября 1947 г.
Никто в мастерских Хартнелла не смел даже заикнуться об этом, однако Мириам начала беспокоиться, что они не закончат вовремя.
Вот. Призналась.
Как на прошлой неделе объявила мисс Дьюли, принцесса Елизавета пробудет в Лондоне несколько дней в самом конце сентября.
– Ожидается, что принцесса, пока будет здесь, попросит мистера Хартнелла и Мадемуазель провести примерку платья. То есть нам нужно закончить вышивку к понедельнику двадцать второго сентября.
Оставалось десять рабочих дней, а теперь, спустя неделю, и вовсе пять. В мастерской все были полны мрачной решимости. Все понимали: нельзя не успеть к назначенному сроку. Но что будет, если они все-таки не успеют? Что тогда? Нельзя ведь позвонить в Букингемский дворец и попросить принцессу Елизавету изменить свой график из-за медлительных вышивальщиц!
Приступая к работе, Мириам не ждала особенных изменений в привычном укладе. В мастерских Хартнелла частенько шили одежду для известных женщин и много лет создавали наряды для королевы. О месье Хартнелле постоянно писали в журналах и газетах, его показы мод часто попадали в светские кинохроники. Но однажды, всего через пару дней после начала работы, Рути вбежала утром в гардеробную, размахивая газетой.
– Посмотрите, только посмотрите! Тут подсчитали, сколько людей будут слушать трансляцию церемонии по радио и сколько увидят фотографии в прессе. Получились не миллионы, а сотни миллионов, представляете?!
Мириам прекрасно представляла.
В течение нескольких недель у заднего входа на Брутон-плейс постоянно дежурили фотографы. Стоило лишь приблизиться к зданию, как поднимался нестройный хор голосов, выкрикивающих вопросы. Если Мириам шла одна, ей не раз предлагали деньги в обмен на описание платья принцессы.
«Пятерка за эскиз и десятка, если покажешь мне платье», – мог сказать репортер, или: «Дай мне хоть что-нибудь, милая, ты не пожалеешь!» Мириам даже не оборачивалась. Единственным в мире журналистом, с которым она охотно разговаривала, был Уолтер Качмарек – поскольку он обещал не спрашивать о платье и работе у Хартнелла.
Не только младшие сотрудники чувствовали давление. Мисс Дьюли рассказывала Энн и Мириам о сложностях, с которыми сталкивались руководители. Прежде всего, нелегко далась доставка жемчуга для платья из Америки: десять тысяч жемчужин чуть не конфисковала таможня. «Даже когда капитан Митчисон сказал, что они для принцессы, эти негодяи все равно вставляли палки в колеса!» – возмущалась мисс Дьюли.
Потом премьер-министр – и ему, по мнению мисс Дьюли, следовало найти себе более полезное занятие – начал задавать каверзные вопросы о происхождении шелкопрядов, которые трудились над созданием тканей для платья. В определенных кругах высказывались опасения, что шелкопряды могли быть родом из вражеской Японии. К счастью, месье Хартнелл смог подтвердить, что шелкопряды прибыли из националистического Китая, и мистер Атли этим удовлетворился.
Возможно, его внимание отвлекла другая проблема: общественность была обеспокоена, хватит ли принцессе купонов на свадебное платье, и женщины из всех уголков Британии присылали в Букингемский дворец свои купоны на одежду. Так как использовать чужие купоны было запрещено, их отправляли обратно с благодарственной запиской от одного из королевских секретарей. «Какая глупость!» – думала Мириам, но благоразумно держала мнение при себе. Наивность людей, жертвующих драгоценные купоны принцессе, других девушек впечатляла. Скоро народ начнет слать жениху с невестой масло и сахар для торта.
На прошлой неделе они с Энн закончили вышивать корсаж и рукава, осталась лишь юбка. Каждая часть подола, натянутая на раму, была достаточно велика, чтобы одновременно работали шесть вышивальщиц, по три с каждой стороны. Мириам сидела напротив Энн и справа от Этель.
Утром в гардеробной они смеялись над газетной статьей, в которой утверждалось, что мистер Хартнелл заставляет их работать круглые сутки. Конечно, они прилежно трудились и не могли позволить себе, как бывало в более спокойное время, немного задержаться в столовой после перерыва на чай или на обед. Однако они лишь раз вышли из мастерской позже положенного, в половине седьмого, и только потому, что хотели доделать вышивку для лифа и передать его швеям. Работа допоздна, по убеждению мисс Дьюли, приводит к усталости глаз и нервному истощению, и тогда на следующий день все точно пойдет наперекосяк.
Даже если они успеют вовремя закончить юбку, покоя еще не будет, поскольку нужно сразу приниматься за шлейф, а это ни много ни мало пять метров вышивки. Имея опыт работы над образцами, Мириам понимала: спешка до добра не доведет. Атлас для аппликаций очень гладкий, края быстро осыпались, его нельзя было пришить на живую нитку или приколоть булавкой, потому что на ткани оставались следы. Каждый стежок нужно накладывать идеально, ведь на прозрачном шлейфе изнанка тоже на виду, а дополнительная подкладка на оборотной стороне повреждала тонкий тюль основы.
Шлейф натянули на огромном каркасе, чтобы все могли начать вышивку от центра, и Мириам это заранее не нравилось. Она терпеть не могла работать буквально бок о бок с другими вышивальщицами, потому что среди них обязательно найдется та, кто будет постоянно задевать Мириам локтем или двигать раму, – так один из супругов вечно перетягивает на себя одеяло. А самое неприятное, среди гула чужой болтовни невозможно очистить мысли и сосредоточиться на вышивке перед глазами.
Мириам предпочитала делить пяльцы только с Энн. Присутствие подруги действовало на нее успокаивающе, и хотя время от времени они перебрасывались парой слов, большую часть рабочих будней проводили в дружеском молчании. В конце концов, у них всегда было несколько вечерних часов дома, когда они садились за стол на кухне, беседовали и рисовали в альбомах.
Раз в неделю Мириам после работы ужинала с Уолтером. Будучи занятым человеком, он редко мог видеться с ней чаще, да и она сама хотела иметь больше времени, чтобы поразмышлять о вышивках-картинах, которые захватили ее всецело. Образы пяти панно – больших настолько, насколько ей хватит сил, – не покидали Мириам ни днем, ни ночью. Вот только с чего начать? Сделать сразу одно большое полотно, на которое нашивать отдельные фигурки и аппликации? Или лучше разбить панно на несколько секций, чтобы потом соединить их?
Однажды она придумает. А пока довольно небольших экспериментов с льняным полотном, которое любезно подарила ей Энн, обрезками тканей из мастерской и собственным воображением. Порой Мириам трудно было отмахнуться от голосов тревожных сомнений: ты обманываешь себя, понапрасну тратишь время на бесплодные мечты, ничего у тебя не выйдет, а даже если закончишь панно, никому до него не будет дела, потому что судьба тех, кого ты любила, волнует лишь тебя одну.
Сомнения приходили без спросу, будили среди ночи, скручивали холодом желудок. Но Мириам не сдавалась, и через некоторое время стало легче подавить тревогу и стоять на своем. Она убедила себя, что беспокоиться о судьбе готовых картин нет смысла. Важен лишь акт творения.
Бросить сейчас свою затею, остановиться в самом начале пути – значит предать память родителей, деда и миллионов людей, которых унижали, мучили, пытали. Которых убили, стерли с лица земли.
Иногда, проснувшись утром, Мириам понимала, что всю ночь ей снилось панно и она со стороны наблюдала за его созданием. С наступлением утра она, облегченно вздохнув, спокойно завтракала с Энн, шла на вокзал и садилась в поезд до Лондона. Оказавшись в мастерской, с головой погружалась в вышивание узоров на свадебном платье для принцессы. И все же к концу дня, каждого дня без исключения, с нетерпением возвращалась к своей работе.