– А потом? – прошептал Уолтер, прижавшись щекой ко лбу Мириам. Он склонился над ней, защищая, как мог.
– Вряд ли я когда-нибудь узнаю. Вероятно, этапировали в Освенцим.
– Дорогая моя. Мне так жаль, что не передать словами.
– Я вижу велодром во снах. – Мириам торопилась вытолкнуть слова, сбиваясь и хрипя. – Хотя я там никогда не была. Ни до войны, ни после. Я вижу велодром и тысячи людей, которые там погибли. Папа, мама, дедушка… Они понимали, что их ждет.
Его руки так крепко обняли Мириам, что стало трудно дышать.
– Я думаю об этом постоянно. Как все происходило. Сначала на велодроме, потом в лагерях. Дорога смерти на восток. Я вижу их, они приходят ко мне – через время, через расстояние. Чтобы я стала их свидетелем, стала их голосом, чтобы я могла открыть миру правду.
– И ты расскажешь? – прошептал Уолтер.
Она так много ему сказала. Несомненно, он поймет, что она задумала сделать. Задумала сотворить.
– Есть задумка… Мне нужно тебе показать, это очень сложно выразить словами. Мы можем вернуться в дом?
– Конечно.
Уолтер отвел ее в библиотеку, где Мириам вынула из сумки сверток, с которым не расставалась уже несколько недель.
Она развернула на столе квадрат ткани размером с салфетку. На нем была вышита женщина, стоящая в одиночестве. Рисунок состоял из множества крошечных лоскутов, нашитых друг на друга, словно мазки краски. Фон напоминал картины импрессионистов: линии пересекались и расходились, создавая массу близко расположенных зданий или, возможно, большую толпу. Женщина оглядывалась через плечо, был виден профиль ее лица. Она подняла одну руку, словно в предупреждающем жесте. На ее пальто желтела звезда Давида.
– Это ты? – спросил Уолтер.
– Нет. Я никогда не носила звезду.
– Значит, твоя мать?
– Да. Она была очень красивой.
– Это… боже мой, Мириам… это работа художника. Ты художник, творец. Разве ты не видишь? Ты должна продолжить. Обещай, что не бросишь!
– Потребуется много времени, – предупредила она. – На этот фрагмент у меня ушло несколько недель. А моя задумка больших масштабов. Даже не знаю, смогу ли закончить.
– Возможно, нескоро, – кивнул Уолтер. – Но однажды.
– 21 –Хизер1 сентября 2016 г.
Следующим утром Хизер проснулась на рассвете. Накануне Дэниел после вечернего кофе проводил ее до гостиницы и пообещал поговорить с бабушкой. Они обменялись поцелуями в щеку, как завзятые французы – просто не знали, как себя вести: рукопожатие слишком формально, объятие слишком фамильярно.
Верный своему слову, Дэниел позвонил уже через несколько часов.
– Мими вас ждет. Завтра в десять часов утра. Мими живет на Ист-Хит-роуд в Хэмпстеде, недалеко от станции метро. Здание называется «Уэллс», на домофоне указана фамилия Качмарек. Я пришлю все это электронным письмом, а еще карту.
– Спасибо. Вы, наверное, думаете, что оказали мне небольшую услугу, но для меня это очень много значит. Для меня – очень много.
– Рад помочь. Еще я хотел спросить, не согласитесь ли вы со мной поужинать. Я бы спросил раньше, но не хотел навязывать вам свое общество на весь ваш отпуск.
– Ну что вы! Если уж на то пошло, вы спасли мой отпуск. Поужинаем завтра?
– К сожалению, завтра вечером у меня совещание в университете, а они длятся бесконечно. Может, в пятницу?
– Подходит. – Хорошо, что Дэниел не видел, как она прыгает от радости по гостиничному номеру.
– Что ж, завтра договоримся о деталях. И обязательно расскажите, как пройдет встреча с Мими.
Хизер так обрадовалась приглашению на свидание, что забыла спросить Дэниела, что купить в подарок для его бабушки. Прийти с пустыми руками невежливо, а с бутылкой вина в десять часов вроде как неловко. Выбрать что-то из еды тоже затруднительно, Хизер понятия не имела, есть ли у Мириам аллергия или диабет и каковы ее вкусы. Значит, цветы – беспроигрышный вариант.
Когда она уходила из гостиницы, за стойкой регистрации стоял уже знакомы ей Дермот, который посоветовал магазин флориста за углом.
– Попросите небольшой букетик. Я дарю такие своей маме на каждое Рождество, она в восторге.
Букет выглядел и пах так, будто его привезли прямиком из садика Нэн, хотя цена в тридцать пять фунтов привела бы бабушку в ужас. Хизер отправилась через весь Лондон на вокзал Хэмпстед. Согласно карте, которую прислал Дэниел, чтобы попасть в «Уэллс», нужно было спуститься с холма и двигаться на восток.
Фасад дома украшали зигзаги из светлого кирпича, поэтому здание будто надело свитер с узором в ромбик. На стене вестибюля висела старинная панель внутренней связи, и Хизер без труда нашла кнопку с фамилией Качмарек. Всего квартир было шестнадцать.
Мириам ответила мгновенно:
– Здравствуйте. Хизер, это вы? Входите. Я на верхнем этаже. Буду ждать вас у лифта.
Двери со щелчком открылись, и Хизер вошла в холл, пафосный и вместе с тем уютный: полированные дубовые панели на стенах, латунные ручки дверей, кафельный пол с замысловатым рисунком. Вокруг лифта вилась широкая лестница. Лифт старомодный, с решетчатыми складными дверями, которые нужно закрывать за собой вручную. В каждом фильме, где Хизер видела такой лифт, он неизменно ломался. Она решила идти пешком.
До верхнего этажа Хизер добралась вспотев и задыхаясь; немудрено, если Мириам осудит ее внешний вид. Сарафан помялся в дороге, макияж поплыл, а нюх подсказывал, что «совершенно натуральный и невероятно эффективный» дезодорант, которым она воспользовалась час назад, бессовестно ее предал. Не помогло и то, что сама Мириам, одетая в белую льняную тунику и узкие брюки до щиколотки, оказалась воплощением небрежного французского шика. Даже шелковый шарф, повязанный вокруг ее шеи, лежал идеально.
– Рада познакомиться, – пропыхтела Хизер, протянув букет.
– Какой приятный сюрприз! – сказала Мириам и взяла цветы. – Но сначала идите сюда.
Она заключила Хизер в крепкие объятия и расцеловала в обе щеки.
– Наконец-то, наконец-то! Вы знаете, я ведь почти не спала прошлой ночью. Ждала встречи с вами. И вот вы здесь, и так похожи на Энн! Такие же красивые волосы, те же глаза. Впрочем, скорее проходите, мы выпьем кофе, и я поставлю в воду эти прекрасные цветы.
В квартире Мириам казалось, что находишься в большом старом коттедже с высокими потолками, широким коридором и паркетом цвета кленового сиропа. Стены были увешаны картинами, яркими современными гравюрами и фотографиями стайки детей разного возраста. На одном снимке Мириам держала в руках медаль в бархатном футляре, рядом – высокий мужчина с копной седых волос и бледно-голубыми глазами.
– Снято в Букингемском дворце, – пояснила Мириам. – Такой счастливый день!
Не зная, что ответить, Хизер просто кивнула. Очутившись на кухне, она сразу почувствовала себя как дома. Там стояла огромная газовая плита с латунными ручками и синими эмалированными дверцами, столешницы были мраморные, на одной стене висел набор чугунных горшочков, у другой высился шкаф, заставленный бело-голубым фарфором. На подоконнике над раковиной теснились горшки с травами и резной деревянный петух с несколько удивленным видом.
Мириам подошла к новомодной кофемашине.
– Подарок дочери. Она боялась, что я могу обжечься, готовя кофе на плите. Удобная штука, но кофе, по моему мнению, не такой вкусный. Хотите капучино?
– Да, пожалуйста.
Аппарат загудел, а Мириам взяла со шкафа небольшой фарфоровый кувшин, налила воды и поставила в него букет.
– Вот так. Какие милые цветы! – Она повернулась к Хизер. – Больше всего в жизни я жалею о том, что потеряла связь с вашей бабушкой. Видите ли, какое-то время мы с ней были очень близки. Мы вместе снимали домик в сорок седьмом, когда я приехала в Англию, а в конце года Энн эмигрировала в Канаду. Больше я о ней ничего не слышала.
– То есть она просто взяла и уехала? – Хизер снова поразилась решительности Нэн. – Хотя вы дружили?
Мириам кивнула, печально улыбаясь.
– Это произошло так давно, и Канада казалась такой далекой… Потерять связь с близким человеком тогда было обычным делом, у нас не было социальных сетей и электронной почты. В общем, я…
Кофемашина начала шипеть, и Мириам долго возилась, нажимая на разные кнопки, прежде чем извлекла чашки с кофе.
– Вы не могли бы отнести их в гостиную? Чуть не забыла про печенье. Изумительные сабле из моей любимой кондитерии.
Одну стену в большой и светлой гостиной занимали три эркера. По обе стороны от камина тянулись высокие, до потолка, книжные полки, а напротив, вне досягаемости солнечных лучей, висело большое вышитое панно. Оно было такой же ширины, что и диван под ним, а изображенный на панно пейзаж напоминал вид из окон гостиной: пологий зеленый холм, испещренный тропинками и густыми лесами, ясное и глубокое синее небо, лишь вдалеке, на горизонте виднелся силуэт Лондона.
– Оно уже устарело. – Мириам поймала взгляд Хизер. – Когда делала его сорок лет назад, видела только церковные шпили. А теперь выросли небоскребы. И все-таки вид из окна мне еще нравится. Уолтер тоже его любил.
– Уолтер – это ваш муж? – спросила Хизер.
– Да, был моим мужем сорок восемь лет. Он умер двадцать лет назад. За своим столом, с ручкой в руке, как всегда и хотел.
– Соболезную. Извините за любопытство.
– Ничего страшного, дела давно минувших дней. Хотя я до сих пор удивляюсь, когда проснусь среди ночи, а его нет. Видимо, так никогда и не привыкну.
Некоторое время сидели в тишине, Хизер потягивала кофе. С чего начать? У нее столько вопросов…
– Она нам ничего не рассказывала! – Ее голос прозвучал слишком громко, слишком отрывисто для этой солнечной комнаты.
Впрочем, Мириам, похоже, не возражала.
– Меня это не удивляет.
– Я всегда думала, что моя бабушка всю жизнь держала магазинчик. Продавала пряжу, спицы и пуговицы. Ни разу, ни словом она не обмолвилась о том, что работала над свадебным платьем королевы. Я ведь не ошиблась, она была вышивальщицей?