Он умело вел беседу, как всегда плавно переходя от одной темы к другой. Казалось, ему вовсе и не требуется участие собеседника. Вероятно, на службе этот навык очень полезен.
Минут через пятнадцать Джереми свернул в переулок. В каменной ограде было несколько больших ворот: раньше через них выезжали кареты, а теперь дорогие автомобили.
– Мы зайдем ненадолго, поэтому я оставлю машину здесь.
Он приоткрыл одну створку ворот ровно настолько, чтобы они смогли пройти, и провел Энн через пустой гараж, а затем по саду, тонувшему в вечерней мгле. В доме не светилось ни одного окна. По нескольким ступенькам они спустились к двери, Джереми на ощупь нашел замочную скважину, вошел и включил свет.
– Ты дома? – позвал он. Никто не ответил. – Сестры, видимо, нет. Что ж, пойдем наверх.
– Мы ведь зашли забрать перчатки, – напомнила Энн.
– Они, наверное, в моей спальне. Или в гостиной. Здесь оставаться не стоит, тут холодно, как в могиле. Я разожгу огонь в камине наверху, а вы сможете что-нибудь выпить, пока я буду искать перчатки. Давайте свое пальто, я его повешу.
Джереми повел ее вверх по лестнице, по пути зажигая свет. Наконец, пройдя по коридору с высокими потолками, они оказались в гостиной размером с весь первый этаж дома Энн. Комната была оформлена в обычном для подобных помещений стиле: замысловатые драпировки портьер, лепнина, напоминающая украшения на свадебном торте, и антиквариат, впечатляющий не столько красотой, сколько древностью.
– Вы можете сесть, пока я разожгу огонь. – Джереми кивнул в сторону диванов, стоявших по обе стороны камина. – Мы выпьем, а потом я отправлюсь на поиски проклятых перчаток.
Энн, дрожа от холода, сидела и смотрела, как он складывает угли в камин и разводит огонь.
– Готово. Сейчас станет теплее. Хотите шерри? Или, возможно, что-то покрепче?
– Шерри вполне подойдет.
Бокал, который он ей вручил, был покрыт пылью. На самом деле пыль лежала по всей гостиной, воздух здесь тоже стоял затхлый, и Энн показалось, что она видела паутину над окнами. На дальней стене напротив камина темнели два прямоугольных пятна.
– Мама отправила их на чистку, – объяснил Джереми, заметив, куда она смотрит. – Картины, которые обычно там висят. Говорит, их нужно освежить.
– А, ясно…
– Значит, Хартнелл? Давно там работаете?
– Пришла туда еще девчонкой.
Он сел напротив нее и отпил из своего бокала.
– Наверное, многие спрашивали о платье принцессы. Вы же понимаете, какие деньги поставлены на карту.
– Не понимаю. – У Энн появилось плохое предчувствие.
– Это секрет, а люди обожают секреты больше всего на свете. Точнее, раскрывать чужие секреты. В умелых руках фотография платья стоит целое состояние.
– Так вот в чем все дело? В платье принцессы?
– Конечно, нет. Я прекрасно знал, где вы работаете. Я видел с вами Кармен в «Астории». Она встречалась с моим другом – пока он не нашел себе достойную невесту. Но вы ни слова не говорили ни о своей работе, ни о дурацком платье, а копать я не собирался.
Джереми разом отхлебнул половину вина из бокала. Энн стало дурно.
– Если бы я рассказала хоть что-нибудь, хоть одну подробность, меня бы уволили. Я бы предала всех подруг из мастерской.
– Разве я просил? Нет. Так что давайте не будем об этом. Хотите взглянуть на дом? Моя семья владеет им много лет.
Джереми поднес бокал к губам и опустошил его одним глотком.
Потом он посмотрел на Энн. Что-то в его глазах или, скорее, в глубине его самого заставило каждый нерв в ее теле звенеть от страха. Непринужденность и добродушие исчезли, вместо них появился жадный хищный огонь.
– Я себя плохо чувствую, – пролепетала она. – Лучше мне пойти домой.
– Не будь занудой. Допивай шерри, и я покажу тебе дом. Часто ли девушке вроде тебя выпадает шанс побывать в таком месте?
Он забрал ее пальто, когда они вошли, но сумка осталась у Энн. Входная дверь недалеко, только вдруг он ее закрыл? Вряд ли Джереми намерен причинять ей боль. Он подумает, что Энн сошла с ума, если она вдруг побежит через комнату и начнет дергать дверную ручку.
– Пойдем, – сказал он и взял ее за руку.
Джереми повел Энн вверх по широкой лестнице, устланной ковром, и Энн удивилась тому, что перила под ее рукой были шершавыми. Как будто с них месяцами не стирали пыль. Они дошли до конца лестницы.
– Там еще одна гостиная и несколько комнат для гостей дальше по коридору. А здесь спальни моих родителей. Тебе понравится комната матери. Как раз перед войной ею занимался какой-то модный декоратор.
Он не отпускал руку Энн, и у нее не было другого выбора, кроме как следовать за ним. Джереми открыл дверь, пробормотал под нос ругательство, когда верхний свет не зажегся, подошел к камину, по-прежнему таща за собой Энн, и включил лампу. В тусклом свете разглядеть интерьер было трудно, но повсюду мелькали розовый и серебристый цвета: на коврах, портьерах, обивке кресел и дивана. Даже покрывало на кровати было из розово-серебряной парчи.
– Что думаешь? – спросил он, отпустив ее руку.
Джереми подошел к окну и задернул шторы. Пора уходить, а лучше – бежать. Беги, Энн!
Но он уже снова рядом с ней, гладит ее волосы, а Энн слишком напугана, чтобы пошевелиться.
– Тут очень красиво, – солгала она.
Комнаты теперь выглядели и пахли так, будто гнили изнутри. Армии мышей, моли и древоточцев разъедали дом, и Джереми, похоже, не обращал на это внимания.
– Мать и отец не приезжали сюда много лет. Они живут своей жизнью, а я – своей, и им плевать, что времена изменились. Что мое наследство – куча гнили и горы долгов. Мне от них никогда не освободиться. И времени у меня почти не осталось.
Он намотал волосы Энн на кулак, натянув их так сильно, что она не могла повернуть голову.
– Знаешь, а ты хорошенькая.
Он стал ее целовать, грубо впиваясь в ее губы и вцепившись пальцами в ее руку.
– Джереми, прошу, прекрати, – взмолилась Энн.
Он положил руку на грудь Энн и начал месить, сжимать, поцарапав ногтем нежную кожу прямо над бюстгальтером. Она вздрогнула, и он тихо рассмеялся.
– А ты ждала цветов и конфет? Глупая, глупая девчонка.
– Я ничего не ждала. Я хочу уйти.
– Для чего же, по твоему мнению, мы сюда пришли?
– Ты сказал, что хочешь показать мне дом. Я его увидела и…
– Глупая, глупая девчонка, – повторил Джереми и с такой силой дернул Энн за волосы, что у нее на глаза навернулись слезы.
Теперь он может делать с ней что угодно. В доме больше никого нет. Она пришла сюда добровольно. По крайней мере, так это будет выглядеть.
Он толкал ее назад, вынуждая пятиться, пока она не уперлась во что-то ногами. Кровать, это была кровать, и он швырнул Энн, наконец отпустив волосы. Затем поднял подол ее юбки, не замечая, как Энн бьет его кулаками. Тот же ноготь, который поцарапал ее грудь, теперь задел один чулок. Тонкая материя порвалась, и Джереми резко хохотнул, убив в Энн последнюю надежду.
– Нет! Я сказала нет! Я буду кричать! – пригрозила она и изо всех сил толкнула его в плечо. Бесполезно.
– Тебя никто не услышит. Моя сестра у друзей, прислуга не придет до восьми. Кричи сколько влезет. Мне это даже нравится. – Он сдвинул вбок ее трусики. – Так-то лучше…
Он вдруг плюнул на свою ладонь. Эн вздрогнула – зачем ему?.. Джереми расстегнул ширинку на брюках и мокрой рукой тер свой… Нет, нет! Он толкнул ее ноги, заставляя широко их раздвинуть, и Энн оцепенела от ужаса.
Чем она заслужила такую жестокость? Неужели он жесток без причины? Неужели всем женщинам приходилось терпеть такие унижения? Неужели истории о любви, которые Милли читала ей вслух, были ложью?
Все было ложью.
Он тяжело навалился на Энн, дыша смрадом прямо в ее лицо, и все, что он делал, было болезненно и отвратительно. Он изрыгал ругательства, поток сальных словечек тек ей в ухо, а от его всхлипываний и стонов у Энн скручивало живот. Она почти не заметила, как он слез.
– Поднимайся, – сказал Джереми почти игриво, шлепнув ее по бедру. – Наверное, хочешь привести себя в порядок. Увидимся внизу.
Как долго она лежала там, раскинув ноги, глядя в потолок сухими незрячими глазами? Она знала, что нужно встать и найти выход, но прежде чем смогла сдвинуться с места, прошло немало времени. И даже тогда комната перед глазами плыла, а Энн изо всех сил боролась с тошнотой.
За открытой дверью холодно блестела белая плитка. Каким-то чудом ей удалось встать и добраться до ванной. Туфли были все еще на ней.
Энн включила лампу над раковиной и удивилась своему отражению. У женщины в зеркале были безумные глаза, мертвенно-бледное лицо и тусклые спутанные волосы.
На столе рядом с раковиной лежала стопка тонких полотенец для рук. Энн смочила одно из них холодной водой, отжала и вытерла лицо. Потом провела по груди, где на молочно-белой коже выступила длинная багровая царапина. И наконец, между ног. Ей приходилось снова и снова полоскать полотенце, пока вода перестала окрашиваться в розовый цвет.
Она поправила испорченные чулки, опустила юбку, после минутного колебания сняла порванные трусики и сунула их в мусорное ведро. Блузка осталась цела – пуговицы под его руками расстегнулись.
Джереми сидел в кухне, а сумка Энн лежала на столе. Видимо, он забрал сумку с собой, когда шел вниз. Он приготовил себе бутерброд и чашку чая и даже не повернул головы, когда вошла Энн.
– Я хочу домой, – сказала она.
– Хорошо. Ты знаешь, где выход. Надеюсь, ты не испортила постель моей матери.
– Нет. – Энн солгала и наслаждалась своей крошечной местью, зная, что пятна крови непросто вывести с шелковой парчи. Она надела пальто, которое висело на спинке стула, и взяла сумку.
Джереми хранил ледяное спокойствие. Его совершенно не волновало то, что он с ней сделал?
– Почему? – спросила она наконец.
Он доел бутерброд, тщательно жуя, затем вытер рот тыльной стороной ладони и отнес пустую тарелку в раковину. И только потом повернулся и взглянул на Энн.