Платье королевы — страница 43 из 52

Мириам допила кофе, и, хотя Хизер планировала посетить сувенирную лавку, стало ясно, что у пожилой женщины силы на исходе. Дэниел остановил такси, как только они миновали большие черные ворота, и все трое поехали в Хэмпстед.

– Ты уверена? – прошептал ей на ухо Дэниел через несколько минут. – Насчет билетов на самолет.

– Конечно, уверена. Нужно будет заплатить комиссию за возврат. Ничего страшного.

– Ну, раз так… Предупреждаю, большинство гостей – члены семьи. Кузены всех мастей. Причем, по настоянию Мими, все будут с детьми. Повезет, если прием обойдется без вызова пожарных или полиции.

Они проводили Мириам наверх, усадили в кресло, и Дэниел приготовил кофе, стойко сопротивляясь требованиям бабушки сделать ей «нормальный кофе».

– Или без кофеина, или ничего, Мими, – отрезал он.

Хизер подошла к Мириам, чтобы та пожелала ей спокойной ночи и расцеловала в обе щеки. Она вновь пообещала поменять билеты и отступила в дальний конец комнаты, давая Мириам и Дэниелу поговорить. Он присел рядом с креслом бабушки, позволил ей убрать пряди волос со своего лба, и нежности на его лице было достаточно, чтобы сердце Хизер дрогнуло.

– Si t’as besoin de quoi que ce soit, tu dois m’appeler, – сказал он. – Tu connais mon numéro.

«Позвони мне, если что-нибудь понадобится. Ты знаешь мой номер», – перевела Хизер.

– Oui, oui. Et maintenant, je veux que tu ailles dîner avec Heather. Ton intelligence va l’épater…

«Да-да. А теперь отведи Хизер поужинать. Покори ее своим умом…»

– Ça suffit, Mimi.

«Прекрати, Мими».

– …et ton charme.

«…и обаянием».

Потом Дэниел и Хизер вышли на улицу и отправились к станции метро, поскольку оба согласились, что такси вечером придется ждать целую вечность.

– Наверное, ты должен знать, что я вполне соответствую стереотипам о канадцах и понимаю по-французски. Я бы сказала раньше, но не хотела вам мешать.

– Ты не помешала. Надеюсь, тебя не задело, что мы обсуждали тебя в твоем присутствии. Мими предпочитает французский, когда устает.

– Я совсем не против. И уже считаю тебя и умным, и обаятельным. Просто чтобы ты знал.

– Учту, в дальнейшем пригодится. Прежде чем мы пойдем дальше, где бы ты хотела поесть? Хочешь чего-нибудь определенного?

– Нет, никаких особых запросов.

– Тогда я знаю, куда нам нужно. Итальянское заведение. Оно почти не изменилось за последние годы и недалеко от твоей гостиницы.

Во время часа пик в метро было трудно разговаривать. Дэниел взял Хизер за руку и водил от одного поезда к другому, пока они, гораздо быстрее, чем ожидалось, снова не вышли под вечернее солнце.

– Где мы? – спросила она, щурясь от яркого золотого света.

– Чуть южнее Клеркенуэлла. А ресторанчик «Виктори» там.

Хизер ни за что не нашла бы ресторан самостоятельно, а если бы даже проходила мимо, не решилась бы войти. Надпись на выцветшей вывеске совершенно стерлась, окно, выходившее на улицу, запотело, а меню на двери было написано от руки и своей лаконичностью могло сравниться с японскими стихами. Впрочем, запахи вокруг витали божественные.

Дэниел провел Хизер внутрь, поздоровавшись с кем-то в глубине зала, и усадил за единственный свободный столик.

– Что думаешь? – спросил он.

– Идеально. Мне здесь нравится гораздо больше, чем в модных фьюжн-кафе, где тебе приносят тарелку с художественно выложенными непонятными кучками, а овощи подают в виде пены.

– Я не настолько жесток, я бы не привел тебя в такое место. Давай выберем, что заказать, я умираю с голоду.

Конечно, этот ужин не назовешь первым свиданием, но по ощущениям было похоже, и Хизер волновалась все время, пока они заказывали еду и выбирали вино. Ее трепет лишь усилился, когда Дэниел закатал рукава, обнажив татуировку на запястье.

– Когда впервые увидела, думала, ты себе памятку ручкой написал. Может, список покупок.

– Молоко, яйца, хлеб? Неплохая идея.

Он положил руку на стол так, чтобы она смогла прочесть:

И я бы не скупясь излил свой дух.

Не через раны, не войны во имя.

Мы, люди, и без ран сочимся кровью.

– Слова кажутся знакомыми…

– Это Уилфред Оуэн. Из стихотворения «Странная встреча». Ты наверняка читала его в школе.

– А почерк твой?

– Нет, самого Оуэна. Из рукописи стихотворения. Я пишу как курица лапой.

– Мне нравится, – сказала Хизер. – Не жалеешь о татуировке?

– Не особенно. Я по-прежнему сентиментален, хотя сейчас вряд ли увековечил бы это чувство таким образом. Я сделал тату в девятнадцать, моим нынешним студентам примерно столько же.

– Как они относятся к татуировке?

– Когда впервые замечают, удивляются, но не подают виду. Пока не находится смельчак, который решается задать вопрос.

– И что ты им говоришь?

– Я говорю, что все бабушкины родные погибли в Освенциме, им перед смертью делали татуировки. А я могу выбрать, какую надпись носить на своей коже. Я говорю, что она напоминает мне, почему я преподаю историю мировых войн.

– Ты всегда хотел стать историком? – спросила Хизер.

– Не всегда. Раньше я хотел пойти по стопам деда. Он был журналистом, довольно известным, по крайней мере в этой стране, и я его боготворил.

– Почему же выбрал другую дорогу?

– Летом перед моим отъездом в Оксфорд он позвал меня на обед. Мы начали обсуждать мои интересы, любимые предметы в школе и все такое. Мы с дедом частенько беседовали, однако в тот день разговор вышел как будто серьезнее. Важнее. Он гордился тем, как сложилась его жизнь, но жалел, что не стал историком, хотя в студенческие годы изучал историю. Сказал, что ему бы это помогло лучше понять войну, которую он пережил и о которой писал. А через несколько недель он умер. Если бы хватило места на руках, я бы сделал татуировки с каждым его словом, произнесенным в тот день.

– А вместо них выбрал стихи.

– Верно. И не сожалею.

– Значит, ты стал историком благодаря деду?

– Да, и еще из-за Мими и ее семьи. Моей семьи. Я изучаю Холокост во Франции почти двадцать лет, и, кажется, даже через столетие у меня все равно останутся вопросы. И я по-прежнему буду искать ответы.

– Тебя это не удручает?

– У любой работы есть минусы. К тому же до меня доносятся только дальние отголоски тех событий, а для Мими они пролегли через всю жизнь красной нитью. Даже, скорее, шрамами. Поэтому я не могу бросить исследования.

Принесли еду, и разговор переключился на более легкие и приятные темы. Студенты Дэниела и курсы, которые он вел. Маленькая квартирка Хизер, ее кот, ее подруги. Места, где они уже побывали и где мечтают побывать. В общем, ничего такого, что делает еду безвкусной, а вино кислым. Ничего такого, что заставило бы Хизер тревожиться о своем будущем после возвращения в Торонто.

Тарелки опустели, и Дэниел долил вина в бокалы. Впервые в жизни Хизер не испытывала неловкости, молча глядя в глаза мужчины, который смотрел на нее в ответ.

– Знаешь, – наконец прервал он молчание, – ты так ловко все у меня выспросила… настоящий журналист! Теперь я хочу узнать о тебе больше.

– Я готова. Спрашивай.

– Ты всегда хотела быть журналистом?

Хизер покачала головой.

– Я хотела стать историком.

– В самом деле?

Дэниел отодвинул в сторону свою тарелку и сел, положив скрещенные руки на стол. Его запястье с завораживающими строками лежало рядом с ее рукой.

– В самом деле. Но так сложилось, что получила диплом журналиста и сразу нашла работу. Это было десять лет назад. С тех пор я ни разу не находила времени остановиться и подумать, тем ли я занимаюсь. Пока меня не уволили несколько недель назад.

– Почему уволили?

– Сокращение штата. Вероятно, мне следовало бы в первую очередь заняться поиском нового места. Однако меня потянуло сюда.

– Чтобы узнать о жизни бабушки. А что теперь? Что будешь делать, когда приедешь домой?

Они склонились над столом, почти соприкасаясь головами, и перешли на шепот.

– Понятия не имею, – призналась Хизер. – Не слишком жалко звучит?

– Ни в коем случае.

– Я могу выбрать простой путь: устроиться копирайтером или специалистом по связям с общественностью. Только я терпеть не могу писать хвалебные оды на заказ. Я хочу писать интересные истории. Тексты, которые не дают уснуть по ночам, потому что не можешь остановить поток мыслей. С тобой такое случалось?

– Сплошь и рядом.

– Я тоже так хочу.

– Тогда этим и займись. Скажи, о чем бы ты писала, если бы могла выбрать любую тему? Не думай, говори первое, что пришло в голову.

– Я бы написала книгу о платье. О Нэн и Мириам. Каково было работать у Хартнелла и вышивать платье для принцессы. Каково было создавать прекрасные вещи в полной безвестности. Я поймала себя на этой мысли после свадьбы Уильяма и Кейт. Все говорили о ее платье, о дизайнере… и никто не вспомнил о людях, которые платье шили. Они наверняка усердно трудились над нарядом – и не имели права поделиться этим даже с лучшими друзьями.

– Будь я редактором журнала, я бы заинтересовался.

– Увы, у меня не хватит духу. Хотела бы я набраться смелости и спросить Мириам. За интервью с ней редакторы ко мне бы в очередь выстроились.

– Так почему не спросишь? Чего ты боишься?

– Ты говорил, что она не любит рассказывать о себе. Не хочу ее расстраивать.

– И не расстроишь. Она избегает публичности, потому что привлекает внимание разжигателей ненависти, как вежливо называют некую группу особо отвратительных личностей. Вот почему у нее нет электронной почты и сайта, а никто из знакомых не дает ее контактов.

– О боже, чувствую себя идиоткой. Как я раньше не догадалась!

– Если бы ты не указала имя своей бабушки в записке, которую оставила моей бывшей ученице, я бы тоже тебе не написал. Поверь, я и сам устал выгребать тонны грязи из своей электронной почты. И даже это ничто по сравнению с тем, какую мишень сделали из Мими.