– Настоящий кошмар.
– Прости, я испортил ужин. Как только начинаю…
– Говори сколько угодно. Я готова слушать.
– Лучше в другой раз.
– Без проблем. Например, когда переедешь в Нью-Йорк? Мириам рассказала.
Дэниел опустил глаза, водя пальцем по ножке своего бокала.
– Наверное, прочила мне первую в мире Нобелевскую премию по истории?
– Вроде того. Когда ты уезжаешь?
– Через две недели. – В его взгляде на Хизер светилось неподдельное волнение. – Может, навестить тебя в Торонто? А ты бы в ответ приехала ко мне в гости.
– С радостью. Много лет не была в Нью-Йорке.
– Хорошо, – сказал Дэниел, и его довольная улыбка заставила сердце Хизер сделать небольшое сальто. – Мы отвлеклись от главного, интервью с Мими.
– А она не рассердится?
– Не могу гарантировать, что она согласится на полноценное интервью, но она точно не рассердится, если ты попросишь. За это я ручаюсь.
На десерт они ели сабайон и клубнику, а потом Дэниел пошел с Хизер в гостиницу.
– Идти далеко, – предупредил он.
Впрочем, Хизер было все равно. Ей не хотелось с ним расставаться. Переходя через Тоттенхэм-роуд, Дэниел взял ее за руку и не отпустил, даже оказавшись на другой стороне улицы. Они шагали, держась за руки, квартал за кварталом.
Дэниел зашел вместе с Хизер в вестибюль отеля и подождал, пока она возьмет ключ. Поскольку за стойкой сидел Дермот, она повела Дэниела по коридору и свернула под лестницу.
– Извини, я не хотела прощаться на публике.
– Прекрасно понимаю, – прошептал он, заправляя прядь волос ей за ухо.
Затем он поцеловал ее, и Хизер невольно задумалась: а есть ли в мире хоть что-то, в чем Дэниел Фридман не преуспел.
– Я говорил совершенно серьезно. – Он прижался щекой ко лбу Хизер. – Я хочу, чтобы ты приехала ко мне в Нью-Йорк. Или можешь пригласить меня в Торонто. В общем, детали мы еще обсудим.
– Хорошо.
– Что ты делаешь завтра?
– Иду на экскурсию? – Как она ни старалась, получился вопрос.
– Хочешь встретиться днем? Я покажу тебе город.
Хизер кивнула, не доверяя дрожащему голосу.
– Договорились. Я приду в два часа. Fais des beaux rêves[6].
– 25 –Энн19 ноября 1947 г.
Платье готово.
Неделю назад, после путешествия во дворец для последней примерки, платье вернулось в мастерскую, и Энн с Мириам доделали вышивку вдоль швов. Теперь манекен с платьем стоял в швейной мастерской, и все утро на него могли посмотреть сотрудники Хартнелла. Выражение гордости и благоговения на лицах девушек лишь подтвердило то, что Энн знала с тех пор, как сделала первый стежок: это триумф.
– Вы не сомневались, что мы успеем закончить в срок? – спросила она мисс Дьюли.
– Ни на секунду. Я знала, что буду гордиться вами и другими вышивальщицами. Кстати, вы не забыли оставить край последнего лепестка незашитым?
– Не забыла, – с улыбкой ответила Энн. Она уже знала, что задумала мисс Дьюли.
– Хорошо. Рути, Этель! Может кто-нибудь из вас спуститься во вторую мастерскую и позвать других девушек? У нас не так много времени, пусть бросают свои дела и поторопятся.
Когда все собрались и притихли, мисс Дьюли подошла к краю шлейфа, еще натянутого на огромную раму, хотя он был готов накануне вечером.
– В последние недели все мы трудились не покладая рук. Все без исключений. Несмотря на то что созданием платья и шлейфа для ее высочества занимались лишь немногие, все должны чувствовать свою причастность к столь ответственной задаче. Поэтому я попросила Энн не пришивать один лепесток на шлейфе. Я прошу тех, кто не работал над платьем, вымыть руки и выстроиться в очередь за Энн. Она покажет вам, где сделать стежок, – лишь один, поскольку вас много.
Одна за другой девушки вымыли руки, а затем по очереди подходили к Энн, садились на соседний стул, и она показывала им лепесток большой йоркской розы в основании шлейфа. Каждая девушка делала стежок и уступала место следующей. Потом Энн закончила шов, добавила два невидимых закрепляющих стежка под лепестком и обрезала нитку.
– Теперь, – объявила мисс Дьюли, – вы можете смело говорить, что тоже работали над свадебным платьем принцессы Елизаветы. Спасибо, мои дорогие!
Настало время извлечь шлейф из рамы, что совсем непросто. Сначала ослабили колышки, которые держали шлейф туго натянутым, ровно настолько, чтобы убрать закрепочные стежки, удерживавшие тюль на месте. Затем Энн и Мириам прошли вдоль рамы с двух сторон и освободили шлейф. Края тюля перед натяжкой на раму были прошиты мелкими, почти невидимыми швами, а закрепочные стежки сделаны всего лишь в одну нить. На тонкой ткани не осталось ни единой отметины от рамы. Рути и Этель следовали за Энн и Мириам, подхватывая шлейф, чтобы он не касался пола, как делают подружки невесты.
В дальнем конце мастерской была расстелена безупречно чистая ткань, а поверх нее лежали листы тончайшей белоснежной папиросной бумаги. Четыре девушки расправили шлейф на ткани, не оставив ни одной складки или неровности, а затем укрыли его еще одним слоем ткани и начали складывать шлейф для отправки в Букингемский дворец.
Энн не ожидала, что сердце будет так щемить. Она вскоре вновь увидит платье, но работа над ним закончена. Сейчас она в последний раз касалась вышитых цветов, в последний раз стояла так близко, что могла разглядеть крошечные веточки белого вереска, спрятанные под одной из роз внизу шлейфа, – ее подарок принцессе.
Пока они упаковывали шлейф, в соседней комнате укладывали платье, и теперь Энн и Мириам отнесли сверток в швейную мастерскую. Платье, со всех сторон обложенное тканевыми пуфами, покоилось в огромной коробке, украшенной монограммой с инициалами мистера Хартнелла. Шлейф осторожно уложили поверх платья, закрыли коробку и завязали на крышке блестящие атласные ленты.
– Вот и все, – произнесла Энн, отступив назад.
Два лакея, которые обычно встречали гостей у главного входа, унесли свадебный наряд принцессы в ожидающий грузовик.
Наступил момент триумфа для всех, и особенно для Энн, на долю которой выпало много ответственной работы. Понимая это, она дала себе волю: она улыбалась и смеялась вместе с другими девушками, поздравляла их и даже прыгала от радости.
Согласно пропуску, полученному вместе с приглашением, Энн должна прибыть в Вестминстерское аббатство не позднее чем в десять сорок пять утра. Боясь попасть в толпу, она планировала приехать хотя бы на час раньше. В отличие от большинства других гостей, на личного водителя в ливрее рассчитывать ей не приходилось, добираться надо будет на метро.
Спала она беспокойно, вскакивая от любого шороха и с трудом засыпая снова. Тревоги не оставляли Энн даже ночью, а утренняя тошнота лишь усугубила ее страдания, в итоге на завтрак она смогла съесть лишь несколько крекеров.
Пора признаться себе. У нее задержка на две недели, она чувствует постоянную усталость и зеленеет при виде еды, которую всегда любила. Она беременна, и выход представлялся только один.
Мириам спустилась в кухню в семь часов, и было нелегко ее убедить, что подруга в порядке, только плохо спала.
– От волнения не могла уснуть, – объяснила Энн, решив на один день забыть о своих проблемах.
Она надела лучшее из рабочих платьев, и хотя его угольно-серый цвет праздничным не назовешь, одолженное у Кармен пальто полностью его скрывало. Пальто длиной до щиколотки из великолепной темно-синей шерсти с широкими лацканами. Его идеально дополняла шляпка, которую Энн одолжила у Джесси: овал из черного фетра, украшенный страусиным пухом, спиралями из черной ленты и маленьким павлиньим перышком.
Ранее на этой неделе мисс Дьюли сообщила, что Мириам поедет в день свадьбы во дворец вместе с мистером Хартнеллом. Также там будут Мадемуазель и старшие швеи на случай, если какому-либо наряду потребуется починка.
– Тебе нужно прийти в офис мистера Хартнелла ровно в девять часов утра, а потом поедешь вместе с ним на машине, – сказала мисс Дьюли.
Одевшись, Энн и Мириам попросили мистера Бута из соседнего дома сфотографировать их, а затем с первыми лучами солнца отправились на королевскую свадьбу.
До Лондона они доехали вместе, потом Мириам сделала пересадку на Чаринг-Кросс, а Энн продолжила путь в Вестминстер. Они решили, что в аббатстве найти друг друга будет сложно, поэтому договорились встретиться уже дома.
Людей на улицах оказалось даже больше, чем Энн ожидала, хотя до свадьбы было еще целых два часа. Стоял холодный серый день, небо грозило вот-вот разразиться дождем, однако и ливень не смог бы омрачить настроения собравшихся. Нашлись даже те, кто приехал с шезлонгами, одеялами, бутербродами и термосами с чаем, чтобы всю ночь ждать начала церемонии; многие носили на головах бумажные короны и старомодные цилиндры. Энн вспомнила, как ездила с Милли в Лондон на празднование Дня Победы, как они пробирались сквозь толпу в надежде хоть мельком увидеть короля, королеву и мистера Черчилля, вышедших на балкон. Тогда они провели на улице всю ночь, поздравляли всех вокруг, хлопали в ладоши и пели, пока совсем не охрипли. Сейчас воспоминания причиняли боль. В тот день ее переполняли надежды.
Энн снова и снова приходилось предъявлять свое приглашение, и каждый раз она боялась, что ее под каким-либо предлогом не пропустят. Однако все дежурные полицейские улыбались и желали приятно провести время, а один из них – судя по всему, он служил с самой свадьбы короля с королевой – просил передать принцессе поздравления.
– Вряд ли я смогу к ней приблизиться, но сделаю все возможное, – пообещала Энн.
Наконец она обогнула аббатство и достигла больших западных ворот. Там зачем-то установили входную арку, выкрашенную в белый, красный и золотой цвета, а внутри задрапировали стены белой тканью. К сожалению, украшения не соответствовали старинному интерьеру церкви, придавая ему некую аляповатость.