И, конечно, Маруся об этом знала. Она все понимала. И что любовь эту сама себе придумала, и что не изменится ничего. И Витя ее не изменится. И ничего поделать с этим не могла.
И даже когда осенью вызвала его на очередной откровенный разговор. Написала на тетрадном листке все то, о чем не могла сказать в лицо. О том, что мечтает засыпать и просыпаться с ним. О том, что хочет без стеснения держать его за руку и гулять так по всему городу — открыто, никого не боясь. И о том, что готовила бы ему завтраки, обеды, ужины. И никогда бы не ворчала. И даже пса сама бы выгуливала, если бы он только был с ней рядом, и она могла бы считать его только своим и ничьим больше.
Надо признать, он даже отреагировал. Прочитал внимательно, затем обнял ее, молча прижал к себе. А потом впервые за долгое время занимался с ней любовью, а не торопливым кроличьим сексом. Медленно и глядя в глаза. Целуя ее чувственно и глубоко, забирая вместе с поцелуями все тревоги и сомнения. Сливаясь с Марусей в единое целое, отдавая всего себя и делая каждое движение до невозможного приятным — будто бы не было на земле в этот момент никого и ничего, кроме них двоих.
А потом, разумеется, соскочил с дивана, и бегом в душ. Потому что час уже поздний, домой пора. Туда, где он с Натали дни проводит. И ночи. А ей, Марусе, по-прежнему должны были доставаться лишь жалкие часы, минуты, крохи, обрывки мгновений — точно подачки с барского стола.
И ничем не получалось больше этого Витю пронять. Ни полным игнорированием его существования — он как будто даже и не заметил ее душевного бунта, ни попытками вызвать ревность — на рассказы о выдуманных парнях из клуба, о пылком коллеге, оказывающем знаки внимания, любовник никак не отреагировал. И даже предложение жить втроем с маленьким Сереженькой на Марусину зарплату его не тронуло.
И ходила с тех пор Еникеева по своей квартире как неприкаянная. И не хотела уже ничего, только бы освободиться поскорее от этого груза и вдохнуть свободной грудью. И ненавидела уже свое жилище с расставленными повсюду мужскими вещами, напоминавшее ей всем видом музей имени Вити: вот его кружка, вот его пепельница, вот щетка, расческа, тапки, одеколон.
И даже пришедшая в голову мысль выбить клин клином не помогла: оставшись однажды зимой наедине со знакомым Марго, который казался приятным, хорошим парнем, неожиданно воспылавшим к ней страстью, она не смогла изменить Вите на глазах у его чертовых тапочек.
Ведь это было бы нечестно.
По отношению к Виктору, не к тапочкам, разумеется. И выгнав неудавшегося кавалера, девушка горько рыдала, представляя, как же там он — ее Витя. Думает, наверное, про нее, скучает. А она ведь чуть было не предала их чистую любовь!
А потом был еще один одинокий Новый Год, наполненный тяжкими думами, еще одно поздравление от начальника, еще одно случайное столкновение взглядов, когда они традиционно соприкоснулись бокалами на вечеринке. И снова мысли о Вите — как же он там? Со своей Натали. И понимание того, что нужно рвать. Нужно рубить с плеча эти узлы. И срочно.
А потом приходил Виктор, и снова вселял в нее утраченную надежду. Пусть ненадолго, но это всегда срабатывало. И снова были задушевные разговоры только для двоих, снова влюбленные взгляды, приятные слова и ощущение, что кто-то очень близкий и нужный рядом. Снова все было хорошо. И беспощадная адова карусель делала еще один оборот вокруг своей чертовой оси. И вся эта чехарда, уже кисло привычная и невыносимо тягостная, казалась нескончаемой и, увы, неминуемой.
Разве что день рождения немного добавил сил. Еникеева купила любимому лыжи: долго изучала этот вопрос на форумах, копила, выбирала, донимала консультантов в магазине, советовалась. Оплатила, принесла, поставила у себя в прихожей. Представляла, как он будет лететь в них с горы, думая только о ней. Или они вместе будут.
Но тогда нужно будет прикупить еще одни такие, для нее — только поменьше. Ерунда — вопрос, нужно только позвонить в уже знакомый магазин. Или наведаться. Вдвоем. Э-эх, мечты!
Витя обещал, что придет в семь, но… не пришел. Маруся нервно следила за стрелкой наручных часов. Звонить не решалась. Вероятно, не смог вырваться — жена вернулась домой раньше назначенного времени. А вдруг увидит, что ему звонит посторонний, и устроит скандал? Нет, лучше подождать, сам объявится.
Но к девяти она отчаялась окончательно. Пнула злосчастные лыжи, зажмурилась и закусила губу, когда они с грохотом рухнули, больно ударив ее по ноге.
«Что же я? Хуже всех? Дома сидеть и ждать его, как монашка. Да пошло оно все к черту! И не пропадать же прическе и макияжу».
Собралась, оделась, вызвала такси.
— Маргоша, ты меня сегодня на танцы звала. — Сказала в трубку. — Я согласна!
Подруга радостно продиктовала адрес. Маруся накинула плащ, надела сапожки на каблучке, капнула немного духов за уши и на запястья. Покрутилась у зеркала, затем закрыла дверь и спустилась вниз. Таксист ей попался болтливый, всю дорогу до клуба рассказывал анекдоты, зато денег взял мало, да еще и комплимент сделал на прощание.
— Всего доброго! — Хлопнула дверцей.
— Всего хорошего, красавица.
Она посмотрела вслед удаляющейся машине и мысленно поблагодарила мужчину за подаренное хорошее настроение. Огляделась в поисках вывески — та сияла яркими неоновыми огнями, переливалась серебристыми отсветами в стеклах витрин и кляксах весенних луж. Маруся решительно шагнула в сторону клуба, радуясь, что поступила верно — неожиданная вылазка в люди спасла ее вечер от одиночества.
Но тут что-то вдруг заставило ее обернуться. И сердечко, рвано дернувшись, вдруг замерло в груди. На противоположной стороне дороги в светлом прямоугольнике окна отчетливо вырисовывалась знакомая парочка. Они сидели за столиком ресторана, нежно держась за руки и широко улыбаясь друг другу.
Ее Витя и холодная кукла с осанкой балерины — его законная жена Натали.
31
— Он говорил, что между ними давно ничего нет. — Запивая разочарование неразбавленным виски, сбивчиво докладывала Маруся подруге в темноте ночного клуба. — Но они так трогательно держались за руки!
— А ты ему верила? — Серьезно спросила Марго.
— Да. — Кивнула Еникеева.
Вышло неуверенно.
— Не ври мне.
— Но я… — Маруся уронила голову на руки.
— Все ты прекрасно знала. Ты умная девушка. Только почему-то сама обманываться рада. Зачем тебе все это?
— Не знаю. — И это было искренней правдой.
— Зачем тебе этот кровосос, а? Прицепился к тебе и тянет: все твои силы тянет, твою молодость жрет, кобелина засраный.
— Знаю. — Еникеева подняла глаза и посмотрела на подругу.
— Неужели, тебе самой не хочется нормальных отношений?
— Очень хочется.
— Тогда не бойся перемен. Сделай выбор. Нельзя же противопоставлять отношениям чувство собственного достоинства. Себя всегда нужно ставить на первое место. — Марго опрокинула очередную рюмку и подмигнула проходящему мимо парню. Она и приходила-то в этот клуб только из-за него. Могла любоваться на молодого застенчивого ди-джея часами. — Если к тебе липнут мудаки — проблема в тебе, поверь.
— Во мне? — Маруся уставилась на нее непонимающе. — Что значит во мне? У меня на лбу написано, что я хочу, чтобы мной воспользовались? Что я делаю не так? Почему они все меня бросают?
И пусть Еникеева всегда знала, в чем ее проблемы, она продолжала рьяно отрицать тот факт, что сама виновата в том, что изначально соглашалась на «объедки» вместо настоящих чувств.
— Женщина должна быть готова к отношениям. А если нет — к ней идут мужики, жаждущие просто развлечений. Единственный способ показать, что ты чего-то стоишь, это чего-то стоить. Нужно поверить в это самой.
— Знаешь… — Всхлипнула Марусю, обнимая пальцами рюмку. — А ведь я так хотела ему верить… Я представляла, что его Натали встречается с нашим шефом, и этим себя оправдывала. Каждый раз, когда она приходила к Весперу, когда долго засиживалась у него наверху, я успокаивала себя тем, что не рушу чужую семью. Что никакой семьи и нет. Что у нее шуры-муры с нашим мэтром, ведь они так хорошо друг другу подходят. Я понимала, что поступаю отвратительно, ненавидела себя, но мое сознание каждый раз находило новые лазейки для оправданий. Нет, такие, как я, не заслуживают счастья.
— Исключено. — Отмахнулась Марго. — Веспер — голубой, это все знают.
— Правда? — Оживилась Маруся.
— Точнее, не знают, но предполагают. Его с женщиной уже много лет никто не видел. И даже не много лет. Никогда. — Подруга бросила взгляд на часы.
— Ясно. Тогда тем более он не может водить шашни с Каплан.
— Умоляю тебя! — Рассмеялась подруга. — Ты как твоя Татьяна. Спать с друзьями боссика при нем самом — ни за что. Это ведь ниже ее достоинства. А делать то же самое на камеру и за деньги — да пожалуйста, ведь это высокое искусство, а я звезда! Конечно, в вашей с Витей связи нет никакого греха: подумаешь, у него жена и сын, зато их чувства давно охладели и превратились в пыль! Поэтому никакой вины нет! Так?
Эти слова врезались в Марусю хлесткой пощечиной. Воздух застрял в горле, перехватив дыхание. Она опустила глаза и до боли закусила губу.
— Я не наезжаю. Прости. — Марго отодвинула от себя рюмку. — Просто надоело до чертиков. Ждать, когда у тебя мозги на место встанут. И встанут ли.
— Ну, спасибо.
— Витя этот не твой, и твоим никогда не будет. Но пока он рядом, в твою жизнь не придет что-то настоящее. Просто потому, что место занято: в твоем сердце, в твоей постели, в мыслях. Кругом этот Витя — пристал, как дерьмо, к подошвам!
— Мар…
— Помолчи! — Она пригрозила ей пальчиком. — Ты прощаешь его потому, что тебе проще простить, чем постоять за себя. Он может все, что угодно с тобой делать, а ты все стерпишь. У тебя нет границ недопустимого, а таких не уважают, независимо от их заслуг! Плевать он хотел на твои супчики, кружевное бельишко и старательные попытки ублажить его! Плевать!