то и начинается колдовство. Эти камни живут своей жизнью, и я — её часть.
— Да, — кивнула Тиффани, — я знаю.
Внезапно лицо госпожи Пруст придвинулось к ней совсем близко, страшный крючковатый нос едва не касался её собственного, тёмные глаза пылали огнём. Матушка Ветровоск умела внушать страх, но, по крайней мере, матушка Ветровоск была по-своему красива. А вот госпожа Пруст — ни дать ни взять злая ведьма из волшебных сказок: лицо словно проклятье, голос — лязг железной печной заслонки, захлопнувшейся за ребёнком. Все заполняющие мир ночные страхи, вместе взятые.
— Ах, ты знаешь, юная ведьмочка в миленьком платьице, вот, значит, как? И что же ты такое знаешь? Что ты знаешь на самом деле? — Госпожа Пруст отступила на шаг и моргнула. — Выходит, больше, чем я ожидала, — проговорила она, смягчаясь. — Земля под волной. В самом сердце мела — кремень. Да, верно.
Тиффани в жизни не встречала в Меловых холмах ни одного гнома, а вот в горах они попадались на каждом шагу, обычно — с тачкой. Они покупали и продавали, а для ведьм мастерили мётлы. Очень дорогие мётлы. С другой стороны, ведьмы покупали их крайне редко. Мётлы передавались по наследству, через поколения, от ведьмы к ведьме; иногда требовалось заменить рукоять или поставить новые прутья, но всё равно это была та же, прежняя метла.
Тиффани получила свою от госпожи Вероломны. Метла была неудобная, небыстрая, а под дождём иногда норовила полететь задом наперёд. При виде неё гном, начальник в лязгающей, гулкой мастерской, покачал головой и со всхлипом втянул воздух сквозь зубы, словно один вид этой штуки непоправимо испортил ему день и бедняге, того гляди, придётся уйти и хорошенько выплакаться.
— Так это ж вяз, — возвестил гном равнодушному миру. — Низинное дерево, этот ваш вяз, тяжёлое, неповоротливое, а тут ещё эти жуки-древоточцы, как же без них. Этот ваш вяз, он древоточцам ужас до чего подвержен. Молния ударила, значит? Кто б удивился, это ж вяз! Вяз их, молнии, вроде как притягивает. И сов тоже, если на то пошло.
Тиффани кивала, усиленно делая вид, что и сама не лыком шита. Удар молнии она придумала, потому что правда, пусть и ценная штука сама по себе, звучала слишком уж глупо, постыдно и невероятно.
Рядом со своим коллегой материализовался ещё один гном, похожий на первого как две капли воды.
— Надо было ясень брать.
— Точно, — мрачно отозвался первый гном. — С ясенем не прогадаешь. — Он ткнул в злополучную метлу пальцем и снова вздохнул.
— Похоже, в основании гриб-трутовик завёлся, — предположил второй гном.
— Вот уж не удивлюсь — от этого вашего вяза чего угодно ждать можно, — подтвердил первый.
— Послушайте, вы можете её просто подлатать на скорую руку, чтобы я смогла добраться до дома? — воззвала Тиффани.
— Мы ничего не «латаем», — высокомерно заявил первый из гномов (ну то есть вышину мерки следовало воспринимать в метафорическом смысле). — Мы работаем по индивидуальным заказам.
— Да мне только несколько новых прутьев поставить, — в отчаянии воскликнула Тиффани и, напрочь позабыв о том, что собиралась утаить правду, взмолилась: — Ну, пожалуйста! Я же не виновата, что Фигли подожгли метлу!
Вплоть до этого момента на заднем плане в гномьей мастерской было достаточно шумно: несколько десятков гномов трудились за своими верстаками, к разговору особенно не прислушиваясь. Но внезапно повисла тишина, и в тишине этой на пол с грохотом упал один-единственный молот.
— Когда вы говорите «Фигли», вы ведь имеете в виду не Нак-мак-Фиглей, госпожа? — уточнил первый гном.
— Именно их.
— Этих, безбашенных?., а говорят ли они… «раскудрыть»? — медленно переспросил он.
— Да практически через слово, — подтвердила Тиффани. И, подумав, что надо бы внести в разговор чуть больше ясности, добавила: — Они мои друзья.
— Ах, вот как? — отозвался гном. — А сейчас кто-нибудь из ваших маленьких друзей здесь присутствует?
— Ну, вообще-то я велела им пойти отыскать одного моего знакомого молодого человека, — объяснила Тиффани. — Но думаю, сейчас они в пабе. А в городе много пабов?
Двое гномов переглянулись.
— Ну, сотни три, наверное, — промолвил второй гном.
— Так много? — удивилась Тиффани. — Тогда, думаю, они явятся за мной никак не раньше, чем через полчаса.
И тут первый гном прямо-таки взбурлил весёлым доброжелательством.
— Куда подевались наши хорошие манеры? — воскликнул он. — Для подруги госпожи Пруст — всё, что угодно! Я вам вот что скажу: мы с превеликим удовольствием предоставим вам экспресс-сервис даром и безвозмездно, включая прутья и смазку, причём совершенно бесплатно!
— «Экспресс-сервис» означает, что сразу после вы отсюда уйдёте, — решительно заявил второй гном. Он стянул железный шлем, обтёр изнутри носовым платком и вновь водрузил на голову.
— О да, именно, — подхватил первый гном. — Сразу и безотлагательно; «экспресс-сервис» означает именно это.
— Ты, значит, с Фиглями дружишь? — промолвила госпожа Пруст, как только гномы спешно занялись метлой Тиффани. — Друзей у них немного, я так понимаю. Но, раз уж речь зашла о друзьях, — продолжила она, внезапно переходя на светский тон, — ты ведь уже познакомилась с Дереком, верно? Это, между прочим, мой сын. Я повстречалась с его отцом в танцевальном зале, где освещение оставляло желать. Господин Пруст был человеком добрым; он всегда любезно уверял, что целоваться с дамой без бородавок — всё равно что есть яйцо без соли. Он упокоился двадцать пять лет назад, от хризмов. Мне страшно жаль, что я не смогла ему помочь. — Лицо её прояснилось. — Но, к вящему моему счастью, у меня есть Дерек, отрада моей… — она замялась, — моих зрелых лет. Юноша многих достоинств, милочка. И, скажу я тебе, повезёт той девушке, которая попытает удачи с юным Дереком. Он всецело предан работе, а уж как внимателен к деталям! Представляешь, он каждое утро сам, своими руками, настраивает все подушки-пердушки — и если что не так, ужасно переживает. Такой добросовестный! Когда мы занимались разработкой нашей преуморительной коллекции бутафорских собачьих какашек «Жемчужины мостовой» — она вот-вот в продаже появится, — Дерек неделями ходил за городскими собаками с блокнотом, совком и таблицей цветов, ни одной породы не пропустил, лишь бы всё воспроизвести в точности. Очень дотошный юноша, чрезвычайно опрятный, и зубы все свои. И с кем попало не общается… — Госпожа Пруст с надеждой и не без робости глянула на Тиффани. — Что, не сработало?
— Ой, это так заметно?
— Я расслышала проговорки, — объяснила госпожа Пруст.
— А что такое проговорки?
— А ты не знаешь? Проговорка — это слово, которое едва не слетело с языка. На мгновение такие слова словно повисают в воздухе, но остаются невысказанными, — и да будет мне позволено заметить, в случае с моим сыном Дереком то, что ты не сказала их вслух, только к лучшему.
— Мне правда очень жаль, — вздохнула Тиффани.
— Моё дело предупредить, — отозвалась госпожа Пруст.
Пять минут спустя они уже выходили из мастерской и Тиффани тащила за спиной на буксире отлично работающую метлу.
— По правде сказать, — заметила госпожа Пруст по пути, — если задуматься, эти твои Фигли очень напоминают Чокнутого Крошку Артура. Несгибаемые как гвозди и размера примерно такого же. Хотя никогда не слышала, чтобы он говорил «раскудрыть!». Он полицейский, в Страже служит.
— Ох, ну надо же, Фигли вообще-то терпеть не могут служителей закона, — возразила Тиффани, но почувствовала, что надо как-то смягчить это утверждение, и добавила: — Но они очень преданны, довольно услужливы, добродушны, если рядом нет спиртного, благородны до определённой степени, и, в конце концов, именно они познакомили мир с жареным горностаем.
— Что такое горностай? — удивилась госпожа Пруст.
— Ну, э… вы представляете себе, что такое куница? Горностай почти такой же.
Госпожа Пруст изогнула брови.
— Милочка, я горжусь своим неведением относительно горностаев и, безусловно, куниц. По мне, это всё звучит ужасно по-деревенски. Терпеть не могу провинцию. От избытка зелени у меня жёлчь разливается, — добавила она, скользнув взглядом по платью Тиффани и передёрнувшись.
В этот самый миг, словно по подсказке свыше, издалека донеслось «раскудрыть!» и неизменно популярный (по крайней мере, среди Фиглей) звук бьющегося стекла.
Глава 7ПЕСНИ В НОЧИ
Когда Тиффани с госпожой Пруст подоспели к источнику воплей, улица уже была усыпана довольно эффектным слоем разбитого стекла и кишмя кишела озабоченными людьми в доспехах и шлемах, из которых при необходимости суп есть можно. Один из стражников возводил баррикаду. Прочие явно жалели, что не находятся по другую её сторону, тем более что в этот самый момент из одного из пабов, занимающих почти всю сторону улицы, вылетел чрезвычайно крупный блюститель порядка. Вывеска возвещала, что паб этот называется «Голова Короля», но, судя по всему, прямо сейчас у королевской головы приключилась мигрень.
Стражник заодно прихватил с собой и остатки стекла. Он приземлился на мостовую, и шлем, в котором супа хватило бы на большую семью и всех друзей-знакомых, с дзынь-дзыньканьем покатился по улице.
— Они сержанта уделали! — заорал его собрат по оружию.
С обоих кондов улицы уже бежали новые стражники. Госпожа Пруст похлопала Тиффани по плечу и умильно попросила:
— Расскажи-ка мне ещё про их положительные качества!
«Я здесь для того, чтобы отыскать осиротевшего юношу и сообщить ему о смерти отца, — напомнила себе Тиффани. — А не затем, чтобы вытаскивать Фиглей из очередной передряги!»
— Сердца у них добрые, — промолвила она.
— Ни минуты не сомневаюсь, — заверила госпожа Пруст, от души наслаждаясь происходящим. — А вот зато задницы — все в битом стекле. О, а вот и подкрепление подоспело.
— Не думаю, что это поможет, — отозвалась Тиффани, и, как ни странно, ошиблась.
Стражники рассредоточились, освобождая проход к дверям паба. Тиффани внимательно пригляделась и увидела, как по проходу решительно прошагала крохотная фигурка. Очень похожая на Фигля, но только… Тиффани, не дыша, уставилась во все глаза… Да-да, на этом существе — шлем стражника чуть покрупнее крышки солонки: невероятно! Законопослушный Фигль? Как такое может быть?!