— Мне кажется, устраивать такую вечеринку сразу после похорон не вполне уместно, правда, нянюшка? Хотя Летиция наверняка обрадовалась бы возможности поговорить по душам, — добавила девушка.
— Она твоя подружка, да? Я думала, ты с ней уже сама пошепталась.
— Я-то — да, но, боюсь, она мне не вполне поверила, — вздохнула Тиффани. — А у вас было по меньшей мере целых три мужа!
Нянюшка Ягг вскинула глаза.
— Ну, трёх мужей на долгую беседу хватит. Ладно. А как насчёт жениха? Когда у него мальчишник-то?
— А, про мальчишники я слышала! Это когда друзья напоят его в хлам, уведут куда подальше, привяжут к дереву и… Кажется, там ещё ведро с краской и кисть иногда используются, но обычно жениха просто бросают в свинарник. А почему вы спросили?
— О, мальчишники обычно куда интереснее девичников, — объяснила нянюшка. В глазах её плясали озорные искорки. — А что, у нашего счастливца дружки-приятели есть?
— Ну, в замок съехались молодые аристократы из знатных семей, но все, кого он знает по-настоящему близко, живут здесь, в деревне. Мы все росли вместе, понимаете? Но никто из них не посмеет бросить барона в свинарник!
— А как насчёт этого твоего молодого человека? — И нянюшка указала на стоящего рядом Престона. Престон почему-то всегда оказывался рядом.
— Престон? — переспросила Тиффани. — Не думаю, что он настолько хорошо знает барона. И, кроме того… — Девушка умолкла на полуслове и задумалась. «Молодой человек?» Она обернулась к нянюшке; та стояла сцепив руки за спиной и воздев очи к потолку — ни дать ни взять ангел, хотя, конечно, из тех, которые в своё время пообщались с парочкой демонов. В этом вся нянюшка. В делах сердечных — или, если на то пошло, в делах любой другой части анатомии — нянюшку Ягг не проведёшь.
«Но он мне никакой не молодой человек, — запротестовала про себя Тиффани. — Он просто друг. А друзья бывают и мужского пола».
Престон выступил вперёд и сдёрнул с головы шлем.
— Боюсь, мадам, что мне, как военному, запрещено поднимать руку на своего командира. В противном случае я бы с превеликим удовольствием!
Нянюшка покивала, явно оценив многосложный ответ, и подмигнула Тиффани, отчего та покраснела до подошв башмаков. А ухмылка нянюшки Ягг расплылась так широко, что даже на тыкву налезла бы.
— Вот так-так, вот те на, охохонюшки! — заохала она. — Что-то все носы повесили. Повезло вам, что я здесь!
У нянюшки Ягг было золотое сердце, однако если вы натура впечатлительная, то, как только она откроет рот, лучше бы вам заткнуть уши. Но уж здравого смысла-то никто не отменял!
— Нянюшка, у нас тут похороны!
Но предостерегающий тон Тиффани не произвёл на нянюшку впечатления.
— Он ведь был хорошим человеком?
Тиффани замешкалась на долю секунды.
— Он к этому пришёл.
От внимания нянюшки Ягг ничего не укрылось.
— Ах, ну да, я так понимаю, твоя бабушка, матушка Болен, научила его хорошим манерам. Но ведь умер он хорошим человеком? Вот и славно. О нём будут вспоминать с теплотой?
Несмотря на застрявший в горле комок, Тиффани сумела-таки выговорить:
— О да, все, кто его знал.
— И ты позаботилась о том, чтобы умер он легко? Ты забрала его боль?
— Нянюшка, не мне о том говорить, но это была идеальная смерть, лучшей смерти и пожелать нельзя, вот разве что не умирать вовсе!
— Ты молодец, — похвалила нянюшка. — А не знаешь, часом, какая у него была любимая песня?
— Знаю, конечно! «Жаворонков трели», — подсказала Тиффани.
— А, что-то знакомое… у нас в горах она известна под названием «Утром ясным и прекрасным». Давай, делай то же, что и я, и мы быстренько всех приведём в нужное настроение!
С этими словами нянюшка Ягг ухватила за плечо пробегающего мимо официанта, сцапала с подноса полный кувшин, вскочила на стол — легко, как девочка, и голосом бодрым, как у армейского старшины, призвала всех к молчанию.
— Дамы и господа! В ознаменование достойной жизни и лёгкой кончины нашего покойного друга барона меня попросили исполнить его любимую песню. Подпевайте, если дыхания хватит!
Тиффани заворожённо слушала. Нянюшка Ягг давала мастер-класс — или, скорее, мистрис-класс — по знанию людской психологии. Она обращалась с незнакомыми людьми так, словно знала их вот уже много лет, и, как ни странно, люди начинали вести себя соответственно. Сильный и удивительно красивый певческий голос одной-единственной старухи с одиноким зубом во рту подчинял себе всех, огорошенные люди уже ко второй строчке не бормотали, а пели всё громче, а к концу первого куплета все голоса слились в слаженный хор — нянюшка Ягг уверенно прибрала гостей к рукам. Тиффани расплакалась; сквозь слёзы ей виделся маленький мальчик в новой твидовой курточке, слегка попахивающей мочой; он шёл, держась за отцовскую руку, а в небе сменялись созвездия.
По всем лицам струились слёзы, не исключая даже пастора Яйца и герцогини. По замку гуляло эхо утраты и памяти, зал жил и дышал.
«Мне следовало этому научиться, — думала Тиффани. — Я хотела познать огонь и боль, а надо было познавать людей. И ещё — научиться петь получше индюшки».
Песня закончилась; люди сконфуженно переглядывались, но стол уже снова заходил ходуном под башмаком нянюшки Ягг.
«В пляс, в пляс, саваном тряхни! В пляс, в пляс, слышишь — это Пляска Смерти…»* — запела она.
«А уместна ли эта песня на похоронах?» — задумалась Тиффани. И тут же решила: «Ну конечно, да! Отличная баллада, она говорит нам, что однажды мы все умрём, но — и это важно — сейчас мы ещё живы».
Тут нянюшка Ягг спрыгнула со стола, подхватила пастора Яйца и, закружив его, пропела: «И знайте, никакой священник вас от смерти не спасёт», а пастор был так любезен, что разулыбался и прошёлся с ней в танце.
Люди зааплодировали — от похорон Тиффани ничего подобного даже ожидать не могла. Ах, если бы, если бы ей стать такой, как нянюшка Ягг, которая всё-всё понимает и умеет точно молотком выбить из тишины — смех!
А едва стихли аплодисменты, мужской голос запел: «В тихой долине всю ночь напролёт слушай, как ветер в травах поёт…»* И тишина отступила перед неожиданно звучным, серебряным голосом сержанта.
Нянюшка Ягг бочком подкралась к Тиффани.
— Ну, вроде я их взбодрила! Слышишь, как откашливаются? Держу пари, к концу вечера запоёт и пастор! А я бы пропустила ещё стаканчик. От пения горло так пересыхает, не поверишь. — Нянюшка подмигнула Тиффани: — Сначала ты человек, потом ведьма; запомнить трудно, выполнить — легко.
Это и впрямь была магия: магия превратила зал, полный гостей, по большей части незнакомых друг с другом, в людей, понимающих, что вокруг другие люди, а прямо сейчас только это и имело значение. Тут девушку похлопал по плечу Престон: улыбался он как-то слишком озабоченно.
— Прости, госпожа, но я нынче на дежурстве, вот уж не повезло так не повезло, и думаю, тебе следует знать, что у нас тут ещё три гостьи прибыли.
— Так впусти их, и всё, — отозвалась Тиффани.
— Я бы с удовольствием, госпожа, вот только они на крыше застряли. Хочешь знать, как звучат три ведьмы? — ругаются так, что небу жарко.
Если кто и ругался, то к тому моменту, как Тиффани высмотрела нужное окно и выбралась на свинцовую крышу, вновь прибывшие, видимо, совсем выдохлись. Уцепиться было особо не за что, да ещё и туман сгустился, но Тиффани осторожно отползла от края и на четвереньках двинулась в ту сторону, откуда доносилось брюзжанье.
— Тут, наверху, ведьмы есть? — спросила она.
Из темноты раздался голос, владелица которого даже не пыталась сдерживаться:
— И что, во имя семи кругов ада, ты будешь делать, если я скажу «нет», а, госпожа Тиффани Болен?
— Госпожа Пруст! Что вы-то тут делаете?
— Держусь за горгулью! Помоги нам спуститься, милочка, и побыстрее, потому что эти камни — не мои, а госпоже Тюхе нужно в туалет.
Тиффани проползла чуть дальше, всей кожей чувствуя, что в дюйме от её руки разверзлась пропасть.
— Престон пошёл за верёвкой. А метла у вас есть?
— В неё овца врезалась, — объяснила госпожа Пруст.
Наконец-то Тиффани смогла её разглядеть.
— Вы врезались в овцу в воздухе?
— Может, это была корова или ещё что. Как зовутся такие твари, которые сопят: «фух-фух-фух»?
— Вы столкнулись с летающим ежом?
— Вообще-то нет. Мы летели совсем низко, высматривая подходящий кустик для госпожи Тюхе. — Из темноты донёсся вздох. — У неё, бедняжки, проблема. По пути мы останавливались у многих кустов, можешь мне поверить! И знаешь что? Внутри каждого сидит что-нибудь такое, что жалит, кусается, брыкается, клекочет, завывает, хлюпает, громко пукает, топорщит иголки, пытается сбить тебя с ног или наваливает громадную кучу! Вы тут вообще о таких фаянсовых штуках слышали?
— Ну, вообще-то да, но не в полях же! — опешила Тиффани.
— А в полях они очень пригодились бы, — заявила госпожа Пруст. — Я, между прочим, приличную пару обуви загубила.
В тумане что-то звякнуло, и Тиффани с облегчением услышала голос Престона:
— Я взломал старый люк, дамы, будьте так добры, ползите сюда.
Люк открылся в спальню, где прошлой ночью со всей очевидностью спала женщина. Тиффани закусила губу.
— Думаю, это покои герцогини. Пожалуйста, ничего не трогайте, она и без того не подарок.
— Герцогиня? Фу-ты ну-ты, — отозвалась госпожа Пруст. — Что ещё за герцогиня такая, позволь спросить?
— Герцогиня Кипсек, — объяснила Тиффани. — Вы её видели во время той небольшой заварушки в городе, помните? В «Голове Короля»? У Кипсеков огромное имение примерно в тридцати милях отсюда.
— Как мило, — проговорила госпожа Пруст, причём таким тоном, что можно было с уверенностью предположить: ничего милого тебе не обещают, зато обещают что-то очень интересное и, вероятно, конфузное — для кого-то, кто не госпожа Пруст. — Я её помню, и помню, как, вернувшись домой, всё гадала: «Где же, мидели, я вас раньше видела?» Ты о ней что-нибудь знаешь, милочка?