акрытыми глазами и всякий раз спрашивал: «А зачем?»
Впрочем, она-то знает зачем. Она ведь решила записать по пунктам все непонятное в этой истории, раз уж сама в нее ввязалась. До среды, до самого отъезда Вероники – и это абсолютно ясно после утреннего разговора, – все равно ничем другим она заняться не сможет.
Вернувшись домой после встречи на главном вокзале, Изабелла приготовила себе какой-то растворимый суп, его надо только залить кипятком, помешать минуту да съесть, не очень-то понимая, что ты там глотаешь. К нему кусок хлеба, потом фруктовый йогурт, а потом она на минутку прилегла на диван и тотчас провалилась в сон.
Дрожа от озноба, она вскочила и вполголоса произнесла фразу, которую всегда повторяет своим пациентам в доме престарелых:
– Когда вы ложитесь, госпожа Раст, обязательно прикрывайтесь одеялом.
Пошла в кухню, накинула кофту, заварила себе китайского копченого чаю, уселась в гостиной с блоком чистых листков для заметок и принялась писать список.
Сверху она нарисовала шариковой ручкой большой вопросительный знак. Вместо точки под ним поставила кружок. Поразмыслила, с чего бы начать, и провела рядом с вопросительным знаком линию той же формы, двумя штрихами на кончиках соединив второй вопросительный знак с первым.
И написала под всем этим: «Юность».
Впрочем, о юности она сегодня утром кое-что узнала.
В центре листа она провела вертикальную линию, чтобы справа разметить по пунктам все, что известно. И написала слова «приемная семья» и «интернат». Однако причины, по которым он оказался в приемной семье, ей точно так же неизвестны, как и причины, по которым он угодил в интернат, да, кстати, а в какой? Поэтому на левой стороне листка под словом «юность» она опять написала: «приемная семья» и «интернат».
Кружок – точку от восклицательного знака – она обвела еще одним кружком.
«Фамилия» – написала она, и еще – «Канада». Когда он уехал в Канаду? Фамилия у него тоже была другая? Или его кто-то усыновил? Отчего же она не расспросила этого мрачного Майера? Маловероятно, что он бы ответил, из него и те крохи с трудом удалось вытянуть. Но лучше бы она составила этот список до встречи с ним, а не после.
Пустое пространство внутри вопросительного знака она стала заполнять мелкими штрихами.
Под пунктом «приемная семья» записала: «его дела». Знала бы она, что за дела такие натворил юный Марсель, так поняла бы, отчего для семейства Майеров оказалось столь нежелательным его присутствие на похоронах.
Она все исчеркивала штрихами вопросительный знак. Шариковая ручка, рекламный сувенир страховой компании, пачкалась, оставляла пятнышки.
Вообще все это не так важно.
След тети – вот что требуется найти!
Написала слово «ТЕТЯ» и снова давай штриховать, так что вопросительный знак стал похож на дождевого червя. Несомненно, Майер знал, кто эта тетя, несомненно, эта тетя – из семейства Майеров, а не из родной семьи Мартена и не из интерната. Раз Майер не хотел называть имени тети, значит, ей известна тайна, которую Майеры хотели утаить и которая как-то связана с теми делами Марселя.
Заштриховала и точку вопросительного знака, так что она стала похожа на автомобильную покрышку.
Почти в каждой семье есть свои темные пятна. Не раз она наблюдала, как сводят старые семейные счеты, как родственники, хлопнув дверью, вне себя от ярости мчатся прочь по коридору, когда узнают, что дом давно переписан на сына, о существовании которого никто и не подозревал, или как они в растерянности тихонько бредут прочь, когда услышат, что умирающий отец им вовсе не родной.
Недоверчивый Майер, тут никаких сомнений, имени тети не выдаст. Какие есть еще пути, чтобы узнать это имя?
Под вопросительным знаком Изабелла принялась чертить волнистые линии от левого края листочка к правому.
Надо еще раз спросить Веронику. Ведь должен был Мартен где-то записать ее адрес или номер телефона? Хотя, возможно, он рассчитывал увидеться с тетей на похоронах и ей не звонил. Такое предположение казалось Изабелле наиболее вероятным, ведь он только-только прилетел межконтинентальным рейсом, да и мобильник его не показал никакого звонка, кроме одного – в понедельник утром, в Устер. Но вдруг он звонил тете с другого телефона?
Изабелла любила ясность, неясности в таком количестве приводили ее в уныние. На правой стороне листка у нее вырос из волн вулканический остров, а шариковая ручка-пачкунья выбрасывала из кратера облака пепла и потоки лавы.
В графе под восклицательным знаком Изабелла написала слово «ТЕЛЕФОН», причем опять большими буквами.
Канадский мобильник Мартена нашли среди его вещей в отеле, значит, он приобрел «Сони Эриксон» уже в Швейцарии, то ли сразу в аэропорту, ведь на срок пребывания можно взять телефон напрокат, то ли в отеле. Одно только непонятно: откуда Конрад Майер узнал номер этого телефона? Мартен прибыл в Цюрих в воскресенье днем, а в понедельник утром Майер уже ему звонил. Может, сам Мартен позвонил ему из отеля и сообщил свой мобильный номер? Но она прекрасно помнит, с чем звонил Майер, когда она взяла трубку вместо Мартена. Майер говорил так, как будто застал его наконец и хочет оставить новое сообщение, а не подтвердить прежнее.
Вздохнув, Изабелла принялась рисовать маленькие домики на берегу вулканического острова. Стромболи… Там она с Барбарой могла бы сейчас греться на солнышке, а то и в море чуточку поплавать, а вечером они сварили бы спагетти или сходили бы куда-нибудь в пиццерию, стоило ей только сказать: «Нет, спасибо».
Она жила в стране, где любое предложение о помощи сначала отвергается. «Нет, спасибо, все хорошо», – говорят здесь, заходясь кашлем, кряхтя, с кривой улыбкой, как будто у них что-то хотят отнять. Безигера на инвалидном стуле гнев охватывал каждый раз, когда на пути в столовую кто-то пытался его подтолкнуть, хотя сам он мог крутить колесо только одной рукой, а ногой с трудом помогал себе продвигаться вперед. Однажды Изабелла приняла для себя решение принимать помощь, когда ее предлагают, чтобы не быть такой, как Безигер. Вот помрет он, думала она, и придут за ним, чтобы положить в гроб, а он как встанет да как скажет: «Нет, спасибо, все нормально».
Изабелла нарисовала солнце, оно как раз поместилось между вопросительным червяком и Стромболи.
А внизу, под словом «ТЕЛЕФОН», написала слово «просьба».
Если бы просьба умирающего состояла в том, чтобы поставить в известность жену, она бы это поняла. Это было бы простейшее объяснение, ей лично очень приятное.
Но если это другое, большее?
Умоляющий его взгляд вновь и вновь заставлял думать, что ее, Изабеллу Раст, он хотел просить о чем-то совершенно определенном. Но в таком случае он должен был знать ее, Изабеллу, а это не так, более того, это невозможно.
Изабелла посмотрела через окно на верхние этажи высотных домов. В окнах на фасаде «Свиссотеля» солнце отражалось так ярко, что даже слепило. Она вернулась к списку. Вот они, ее вопросы. Посчитала. Всего девять, и чем ниже они расположены, тем труднее на них ответить.
Она провела две параллельные линии через вопросительный знак, установила их подобно мачте на корабль, пущенный ею по волнам, и теперь вопросительный знак выглядел как парусник, а заштрихованная точка – как спасательный круг.
«Капитан пошел ко дну, – подумала она, – стал искать спасательный круг, но не нашел ничего и никого, кроме меня».
15
– Висброд?
– Ну да, мам, так его раньше звали, ты ни о чем не догадываешься?
– А о чем я должна догадываться?
Зара рассмеялась:
– Как сказать «Висброд» по-французски?
– Un pain blanc… Ax, вот что, Blancpain – Висброд! – Изабелла хлопнула себя по лбу.
Зара и Вероника сидели вместе с ней в кухне, рассказывали о поисках следов в Устере.
Изабелла встала, пошла в гостиную и вернулась с листком, исписанным вопросами:
– Значит, вопрос про фамилию я могу вычеркнуть. – И с этими словами она поставила шариковой ручкой галочку возле слова «фамилия».
Зара спросила, что это у нее такое.
Изабелла объяснила, что сделала список всех вопросов о жизни и смерти Мартена, на которые у нее пока нет ответов.
Веронику растрогали приложенные ею усилия, а Зара, с любопытством разглядывая рисунок, заметила:
– Ого, твой Стромболи отдыхает, про Канаду мы знаем побольше!
И рассказала про признание Мартена безвестно исчезнувшим в 1962 году. Чтобы таковое состоялось, нужно не менее пяти лет не иметь сведений о пропавшем, а это значит, что в Канаду он уехал не позднее 1957 года. Вероника добавила: точный возраст он никогда не называл, но ей известно, что прибыл он туда совсем юным.
Изабелла закивала, мол, семнадцать – да, это совсем юный, значит, прямо из интерната.
– Из какого еще интерната? – удивилась Зара.
Скорее всего, он, проведя несколько лет в приемной семье, попал в исправительное заведение.
Вероника тоже ничего об этом не слышала. Откуда же Изабелле это известно?
– Сегодня утром я встречалась с Майером.
– Одна?! – Зара аж на стуле подскочила. – Да.
– Ты с ума сошла!
– Почему же?
– Мам, это опасный человек, ты что, не заметила?
Но Изабелла возразила, ведь она умеет за себя постоять, и вообще попросила Зару успокоиться. Просто он ей позвонил…
– Как это – позвонил? По городскому?
– Да.
– Говорю тебе, это вчерашний тип, я сразу подумала, что он за тобой шпионит! Теперь он знает, как тебя зовут и где ты живешь.
– Ну и что? Это знают еще и многие другие.
– Но они не настроены враждебно по отношению к тебе.
– Мне он тоже несимпатичен, но просто он хотел от меня узнать, что произошло с Мартеном, а я ему рассказала. Теперь он успокоится.
– Поди, обрадовался, гад, что Мартен умер.
– Он явно испытал облегчение, это да.
– Ты знаешь его адрес?
– Нет, знаю только имя. Конрад.
– И больше ничего?
Изабелла рассердилась на себя за то, что не выманила у Майера хотя бы номер телефона.