еводами (в небольших масштабах: обычно я оплачивал незначительные счета). Словом, работал в сфере обслуживания. Без таких, как я, можно запросто обойтись. И все же моя бесполезность не так бросалась в глаза, как никчемность Бабетт и Леа; рядовой паразит, я не был от своей работы без ума и не пытался делать вид, что ее обожаю.
С наступлением темноты я вернулся в гостиницу и встретил в холле Лионеля, обгорелого, но счастливого. Он весь день купался; такая красота ему и во сне не снилась. “Мне пришлось экономить, чтобы скопить на поездку, но я не жалею”, – сказал он. Присев на край кресла, он поведал мне о своей повседневной жизни. Работал он в “Газ де Франс”, в юго-восточных пригородах Парижа; жил в Жювизи. Ему нередко случалось наведываться в очень бедные дома, где газовое оборудование не соответствовало норме. Если хозяева, несчастные старики, не могли оплатить переустановку, он вынужден был отключать им газ. “Люди в таких условиях живут… и представить себе невозможно. Всякого насмотришься”, – продолжал он, покачивая головой.
На свое житье он не жаловался. Район, правда, не очень; просто даже опасный район. В некоторые места лучше не соваться. Но в целом все ничего. “Ладно, сейчас мы в отпуске”, – заключил он и направился в столовую. Я же прихватил несколько рекламных брошюр и пошел читать их к себе в номер. Мне по-прежнему не хотелось есть со всеми. Человек в состоянии оценить себя лишь по отношению к другому; оттого и общение с другими невыносимо.
Леа рассказала мне, что остров Самуй не просто тропический рай, но еще и суперхайповое место. В полнолуние на соседнем островке Ланта закатывают грандиозные рейвы; туда приезжают даже из Австралии и Германии. “Как в Гоа”, – вставил я. “Да что там Гоа, – отрезала она. – Гоа – это отстой; за рейвом теперь надо ехать на Самуй или на Ломбок”.
Мне, собственно, ничего такого не требовалось. Я хотел всего-навсего получить полноценный body massage с качественным минетом и трахом. Казалось бы, чего проще; между тем, листая рекламные проспекты, я с нарастающей тоской убеждался, что на Самуе, похоже, иная специализация. Здесь предлагали всяческие иглоукалывания, натирания эфирными маслами, вегетарианскую кухню и китайскую гимнастику тай-чи; а вот про body massage или go-go бары – нигде ни слова. Кроме того, тут во всем ощущался удручающий американский, хуже – калифорнийский дух, нацеленный на healthy life и “медитативную деятельность”. В брошюре “Что есть на Самуе” мне попалось письмо читателя – некоего Гая Хопкинса, называвшего себя “приверженцем здоровой жизни” и регулярно приезжавшего на остров вот уже двадцать лет. “The aura that backpackers spread on the island is unlikely to be erased quickly by upmarket tourists”[7], — заключал он; стало быть, дело дрянь. И на поиск развлечений не отправишься – гостиница стояла в стороне от всего; тут, собственно, все стояло от всего в стороне, поскольку нигде ничего не было. На карте острова не просматривалось явного центра, лишь горсточки бунгало, вроде нашей, вдоль тихих пляжей. Я с ужасом вспомнил, что Самуем усердно восхищался “Рутар”. Здесь, дескать, сумели избежать известных отклонений; ну и влип же я. Утешило меня – увы, теоретически – лишь осознание, что я чувствовал себя в состоянии кого-нибудь трахнуть. Мне ничего не оставалось, как взяться за “Фирму”; я перескочил на двести страниц вперед, потом вернулся на пятьдесят назад и случайно наткнулся на сцену секса. Интрига уже порядочно продвинулась: Том Круз переместился на Каймановы острова, где разрабатывал (а может, наоборот, разоблачал – неясно по тексту) какую-то систему уклонения от налогов. Короче, он познакомился там с обворожительной метиской – девушкой неробкого десятка. “Митч услышал шуршание материи и увидел, как юбка упала к ногам Эйлен, оставив ее в бикини на завязочках”. Я расстегнул молнию ширинки. Далее следовал странный, психологически труднообъяснимый пассаж. “Уходи, – шептал ему внутренний голос. – Брось бутылку пива в океан, а юбку на песок. Ноги в руки и дуй домой. Быстро!” Но Эйлен, по счастью, никто ничего такого не нашептывал. “Плавным движением она завела руку за спину, развязала бюстгальтер, тот соскользнул, обнажив грудь, казавшуюся теперь еще пышней. – Не подержите? – спросила она, протягивая ему легкий, как перышко, нежный и белый кусочек ткани”. Я добросовестно дрочил, воображая ночь и метисок в крошечных бикини, и в итоге со вздохом удовлетворения кончил в раскрытую книгу. Теперь склеится; ну да ладно, такое второй раз читать не станешь.
С утра пляж был пуст. Сразу после завтрака я искупался; воздух еще не накалился. Скоро солнце поползет по небу вверх, увеличивая риск заболевания раком кожи у представителей белой расы. Я рассчитывал пробыть на пляже столько, сколько нужно горничным для уборки моей комнаты, а затем вернуться, лечь в постель и включить на полную мощь кондиционер; на свободный день я запланировал покой.
Том Круз между тем продолжал терзаться по поводу этой истории с метиской; более того, собрался рассказать все жене (роль просто любимой ее не устраивала – в этом, собственно, и заключалась вся проблема: ей непременно хотелось быть самой сексуальной и самой желанной из всех женщин). Этот идиот вел себя так, словно и впрямь его браку что-то угрожало. “Если она сохранит хладнокровие, проявит великодушие, он скажет ей, что глубоко сожалеет, и пообещает, что больше этого не повторится. Если же она разразится рыданиями, тогда он станет молить о прощении – на коленях, если потребуется, – и поклянется на Библии, что это никогда не повторится”. В сущности, что в лоб, что по лбу; однако нескончаемые и никому не интересные угрызения совести героя мешали развитию действия – драматического как-никак: в деле были замешаны ужасные мафиози, ФБР и, может, даже русские. Поначалу его нытье раздражало, а потом стало просто вызывать тошноту.
Я попробовал почитать второй американский бестселлер: “Тотальный контроль” Дэвида Балдаччи, но он оказался еще хуже. На этот раз речь шла не об адвокате, а о сверходаренном юном программисте, вкалывавшем по сто десять часов в неделю. Зато жена у него работала адвокатом – по девяносто часов в неделю; у них был ребенок. В роли злодея выступала некая “европейская” компания, пытавшаяся путем мошенничества захватить рынок, который по праву должен был принадлежать тому самому американскому предприятию, где работал наш герой. Во время переговоров европейские злодеи курили “без малейшего стеснения”, буквально отравляя атмосферу, но герой сумел выстоять. Я вырыл в песке ямку и похоронил в ней обе книги; оставалось теперь найти, что читать. Жить без чтения опасно: приходится довольствоваться реальностью, а это рискованно. Когда мне было четырнадцать лет, я заблудился однажды на лыжах в густом тумане; мне пришлось пробираться через лавинные коридоры. Больше всего мне запомнились низкие свинцовые облака и абсолютная тишина над горами. Я знал, что лавина может сорваться в любую минуту от одного моего неловкого движения и даже без видимых причин: от неощутимого повышения температуры или дуновения ветра. Снежная масса подхватит меня, швырнет с высоты нескольких сотен метров к подножью скалистой гряды, где я умру, возможно, мгновенно. И все же я совсем не испытывал страха. Досадно было бы, если бы так случилось, досадно за себя и за других. Я бы предпочел смерть более подготовленную и торжественную, чтоб была болезнь, церемонии, слезы. Откровенно говоря, я сильнее всего сожалел, что не познал тела женщины. В зимние месяцы отец сдавал второй этаж; в том году у него жила чета архитекторов. Их дочери Сильви было, как и мне, четырнадцать лет; похоже, я ее привлекал, во всяком случае, она искала моего общества. Она была маленькая, миловидная, с черными кудрявыми волосами. Интересно, внизу у нее волосы тоже черные и кудрявые? Вот такие мысли лезли мне в голову, пока я брел по склону горы. С тех пор я часто размышлял об этой своей особенности: когда мне угрожает опасность, даже смертельная, я не испытываю никакого волнения, никакого выброса адреналина. Я бы тщетно пытался испытать те ощущения, которые привлекают любителей экстремального спорта. Я не отличаюсь храбростью и по возможности избегаю опасности; когда же она встречается, воспринимаю ее с незамутненностью теленка. Не следует искать в этом какого-то глубинного смысла – тут вопрос физиологии, количества гормонов; говорят, иные человеческие особи, с виду такие же, как я, не чувствуют волнения при виде женского тела; от него я впадал тогда, да и сейчас еще иногда впадаю в состояние экстаза и ничего не могу с собой поделать. Но в большинстве жизненных ситуаций я ощущал в себе пустоту вычищенного пылесоса.
Солнце начинало припекать. На пляже появились Бабетт и Леа, они устроились метрах в десяти от меня. Сегодня они были с голой грудью, а в остальном одеты просто – в одинаковых белых бикини. Они, судя по всему, познакомились с какими-то парнями, хотя не думаю, что они собирались с ними спать: парни были неплохие, достаточно мускулистые, но не супер; в общем, ничего особенного.
Я поднялся, собрал вещи; Бабетт оставила рядом с купальным полотенцем журнал Elie. Обернувшись, я посмотрел на море: подружки плескались и шутили с парнями. Я быстро нагнулся, сунул журнал к себе в сумку и перебрался на другое место.
Море было спокойное, взгляд уносился далеко на восток. По ту сторону его, наверное, Камбоджа или Вьетнам. Посередине между берегом и горизонтом маячила яхта; быть может, какие-нибудь миллиардеры коротают время, бороздя далекие моря – жизнь монотонная и романтичная одновременно.
Ко мне приближалась Валери, она ступала по самой кромке воды и время от времени шаловливо отпрыгивала в сторону, спасаясь от сильной волны. Я живо приподнялся на локтях и с болью обнаружил, что у нее восхитительное тело. В довольно целомудренном раздельном купальнике оно выглядело на редкость привлекательным; грудь плотно заполняла бюстгальтер. Я легонько махнул ей рукой, полагая, что она меня не заметила, но в действительности она уже направлялась ко мне; женщин не так просто застать врасплох.