– Я очень уважаю Жака Майо, – произнес он наконец. – Он создал прекрасное предприятие, очень оригинальное, с настоящей культурой. Такое встречается не часто. Между тем я полагаю – хотя и не желаю, чтобы мои предсказания сбылись, – что французским туроператорам надо готовиться к исключительно тяжелому периоду. В ближайшее время – на мой взгляд, это вопрос нескольких месяцев – на рынок ринутся английские и немецкие фирмы. Они располагают средствами, в два-три раза превышающими французские, и предлагают туры на двадцать-тридцать процентов дешевле при аналогичном или даже лучшем качестве услуг. Конкуренция будет жесткой, жестокой. Говоря яснее, будут жертвы. Я не хочу сказать, что “Нувель фронтьер” окажется в их числе, нет. Это компания с ярко выраженной индивидуальностью, ее акционеры составляют сплоченный коллектив, она скорее всего устоит. Однако ближайшие годы будут трудными для всех. – Он вздохнул, потом продолжил: – “Аврора” находится в несколько ином положении. Мы являемся бесспорным мировым лидером на рынке отелей бизнес-класса, мало подверженном изменениям. Мы почти не задействованы на рынке туризма, неустойчивом и чувствительном к экономическим и политическим колебаниям.
– Именно поэтому меня и удивило приобретение вами “Эльдорадора”, – вставил Жан-Ив. – Я полагал, что ваше приоритетное направление – это бизнес-отели, особенно в Азии.
– Да, это по-прежнему наше приоритетное направление, – спокойно ответил Эспиталье. – К примеру, в одном только Китае существуют колоссальные возможности развития в секторе гостиниц эконом-класса. У нас накоплен огромный опыт, мы знаем, как за это взяться: вообразите себе сеть отелей “Ибис” или “Формула-1” в такой огромной стране. При всем при том… как бы вам объяснить? – Он задумался, посмотрел в потолок, повернул голову направо, потом снова перевел взгляд на Жан-Ива. – “Аврора” имеет свои маленькие тайны, – произнес он наконец. – Поль Дюбрюль часто повторял, что единственный секрет успеха – вовремя появиться на рынке. Вовремя – значит не слишком рано: истинные новаторы редко получают максимальную прибыль от своих изобретений, сравните “Эппл” и “Майкрософт”. Но вовремя – это, конечно, и не слишком поздно. И тут наша скрытность сослужила нам хорошую службу. Если вы развиваетесь незаметно, без шумихи, то, когда ваши конкуренты просыпаются и решают занять свободную, как они рассчитывают, нишу, выясняется вдруг, что они опоздали: вы уже заблокировали все подходы и получили решающее конкурентное преимущество. Наша известность намного меньше нашей реальной значимости; и это во многом было нашей сознательной политикой. – Он снова вздохнул. – Однако время не стоит на месте. Сейчас уже каждый знает, что мы занимаем лидирующее положение в мире. Сейчас не нужно – и даже опасно – делать ставку на чрезмерную скрытность. Компания такого уровня, как “Аврора”, должна иметь общественный имидж. Гостиницы для деловых людей – это верный бизнес, он гарантирует высокие и постоянные доходы. Но он, как бы это сказать, недостаточно увлекателен. О деловых поездках люди говорят редко: рассказывать о них нет никакой радости. У нас имелись две возможности создать привлекательный образ в глазах широкой публики: туроператорская деятельность и клубы отдыха. Работа туроператоров дальше от нашей основной специализации, хотя там есть весьма крепкие предприятия, готовые сменить владельцев, и мы чуть было не пошли по этому пути. А потом подвернулся удобный случай с “Эльдорадором”, и мы за него ухватились.
– Хотелось бы все-таки уточнить вашу цель. Вы больше заинтересованы в коммерческом успехе или в создании имиджа? – спросил Жан-Ив.
– И в том, и в другом… – Эспиталье замялся, заерзал на стуле. – Положение “Авроры” осложняется тем, что ее акционеры разобщены. Из-за этого в 1994 году поползли слухи, что кто-то, дескать, предложил выкупить акции компании. Сейчас могу сказать с уверенностью, – в подтверждение своих слов он решительно махнул рукой, – что они не имели под собой никаких оснований. Тем более неуместными они были бы теперь: у нас нет задолженностей, и ни одна компания в мире – я говорю не только о тех, кто занимается гостиничным бизнесом, – не отважится на подобную авантюру. Однако, в отличие от, скажем, “Нувель фронтьер”, наши акционеры никак не организованы. Поль Дюбрюль и Жерар Пелиссон были, по сути, не столько капиталистами, сколько предпринимателями – великими предпринимателями, на мой взгляд, одними из величайших в нашем веке. Но они не стремились сохранять контроль над акционерами, что и осложняет сегодня наше положение. Мы с вами знаем, что в иных ситуациях нужны расходы ради престижа: они улучшают стратегические позиции компании, хотя и не приносят немедленной выгоды. Мы знаем также, что иной раз необходимо поддержать убыточный сектор, когда рынок еще не созрел или в случае временного кризиса. Новое поколение акционеров соглашается на это все более неохотно: теория быстрой окупаемости чудовищно испортила умы.
Жан-Ив хотел было что-то сказать, но Эспиталье остановил его жестом.
– Замечу, однако, – продолжил он, – что наши акционеры все-таки не идиоты. Они прекрасно понимают, что такая сеть, как “Эльдорадор”, не может сделаться рентабельной за один год, возможно, и за два тоже. Но на третий год они начнут сопоставлять цифры, и выводы не заставят себя ждать. И вот тут – пусть у вас будет распрекраснейший проект, сулящий бездну возможностей, – я уже ничего не смогу поделать.
Наступило продолжительное молчание. Леган сидел неподвижно, опустив голову. Эспиталье задумчиво водил пальцем по подбородку.
– Все ясно, – произнес наконец Жан-Ив и еще через несколько секунд добавил спокойным тоном: – Я дам вам ответ через три дня.
3
В следующие два месяца я видел Валери очень часто. Собственно говоря, мы виделись каждый день, за исключением одного уик-энда, когда она уезжала к родителям. Жан-Ив решил согласиться на предложение “Авроры”; Валери решила последовать за ним. Помнится, первое, что она сказала, было: “Мои налоги возрастут до шестидесяти процентов”. В самом деле, хотя зарплата ее увеличивалась с сорока до семидесяти пяти тысяч франков в месяц, разница, с учетом налогов, оказывалась не такой уж впечатляющей. Она знала, что с марта, когда она перейдет в “Аврору”, ей предстоит вкалывать изо всех сил. Пока же все шло хорошо: они объявили в “Нувель фронтьер” о своем уходе и теперь спокойно передавали дела. Я советовал Валери откладывать деньги, открыть сберегательный счет или не знаю что; хотя, по правде говоря, мы не слишком задумывались о таких вещах. Весна выдалась поздняя, но это не имело никакого значения. Когда потом я размышлял об этом счастливом периоде жизни с Валери – как ни странно, у меня осталось о нем очень мало воспоминаний, – я пришел к выводу, что человек не создан для счастья. Чтобы получить реальную практическую возможность счастья, человек должен был бы преобразиться – трансформироваться физически. С чем сравним Бог? Прежде всего, разумеется, с женской киской; а кроме того, например, с паром в хаммаме. Словом, с чем-то таким, в чем мог бы реализоваться дух, потому что тело насыщено радостью и удовольствием и все тревоги упразднены. Я теперь совершенно убежден, что дух еще не родился, он ждет своего часа, и рождение его будет трудным; пока мы имеем о нем лишь неполное и неверное представление. Когда я доводил Валери до оргазма, когда тело ее содрогалось в моих объятиях, меня порой охватывало краткое, но пронзительное ощущение, что я поднимаюсь на новый, совершенно иной уровень сознания, где не существует зла. В минуты, когда ее плоть прорывалась к наслаждению, время останавливалось, а я чувствовал себя богом, повелевающим бурями. И в этом заключалась моя первейшая радость – несомненная, совершенная.
Вторая радость, которую принесла мне Валери, состояла в ее удивительной доброте и мягкости характера. В иные дни, когда она задерживалась на работе – а со временем она стала задерживаться все дольше и дольше, – я чувствовал, что она издергана и утомлена до предела. Но она никогда не срывала раздражение на мне, ни разу не рассердилась, никогда у нее не было ни одного из тех непредсказуемых нервных припадков, которые нередко делают общение с женщинами мучительным и жалким. “Я не тщеславна, Мишель, – говорила она. – Мне хорошо с тобой, мне кажется, что ты мужчина моей жизни, и на самом деле мне больше ничего не нужно. Но увы: я вынуждена добиваться большего. Я – часть системы, мало что дающей мне лично и вообще бесполезной; но как вырваться из нее, я не знаю. Надо будет обдумать это на досуге, только не представляю, откуда у нас возьмется досуг”.
Что до меня, то я работал все меньше; исполнял свои обязанности – только и всего. Заканчивал так, чтобы, купив еды на ужин, спокойно успеть домой к “Вопросам для чемпиона”; ночевал я теперь у Валери. Как ни удивительно, Мари-Жанну, похоже, не огорчало, что у меня потихоньку пропадает всякое служебное рвение. Сама она любила нашу работу и всегда была готова взвалить на свои плечи дополнительную нагрузку. Мне кажется, больше всего она ждала от меня доброго отношения – а я и был все это время добр и мил. Ей очень понравилось коралловое ожерелье, которое я привез ей из Таиланда, она надевала его каждый день. Готовя документацию к выставкам, она порой бросала на меня странные взгляды, смысл которых оставался мне неясен. Однажды – это было в феврале, в день моего рождения, – она сказала откровенно: “Ты изменился, Мишель. Не знаю, в чем именно, но ты выглядишь счастливым”.
Она была права; я был счастлив, я это помню. В жизни, понятно, всякое случается, нас подстерегает множество проблем, старость, смерть – все так. Однако, вспоминая эти несколько месяцев, могу засвидетельствовать: счастье существует.
А вот Жан-Ив, безусловно, счастлив не был. Помнится, мы ужинали как-то втроем в итальянском ресторане, точнее в венецианском, короче, в каком-то довольно шикарном месте. Он знал, что из ресторана мы с Валери пойдем домой и будем трахаться, трахаться с любовью. Я не находил, что ему сказать, все и так было ясно, даже слишком. Ясно было, что жена его не