– Может, это и есть экономика предложения?
– Не знаю… – Я замотал головой. – Я никогда ничего не понимал в экономике, для меня это темный лес.
Я чудовищно проголодался, а ресторан открывался только в восемь; массовики предлагали аперитивы и тешили отдыхающих играми, я осушил три пинаколады. Ощущение наслаждения рассеивалось очень медленно, я все еще витал где-то далеко, откуда организаторы досуга виделись мне все похожими на Наги. Нет, по правде говоря, некоторые были и помоложе, но все какие-то чудные: лысый череп, бородки, косички. Они вопили чудовищно и время от времени отлавливали кого-нибудь из публики и вытаскивали на сцену. Хорошо, я находился на таком расстоянии, где мне это не грозило.
Бармен оказался скотиной, проку от него не было никакого: всякий раз, когда я к нему обращался, он презрительно от меня отмахивался и отсылал к официантам; шрамы и тугой круглый животик делали его похожим на престарелого тореро. Под облегающими желтыми плавками топорщились гениталии; у него были хорошие физические данные, и он всячески это демонстрировал. С невероятным трудом раздобыв четвертый коктейль, я возвращался на свое место и тут увидел, что бармен приблизился к соседнему столику, где разместился сплоченный коллектив пятидесятилетних туристок из Квебека. Я обратил на них внимание, еще когда мы приехали: крепенькие такие квебечки, коренастые, в теле и при зубах; разговаривали в полный голос; немудрено, что мужья у них не дотянули до старости. Чувствовалось, что не стоит и пытаться пролезть перед ними без очереди в буфет или за завтраком увести у них из-под носа мисочку хлопьев. Когда старый фат подошел к ним, они устремили на него влюбленные взоры и на короткое время снова превратились в женщин. А уж он-то красовался-хорохорился, причем руки его, подчеркивая непристойность одеяния, постоянно оказывались на уровне его причиндалов, словно бы он старался сам убедиться, что под плавками у него все на месте. Его выразительная фигура будоражила воображение дамочек: их потрепанные тела еще тянулись к солнцу. Он замечательно исполнял свою роль, что-то нашептывал старушкам на ухо, называя их на кубинский лад mi corazon или mi amor. Естественно, этим все и ограничится; тореро удовлетворится тем, что в последний раз пробудил трепет в их дряхлых кисках; но в итоге у них, возможно, создастся впечатление о прекрасно проведенном отпуске, они порекомендуют место своим подружкам, и бармену будет занятие еще лет на двадцать. У меня в голове сложился сценарий социального порнофильма под названием “Распоясавшиеся старцы”. Две банды орудуют на морских курортах: одна состоит из седовласых итальянцев, другая – из престарелых квебечек. Вооруженные нунчаками и ледорубами, они истязают загорелых обнаженных юношей. В конце концов обе банды, понятно, встречаются на паруснике, принадлежащем Club Med; жаждущие крови бабульки с легкостью расправляются с членами экипажа, поочередно изнасиловав их и выкинув за борт. Завершается фильм грандиозной старческой вакханалией на судне, несущемся без руля и без ветрил прямо к Южному полюсу.
Потом наконец пришла Валери: она накрасилась, надела короткое белое просвечивающее платье, и мне снова ее захотелось. В ресторане мы встретили Жан-Ива, непринужденного, расслабленного, даже томного; он поделился с нами первыми впечатлениями. Номер неплох, организация досуга несколько назойлива; он сидел вблизи усилителей и выдержал с трудом. “Еда так себе”, – добавил он, с тоской глядя на кусок вареной курицы на тарелке. Отдыхающие, однако, возвращались за добавкой, и по нескольку раз; особенной прожорливостью отличалась публика пожилого возраста, можно было подумать, все послеобеденное время они занимались водным спортом и играли на пляже в волейбол. “Они, конечно, едят… – уныло прокомментировал Жан-Ив. – А что им остается делать?”
После ужина снова разыгрывалось представление с участием публики. В караоке выступила дама лет пятидесяти, исполнила “Bang-Bang” Шейлы. Смело с ее стороны, ей даже похлопали. Но в основном участвовали в шоу сами организаторы. Жан-Ив чуть не засыпал; Валери спокойно потягивала коктейль. Я огляделся: за соседними столиками люди, похоже, скучали, но из вежливости аплодировали после каждого номера. Понять причины охлаждения отдыхающих к клубам отдыха, на мой взгляд, было нетрудно. Публика состояла по большей части из людей немолодых или совсем уже пожилых, и счастье, по крайней мере в той форме, в какой его силились навязать аниматоры, было им уже недоступно. Взять Валери, Жан-Ива, даже меня, в конце концов, – на всех нас лежал груз профессиональных обязанностей в настоящей жизни; мы занимались серьезными, солидными вещами, нас обременяли заботы, не говоря уже о налогах, проблемах со здоровьем и прочем. Все это относилось и к большинству сидящих за столиками: тут собрались менеджеры, педагоги, врачи, инженеры, бухгалтеры, а также пенсионеры, принадлежавшие в прошлом к одной из перечисленных категорий. Неужели массовики-затейники и в самом деле рассчитывали, что мы будем с энтузиазмом участвовать в вечере знакомств или в конкурсе песни? Странно предполагать, что в наши годы при нашем образе жизни мы сохраним чувство праздника. Все эти развлечения годились разве только детям до четырнадцати.
Я хотел поделиться своими соображениями с Валери, но тут аниматор снова взял слово, микрофон он держал слишком близко ко рту и оттого производил чудовищный шум. Он исполнял импровизацию на манер Лагафа, а может, Лорана Баффи, короче, ходил в ластах, а за ним шлепала девица, одетая пингвином и смеявшаяся каждому его слову. Представление завершилось танцевальными играми; из первых рядов поднялись несколько человек и вяло подергались. Сидевший рядом со мной Жан-Ив подавил зевок. “Заглянем на дискотеку?” – предложил он.
В зале было человек пятьдесят, но танцевали, кажется, только сами организаторы. Диджей чередовал техно и сальсу, на последнюю в конце концов соблазнились несколько пар среднего возраста. Массовик в ластах толкался среди танцующих, хлопал в ладоши и вопил: “Caliente! Caliente!”[16]; на мой взгляд, он больше смущал, чем воодушевлял. Я присел у стойки бара и заказал пинаколаду. Еще через два коктейля Валери, толкнув меня локтем, указала на Жан-Ива. “По-моему, мы можем его оставить…” – шепнула она мне на ухо. Жан-Ив разговаривал с красоткой лет тридцати, скорее всего итальянкой. Они сидели рядом, плечом к плечу, и лица их почти соприкасались.
Стояла душная влажная ночь. Валери взяла меня под руку. Гам дискотеки растворился у нас за спиной; слышалось только жужжание раций: это охрана патрулировала территорию. Миновав бассейн, мы свернули в сторону океана и вышли на пустынный пляж. В нескольких метрах от нас волны тихо лизали песок; ниоткуда не доносилось ни звука. Вернувшись в бунгало, я разделся и лег ждать Валери. Она почистила зубы, разделась и легла рядом. Я прижался к ее обнаженному телу. Одну руку положил ей на грудь, другую – на низ живота. Это было так приятно.
8
Проснувшись, я увидел, что лежу в кровати один, голова слегка побаливала. Я поднялся, пошатываясь, закурил; после нескольких затяжек почувствовал себя лучше. Натянув брюки, я вышел на террасу, под ногами хрустел песок – видно, его нанесло за ночь ветром. День еще только занимался; дымка заволакивала небо. Я прошел несколько метров в сторону моря и увидел Валери. Она ныряла в волну, делала несколько гребков, вставала на ноги, ныряла снова.
Я остановился, затянулся еще раз; дул прохладный ветерок, и я не решался к ней присоединиться. Валери обернулась, заметила меня и, замахав рукой, крикнула: “Давай, иди сюда!” В эту минуту из-за облаков проглянуло солнце и осветило всю ее. Грудь и бедра ослепительно засверкали, в волосах на голове и на лобке заискрилась пена. Я застыл на месте, отчетливо понимая, что эту картину не забуду никогда; вместе с некоторыми другими она проплывет перед глазами в последние предсмертные мгновения, если такое и в самом деле бывает.
Окурок обжег мне пальцы; я бросил его на песок, разделся и пошел к морю. Вода оказалась прохладной и очень соленой – настоящая оздоровительная процедура. На поверхности воды блестела полоска солнца, уходившая прямо к горизонту; я вдохнул поглубже и нырнул в нее.
Потом мы сидели, закутавшись в полотенце, и смотрели, как над океаном разгорается день. Облака постепенно рассеивались, и солнце шире разливалось по земле. По утрам иногда все кажется таким простым. Валери откинула полотенце, подставила тело солнцу. “Не хочется одеваться”, – сказала она. “А ты оденься чуть-чуть”, – посоветовал я. Над морем парила птица, внимательно вглядываясь в воду. “Я люблю плавать, люблю заниматься любовью, – сказала Валери. – Но не люблю танцевать, не умею развлекаться; я всегда терпеть не могла вечеринки. Разве это нормально?”
Я задумался, потом ответил: “Не знаю… Но сам я устроен точно так же”.
Народу к завтраку вышло немного, но Жан-Ив уже сидел за чашкой кофе с сигаретой в руке: лицо небритое, глаза невыспавшиеся; он помахал нам рукой. Мы сели напротив него.
– Ну, как все прошло с итальянкой? – спросила Валери, принимаясь за яичницу-болтунью.
– Да никак. Стала мне рассказывать, что занимается маркетингом, что поссорилась со своим парнем и поэтому поехала отдыхать одна. Мне надоело, и я ушел спать.
– Ты бы с горничными попробовал…
Он хмыкнул и затушил окурок в пепельнице.
– Что у нас сегодня? – спросил я. – Я в том смысле, что планировались “новые открытия”.
– Да, да… – Жан-Ив скорчил скучающую физиономию. – Не совсем. Откровенно говоря, с открытиями слабовато. Мы мало что успели наладить. Я впервые имею дело с социалистической страной, а у них, похоже, трудно что-либо сделать в последний момент. Короче, сегодня после обеда какая-то завлекаловка с дельфинами… – Он взял себя в руки и пояснил: – Насколько я понял, будет представление с дельфинами, а потом можно будет с ними поплавать; наверное, сесть на них верхом или что-нибудь в этом роде.