месье, в пустыне родятся только психи и кретины. Назовите мне, кого в вашей благородной западной культуре, которой я восхищаюсь, которую я уважаю, – кого влекло в пустыню? Педерастов, авантюристов и негодяев. Полковник Лоуренс?[18] Но это же смешно: декадент, гомосексуал, жалкий позер. Или этот ваш омерзительный Анри де Монфред[19], жулик бессовестный, аферист. Но не людей благородных, великодушных, здоровых, не тех, кто радел о прогрессе и возвышении человечества.
– Понятно, в Египте делаем “Приключение”, – сухо подытожил Жан-Ив. Он принес извинения за то, что прервал мой рассказ, но пора было переходить к Кении. С ней случай непростой. – Пожалуй, я бы написал “Приключение”, – предложил он, полистав свои записи.
– Жалко, – вздохнула Валери, – кенийские женщины хороши.
– Откуда ты знаешь?
– Ну не только кенийские, все африканки хороши.
– Женщин везде полно. А в Кении есть, кроме того, носороги, зебры, антилопы гну, слоны и буйволы. Я предлагаю в Сенегале и в Кот-д’Ивуаре сделать “Афродиту”, а в Кении оставить “Приключение”. Потом, знаете, бывшая английская колония – это плохо для эротического имиджа, а для “Приключения” сойдет.
– Женщины в Кот-д’Ивуаре хорошо пахнут, – мечтательно заметил я.
– Как это?
– Они пахнут сексом.
– А… – И он прикусил свой фломастер. – Тоже тема для рекламы. “Берег Слоновой Кости – берег ароматов” или что-нибудь в этом роде. А изображена потная взлохмаченная девица в набедренной повязке. Запишем.
– “И сонм невольников нагих, омытых в мирре”[20]. Бодлер – в общественном достоянии.
– Это не пройдет.
– Знаю.
С другими африканскими странами сложностей не возникло.
– С африканками всегда все просто, – заметил Жан-Ив. – Они готовы трахаться бесплатно и даже беременные. Надо только запастись в гостиницах презервативами, а то они их не жалуют. – И он подчеркнул два раза в своем блокноте: “презервативы”.
Мы быстренько разобрались с Тенерифе. Результаты тут были не ахти, однако, по словам Жан-Ива, остров имел стратегическое значение для англоязычных стран. Тут ничего не стоило наладить сносное “приключение” с восхождением на вулкан Тейде и экскурсию на глиссере на остров Лансароте. Инфраструктура гостиниц опасений не вызывала.
Затем, наконец, мы добрались до двух клубов, которые виделись нам гвоздями всей программы: Бока-Чика в Санто-Доминго и Гуардалавака на Кубе.
– Хорошо бы поставить кровати king size, – предложила Валери.
– Решено, – не задумываясь ответил Жан-Ив.
– И джакузи в номерах, – размечтался я.
– Нет, – отрезал Жан-Ив. – Будем придерживаться средней категории.
Все улаживалось само собой, без колебаний и сомнений; мы наметили также договориться с руководителями курортных городков об упорядочении тарифов на местных проституток.
Потом сделали короткий перерыв на обед. В это самое время менее чем в километре от офиса два подростка из рабочего предместья Куртильер бейсбольными битами размозжили голову шестидесятилетней женщине. На закуску я съел скумбрию в белом вине.
– А в Таиланде вы что-нибудь планируете? – поинтересовался я.
– Разумеется, у нас строится гостиница в Краби. Это сейчас самое модное место после Пхукета. Надо ускорить строительство, чтобы закончить все к первому января и устроить торжественное открытие.
Всю вторую половину дня мы обсуждали, какие изменения требуется внести в работу курортных городков. Разумеется, первое и основное – разрешить приводить проституток в номера. Понятно, никаких детских программ; лучше всего было бы запретить проживание в гостиницах детям до шестнадцати. Валери придумала хитроумный ход: за основу взять стоимость одиночного номера, а для пар ввести десятипроцентную скидку, то есть в принципе установить порядок, обратный общепринятому. Не помню кому, кажется мне, пришло в голову, что необходимо провозгласить нас gay friendly и пустить слух, будто в клубах отдыха до двадцати процентов гомосексуалов; такого рода информация обычно их привлекает, а они, как никто, умеют создать эротическую ауру. Дольше всего мы размышляли над слоганом рекламной кампании. Жан-Ив предложил емкий и доходчивый лозунг: “Отпуск должен услаждать”; но в конце концов большинство голосов получил мой: “Эльдорадор. Афродита: человек имеет право на удовольствие”. Со времени натовской интервенции в Косово понятие права снова стало основополагающим, пояснил Жан-Ив с легкой иронией в голосе; в действительности он говорил серьезно и только что прочитал по этому поводу статью в журнале “Стратежи”. Все кампании последнего времени, которые строились на теме права, имели успех, будь то право на инновацию или право на совершенство… Право на удовольствие – это непривычно, заключил он грустно. Порядком подустав, мы закончили работу, и Жан-Ив забросил нас с Валери в клуб “2 + 2”. В субботу вечером народу там собралось много. Мы познакомились с симпатичной негритянской парой: она была медсестра, он – джазовый барабанщик, дела у него шли неплохо, он регулярно записывал диски. Надо сказать, он много работал над техникой своей игры, собственно говоря – постоянно.
– Нет никакого секрета… – глупо заметил я, но он, как ни странно, согласился; сам того не желая, я прикоснулся к глубокой истине.
– В том-то и секрет, что никакого секрета, – повторил он с жаром.
Мы выпили по стаканчику и направились в комнату. Жером предложил, чтобы мы трахнули Валери вдвоем. Она не возражала, при условии что сзади буду я: с ней нужно было действовать очень осторожно, и я это умел. Жером кивнул и лег на спину. Николь одной рукой дрочила ему, поддерживая эрекцию, а другой натянула презерватив. Задрав Валери юбку до самой талии, я обнаружил, что белья на ней нет. Она проворно оседлала Жерома и прильнула к его груди. Я раздвинул ей ягодицы, смазал чуть-чуть и начал проникать внутрь осторожными, мелкими толчками. Когда вошла головка, я почувствовал, как сфинктер Валери сжался. Я напрягся и вдохнул поглубже, чтобы не кончить преждевременно. Затем стал понемногу углубляться. Когда я был на полпути, она заскользила вперед-назад, прижимаясь лобком к Жерому. Дальше все пошло как по маслу: она застонала протяжно, ее зад открылся, и я легко проник в нее по самый корень, словно заскользил по наклонной плоскости; оргазм наступил у нее удивительно быстро. Она замерла, изнемогающая и счастливая. Ощущение не то чтобы острее, объясняла она мне потом, но если все идет удачно, наступает бесподобное мгновение, когда накатывающие с двух сторон горячие волны сливаются и все тело пылает.
Наблюдая за нами, Николь ласкала сама себя и уже сильно возбужденная заняла место Валери. Я едва успел сменить презерватив.
– Со мной можешь не осторожничать, – шепнула она мне на ухо, – я люблю, когда меня трахают жестко.
Я так и сделал, закрыв при этом глаза, чтобы избежать всплесков возбуждения и целиком сосредоточиться на самом ощущении. Получалось превосходно, я не мог нарадоваться собственной выдержке. Она тоже кончила довольно быстро с протяжным хриплым криком.
Потом мы с Жеромом болтали, а Николь и Валери, стоя перед нами на коленях, делали нам минет. Жером рассказывал, что еще ездит на гастроли, но с возрастом ему это разонравилось. Его теперь все больше тянет домой, где он может заниматься семьей – у них двое детей – и в одиночку отрабатывать свою технику. Он объяснял мне про новые системы ритма: четыре третьих и семь девятых; откровенно говоря, я мало что понимал. Вдруг посреди фразы он удивленно вскрикнул, закатил глаза и обильно выплеснулся в рот Валери.
– Как она меня поимела!.. – приговаривал он, чуть посмеиваясь.
Я чувствовал, что меня тоже надолго не хватит: у Николь был совершенно особенный язык, широкий, мягкий, будто маслом намазанный; она работала им неторопливо, волна наслаждения подкатывала незаметно, но неотвратимо. Я поманил к себе Валери и предложил: пусть Николь возьмет губами головку и не двигается, а Валери будет мне дрочить и лизать яйца. Николь кивнула, закрыла глаза и приготовилась. Валери тут же занялась моим членом, быстро и ловко орудуя пальцами; она уже полностью восстановила силы. Я насколько мог широко раскинул ноги и руки и закрыл глаза. Ощущение радости нарастало порывами, будто пронзало молниями, и, наконец, накрыло меня целиком; я выпустил семя в рот Николь. Несколько секунд я пребывал в шоке, цветные пятна вспыхивали у меня под ресницами, позднее я понял, что чуть не потерял сознание. Когда я с трудом открыл глаза, Николь все еще держала во рту головку моего члена. Валери, обняв меня за шею, глядела таинственно и растроганно; она сообщила мне, что я истошно кричал.
Затем они отвезли нас домой. В машине Николь возбудилась снова. Она вытащила свои груди из кружевного корсета, подняла юбку и улеглась на заднем сиденье, головой мне на колени. Массируя клитор Николь, я действовал уверенно, решительно, хорошо контролируя ее ощущения; соски ее твердели, а моя рука увлажнялась. Запах ее возбудившейся плоти заполнил машину. Жером вел осторожно, останавливаясь на красный свет; в окно я видел огни на площади Согласия, обелиск, мост Александра III, купол Инвалидов. Я чувствовал себя хорошо, умиротворенно, но при этом еще полным энергии. Кончила она в районе площади Италии. Перед тем как проститься, мы обменялись телефонами.
Расставшись с нами, Жан-Ив немного взгрустнул; подъехав к своему дому на авеню Республики, он не спешил выходить из машины. Нервное возбуждение, владевшее им весь день, спало; он знал, что Одри нет дома, и скорее был этому рад. Он увидит ее на минутку только утром, перед тем как она уйдет кататься на роликах; после возвращения из отпуска они спали отдельно.
Куда спешить? Он откинулся на сиденье, хотел включить радио, передумал. По улице стайками гуляла молодежь, юноши, девушки; наверное, им было весело, они орали во все горло. Некоторые пили на ходу пиво из банок. Он мог бы выйти из машины, придраться к ним или даже затеять драку; да мало ли что он мог бы сделать. Но он, разумеется, просто пойдет домой. Он, безусловно, любил свою дочь – так ему казалось; он ощущал с ней некую органическую кровную связь, что и соответствует определению любви. По отношению к сыну он ничего подобного не чувствовал. Возможно даже, тот вовсе и не был его сыном, Жан-Ив до сих пор не знал этого точно. К жене он не испытывал ничего, кроме презрения и отвращения, отвращения слишком сильного – он бы предпочел равнодушие. Наверное, поэтому он и медлил с разводом: ждал, когда достигнет этого равнодушия; пока же ему хотелось заставить ее