С пляжа мы отправились посмотреть развлекательный центр; смеркалось, зажигались одна за другой разноцветные вывески go-go баров. На круглой площадке их разместилось штук десять, а в центре – огромный массажный салон. У входа мы встретили Жан-Ива в сопровождении грудастой девицы в длинном платье, светлокожей, похожей на китаянку.
– Как там внутри? – спросила Валери.
– Шикарно. Китч, но роскошный. Фонтаны, тропические растения, водопады, даже статуи греческих богинь понаставили.
Развалившись на мягком диване с парчовой обивкой, мы выбрали девушек. Массаж нам понравился; теплая вода и жидкое мыло растворили остатки масла для загара. Гибкие девицы мылили нас грудью, ягодицами и внутренней поверхностью бедер; Валери застонала сразу, и я лишний раз восхитился богатством эрогенных зон женского тела.
Обсохнув, мы легли на большую круглую кровать, охваченную зеркалами на две трети ее периметра. Одна из девиц лизала Валери и быстро довела ее до оргазма; я стоял на коленях у нее над головой, вторая девица ласкала мои яйца и дрочила мне, взяв в рот головку члена. Почувствовав, что дело у меня идет к развязке, Валери поманила девиц поближе: теперь одна лизала мне мошонку, другая целовалась с Валери – в эту минуту я и выплеснулся на их соединенные в поцелуе губы.
Из гостей на новогоднем банкете присутствовали преимущественно таиландцы, так или иначе связанные с туристическим бизнесом. Из руководства “Авроры” не приехал никто; глава TUI тоже не выбрался, хотя и прислал вместо себя подчиненного, который, судя по всему, не имел никаких полномочий, но бесконечно радовался своей неожиданной удаче. Кормили изысканно блюдами тайской и китайской кухни: хрустящие немы с базиликом и мелиссой, пирожки с водяным шпинатом, карри с креветками в кокосовом молоке, соте из риса с кешью и миндалем, утка по-пекински, невероятно вкусная, буквально тающая во рту. Вина по случаю торжества заказали из Франции. Я поговорил несколько минут с Лионелем – тот млел от счастья. С ним была очаровательная девушка родом из Чиангмая по имени Ким. Он познакомился с ней в первый же вечер в топлес-баре и с тех пор не расставался и не спускал с нее восторженных глаз. Я прекрасно понимал, почему наш недотепа прельстился этим изящным созданием с неправдоподобно тонкой талией; на родине ему такой не встретить. Тайские проститутки – это сказка, подумал я, дар небесный, никак не меньше. Ким немного говорила по-французски. Она даже была в Париже, восхищенно рассказывал Лионель; ее сестра замужем за французом.
– Ах, вот как! И чем же он занимается? – поинтересовался я.
– Врач. – Лионель немного нахмурился. – Конечно, со мной у нее такой жизни не будет.
– Зато у тебя гарантия от безработицы, – приободрил я его. – Таиландцы все мечтают о государственной службе.
Он посмотрел на меня с недоверием. Между тем я говорил сущую правду: слова “государственная служба” оказывали на таиландцев гипнотизирующее воздействие. Правда, в Таиланде все чиновники коррумпированы; они не только имеют гарантированную работу, но еще и богаты. У них есть все.
– Что ж, счастливой ночи, – пожелал я ему и направился в бар.
– Спасибо, – отвечал он, краснея.
Сам не знаю, что это я вздумал играть в знатока жизни; видать, старел. Таиландочка, кстати, внушала мне некоторые опасения: эти девчонки с севера нередко очень красивы, но, к сожалению, слишком хорошо понимают это сами. Проводят целые дни перед зеркалом с полным сознанием того, что их красота сама по себе представляет решающее экономическое преимущество, и в результате становятся капризными и никчемными. С другой стороны, в отличие от европейской модницы, Ким не могла знать, что Лионель отнюдь не супермен. Основные критерии красоты очевидно универсальны – это молодость, отсутствие увечий и общее соответствие нормам данного вида. Критерии дополнительные расплывчаты и относительны; девушке другой культуры в них трудно разобраться. Экзотическая девушка – хороший выбор для Лионеля; пожалуй, наилучший. Короче, я сделал для него что мог.
Я сел на скамейку с бокалом “Сент-Эстефа” в руке и стал смотреть на звезды. 2002 год ознаменуется вхождением Франции в европейский валютный союз, а кроме того, чемпионатом мира по футболу, президентскими выборами и другими медийными событиями широкого масштаба. Скалы вокруг бухты подсвечивались луной; в полночь, я знал, ожидается фейерверк. Через несколько минут ко мне подошла Валери, села рядом. Я обнял ее и положил голову ей на плечо; я почти не видел ее лица, но ощущал ее запах, осязал кожу. Когда вспыхнул первый залп фейерверка, я разглядел на ней зеленое полупрозрачное платье, то самое, которое она надевала год назад на острове Пхи-Пхи; она поцеловала меня в губы; я испытал такое чувство, будто мир перевернулся. Чудесным образом и совершенно незаслуженно мне предоставлялась возможность начать с начала. В жизни крайне редко нам дается шанс исправить прошлое – это противоречит всем законам. Внезапно мне захотелось плакать, и я крепко сжал Валери в объятьях.
15
Если не властвует любовь, то как же может править разум? Все практическое превосходство принадлежит действию.
Лодка скользила по бирюзовым просторам, и мне не нужно было беспокоиться о том, что я сделаю в следующую минуту. Мы выехали очень рано и направлялись к острову Майя, лавируя между выступающими из воды коралловыми рифами и известковыми скалами. Некоторые из них имели форму кольца с лагуной посередине, в которую можно было проплыть по узенькому каналу, проточенному в камне. В лагунах стояла неподвижная изумрудно-зеленая вода. Лодочник глушил мотор. Валери смотрела на меня, мы сидели молча, неподвижно; текли минуты в полной тишине.
На острове Майя он высадил нас в бухточке, окруженной высокой каменной стеной. У подножия скал метров на сто узким серпом протянулся пляж. Солнце стояло высоко, было уже одиннадцать. Лодочник запустил мотор и отчалил в сторону Краби; мы договорились, что он вернется за нами к вечеру. Как только он вышел из бухты, шум мотора стих.
За исключением полового акта, в жизни очень редки мгновения, когда тело ликует от счастья жизни, исполняется радости просто оттого, что существует на свете; тот день, первое января, целиком состоял у меня из таких мгновений. Мне запомнилось одно: ощущение полноты бытия. Наверное, мы купались, обсыхали на солнце, занимались любовью. Не помню, чтобы мы о чем-нибудь говорили или обследовали остров. Но помню запах Валери, вкус соли, высыхавшей у нее между ног; помню еще, что заснул в ней и проснулся от ее содроганий.
Лодка пришла за нами в пять. Вернувшись в гостиницу, мы сидели на террасе, обращенной к морю; я выпил кампари, Валери – май-тай. В оранжевых лучах заката зубья известковых скал казались почти черными. С пляжа возвращались последние купальщики с полотенцами в руках. Какая-то парочка совокуплялась в теплой воде в нескольких метрах от берега. Заходящее солнце сверкало на золотой крыше пагоды. В тишине несколько раз подряд пробил колокол. По буддийскому обычаю, колокольным звоном в храме отмечаются благодеяния и другие похвальные поступки; какая радостная религия, если она звонит о добрых делах на всю округу!
– Мишель, – сказала Валери после долгого молчания, глядя мне прямо в глаза, – я хочу остаться здесь.
– В каком смысле?
– Поселиться насовсем. Я все обдумала, пока мы плыли назад: это возможно. Надо только, чтобы меня назначили директором городка. У меня есть диплом, знания и опыт.
Я молча смотрел на нее; она взяла меня за руку.
– Но согласишься ли ты бросить работу?
– Да.
Я ответил мгновенно, без колебаний; это было самое простое решение из всех, какие мне когда-либо приходилось принимать.
Мы увидели Жан-Ива, выходящего из массажного салона. Валери махнула ему рукой, и он подсел к нам; она изложила ему свой план.
– Что ж, – сказал он задумчиво, – полагаю, это можно уладить. Руководство “Авроры”, конечно, удивится: ты просишь о понижении. Твоя зарплата уменьшится по крайней мере вдвое, но иначе невозможно, несправедливо по отношению к другим.
– Знаю, на зарплату мне наплевать, – ответила она.
Он снова посмотрел на нее, удивленно покачивая головой.
– Если ты так решила… если ты так хочешь… В конце концов, “Эльдорадором” руковожу я, – сказал он таким тоном, будто только сейчас это понял. – Я имею полное право назначать руководителей городков по своему усмотрению.
– Значит, ты согласен?
– Да. Я не могу тебе запретить.
Странно ощущать, что жизнь твоя вдруг полностью меняется; сидишь, ничего особенного не делаешь и чувствуешь, как все переворачивается вверх дном. За ужином я молчал, погруженный в раздумья; Валери забеспокоилась.
– Ты уверен, что хочешь жить здесь? Ты не будешь жалеть, что уехал из Франции?
– Нет, я ни о чем жалеть не буду.
– Здесь нет никаких развлечений, нет культурной жизни.
Я это понимал; я много размышлял о нашей культуре, и она представлялась мне логичной компенсацией нашего несчастливого бытия. Теоретически можно вообразить культуру совсем иного рода, праздничную и лирическую, рожденную в мире счастья; впрочем, это только предположение, к тому же абстрактное и уже не имевшее для меня никакого значения.
– Тут есть TVj, – отвечал я с безразличием.
Она улыбнулась: канал TV5, как известно, один из худших в мире.
– Ты уверен, что не будешь скучать? – настаивала она.
Мне доводилось испытывать в жизни страдания, подавленность, тревогу, но мне никогда не приходилось скучать. Я не имел ничего против бесконечного, глупого повторения одного и того же. Конечно, я не обольщался и понимал, что это мне не грозит; я знал, что несчастье могуче, цепко, изобретательно; но перспектива скучать не вызывала у меня никакого недовольства. В детстве я мог часами перебирать на лугу трилистники клевера; за многие годы мне ни разу не попался клевер с четырьмя листиками; но я не огорчался и не испытывал разочарования; я мог бы точно так же пересчитывать травинки; все трилистники казались мне бесконечно одинаковыми и бесконечно красивыми. Однажды, когда мне было двенадцать лет, я взобрался на верхушку опоры высоковольтной линии, расположенной в горах. Пока я карабкался вверх, я не смотрел под ноги. Стоя наверху, на площадке, я обнаружил, что спускаться будет очень трудно и опасно. Вокруг, насколько хватало глаз, тянулись горные хребты, увенчанные вечными снегами. Куда проще было бы остаться на месте. Или прыгнуть вниз. В последний момент меня удержала мысль, что я разобьюсь в лепешку; иначе, наверное, я бы мог бесконечно наслаждаться полетом.