– Можно и так выразиться. Кроме физического вреда, мне был причинен еще и неврологический. Вам это уже известно. Вы правда хотите, чтобы я пересказал все по новой?
– Это будет не последний раз. Лучше привыкайте.
Таллен коснулся буром ладони.
– Меня, конечно, залатали, но, поскольку страховки, оказалось недостаточно, на лечение меня взяли только в качестве подопытного, на основании взаимного согласия. – Он улыбнулся Хубу. – Это значит, что я согласился in absentia на неконтролируемое лечение, которое «МедТех» предоставил мне бесплатно и без риска судебного разбирательства. В результате я жив и во многом улучшен. У меня значительно усилены проприорецепторы, восприятие большинства полезных для производства спектров, включая ионизирующее излучение, а также я обладаю рядом других особенностей, в том числе нейромышечными портами – я могу их вам показать, если хотите… – он замедлился, но Хуб покачал головой, – что делает меня идеальным для нейродинамической машинерии. Я полагаю, на ваших платформах стоят нейродинамические системы.
– Это не дает вам пропуска в «Ронен», мистер Таллен. Наших работников снабжают внешними системами. У вас она внутренняя, только и всего. Вы удобны, но не слишком особенны.
– Мне говорили, что я быстрее. Но как только я подключаюсь, то не могу отключиться. Контроля у меня нет. Для меня это проблема, для вас – преимущество. Мне придется доверяться тем, кто будет меня использовать.
Хуб кивнул:
– Вы решили довериться нам.
Таллен сжал модельку в кулаке и разжал его. На ладони появилась маленькая лужица крови. Он поставил модельку обратно на стол, оставив рядом с ней красный мазок.
Хуб смотрел на кровь, пока Таллен вытирал руку носовым платком.
– Хорошо. «МедТех» одарил вас всем этим, а потом отпустил. Почему? Они вложили в вас кучу денег. И выбрасывают их на ветер, потому что у вас, э, небольшая проблема?
Таллен пожал плечами. Хуб не мог не понимать, как это странно. Люди, подобные Таллену, – случаи согласия in absentia, внутри которых скрывалась техника стоимостью в целое состояние, – проводили всю жизнь, отрабатывая долг в исследовательских лабораториях, или сдавались «МедТехом» в аренду с посуточной оплатой компаниям наподобие «Ронена». Только не самому «Ронену», потому что он был скрытным, и выдвигаемые «МедТехом» требования по мониторингу приходились ему не по вкусу. Таллен все это изучил.
– Вы ведь знаете, что у меня за проблема. Она есть в документах, которые перед вами лежат.
– Притворимся, что я этого не понимаю.
– Вам не нужно беспокоиться, – сказал он Хубу. – Все работает. Это просто непредвиденный эффект. Навязчивое влечение.
Хуб откинулся на спинку кресла и начал качаться, и до Таллена дошло, что он действительно ничего не понимает.
Он дал Хубу время, чтобы тот попытался разобраться, почему медтеховцы выпустили такое вложение на волю. Они не казались слишком уж разочарованными. Ему сказали, что эксперименты не проваливаются никогда, – они просто дают новую ценную информацию.
А потом он склонился вперед, окунул палец в кровь на столе, прижал его к блокноту Хуба, оставив идеальный отпечаток, и сказал:
– Меня влечет к смерти.
Он еще не выяснил, как правильно об этом рассказывать. Реакция всегда была плохая, хотя Таллен обнаружил, что слово «смерть» воспринимается получше, чем «самоубийство». Раз за разом все шло одинаково. Одни начинали им живо интересоваться, требовали подробностей – что он думает прямо сейчас, что конкретно замышляет, пробовал ли уже что-нибудь сделать, – а другие испытывали омерзение. Любой диалог останавливался. Стоило кому-то об этом узнать, как все остальное моментально забывалось. Таллен вышел из больницы, подписав отказ от любых компенсаций со стороны «МедТеха», и попытался вернуться к работе, но обнаружил, что не может ни на чем сосредоточиться. Не может ни с кем говорить, не думая о том…
– О чем вы думаете сейчас? – спросил Хуб. – Прямо сейчас?
– На втором месте, с небольшим отрывом, – эта работа, – ответил Таллен. – Она мне идеально подходит. Я изменился, выписавшись из больницы. Я искал – и понял, что нуждаюсь именно в этом. Вы не представляете, насколько…
– А прямо сейчас?
– Я мог бы снова взять эту платформу и броситься с ней на вас. – Он заставил себя откинуться на спинку, бессознательно дрожа от возбуждения, от возможности, от адреналинового прилива. – Я бы не добежал, даже близко не подобрался бы… – Таллен взглянул на потолочные мониторы. – Вы бы сделали свой ход, и мне бы выстрелили в спину, а скорее всего, в голову. Со мной рисковать бы не стали, и неважно, что там в этой справке говорится о моей безобидности. – Его трясло от предвкушения. – Самоубийство, а не убийство. Вот к чему меня влечет. Я мог бы умереть в одно мгновение. Я мог бы это сделать. – Не в силах с собой совладать, он вновь медленно наклонился вперед и поднялся на цыпочки, наблюдая, как напрягается Хуб. – Вот о чем я думаю прямо сейчас.
– Но вы этого не сделаете.
Таллен подумал: он что, правда ожидает, что я скажу «нет» и откажусь от возможности?
Хуб не сразу это осознал.
– Хорошо, – сказал он. – Продолжим. Что вам известно о платформах?
– Я не думал, что должен знать так много.
– Не должны. Чем конкретно вы занимаетесь? – Хуб держал в свободной руке его заявление.
– Я наладчик. То, что слишком дорого или заморочно менять, я, возможно, могу починить. Хотя теперь мне, похоже, не хватает для этого сосредоточенности. После того, что случилось.
– Ясно, – сказал Хуб. – Вы знаете, почему мы требуем писать заявления от руки?
– Графология. Отсев психов вроде меня.
– Графология? – Он рассмеялся. – Нет. Мы так получаем ДНК. Помимо жизненного опыта мы исследуем и ваши генетические и эпигенетические императивы. Конечно, некоторые заявки приходят к нам чистенькими, из машины, но таких претендентов мы не рассматриваем. Знаете, что мы выяснили из вашего заявления?
– Что я претендую на работу на платформе.
– Историю этого отношения к жизни, да. Мы знаем о вашей жизни все. Как думаете, не эта ли жизненная позиция сделала вас жертвой нападения?
– Она не сделала меня… жертвой нападения, как вы это называете. – Таллен закрыл рот, осознав, насколько жаждет заполучить эту работу, пусть и не до конца понимая почему, а потом продолжил: – Мне иногда нужно время, чтобы подумать. Одиночество меня не тревожит и никогда не тревожило, но после этого я обнаружил, что хочу… Не знаю. Возможно, настало время перейти к чему-то новому.
– Но не к боговерию. Вы в нем не нуждаетесь? – Хуб посмотрел на потолок. – Один из критериев отсева – это теистические наклонности. Море влияет на людей. Дезориентация, масштаб, изоляция. Все это подталкивает некоторых к желанию во что-нибудь уверовать. Они не могут больше этого выносить. Иногда пытаются уничтожить платформу. Иногда спрыгивают.
– Только не я. Я чуть не умер, Хуб. Это заставило меня… заставило задуматься.
– Задуматься о чем?
– Я не хочу умереть.
Хуб выпрямился и рассмеялся.
– Вы не хотите умереть? Вы, Таллен? Вы хотите, чтобы я отдал приказ выстрелить вам в затылок – и не хотите умереть?
– Именно так, – сказал Таллен так спокойно, как мог. – Дело в идее. В понимании, что я могу это сделать, что это в моей власти.
– Понятно, – Хуб хохотнул. – И вы хотите работать на платформе из-за того… на самом деле из-за того, что не хотите умереть?
– Да. – Хотя, по правде говоря, Таллен до конца не понимал, почему хочет работать на платформе. Ему просто пришло в голову, что теперь он ни на что другое не годится.
– Черт побери, – сказал Хуб, вытирая слезинку. – Черт побери, Таллен, вы просто идеальны.
– Как я уже говорил, стоит вам меня подключить – и уйти я не смогу. Я думаю, эта штука, эта проблема, дает мне ощущение власти над собой. Вот как я это вижу.
Таллен снова взял маленькую платформу, и это, похоже, протрезвило Хуба.
– Ладно, – сказал он, вывел на стену изображение платформы и развернулся так, чтобы им обоим было его видно. – Это платформа в Южном море. Расскажите, что, по-вашему, вы о них знаете. Хотите тас?
– Да, пожалуйста.
– Подсластитель? – Хуб ухмыльнулся. – Может, смертельного яду? Или вы уже представили эту возможность?
– Я давненько выписался. Все шутки уже слышал.
– Не будьте таким обидчивым. Или вы просто меня провоцируете на… – Он провел пальцем по шее, высунув язык. Таллен закрыл глаза и открыл их, когда Хуб кисло пробормотал: – Тас сейчас принесут. Итак, платформы. Что вам известно?
– На дне моря есть разломы. Некоторые доходят почти до самого ядра. Платформы его находят, добывают и выкачивают.
В дверь постучали, в кондиционированную комнату ворвались клубы пара, и секретарь Хуба поставил на стол поднос, умело отводя взгляд от Таллена. Тот задумчиво прикинул, насколько серьезный ожог сможет себе устроить. Недостаточно серьезный. Боль его не интересовала.
– Продолжайте, – сказал Хуб.
– Ядро по трубам переправляется на берег. Это все.
– Всё, Таллен?
– Хотите, чтобы я рассказал вам об устройствах переработки?
– Все, что вы, по-вашему, знаете.
– Ничего не знаю. Все остальное – слухи.
– Так перескажите мне слухи.
– Говорят, что море предотвращает разложение. Поэтому люди хотят, чтобы их туда опускали после смерти, даже незарегистрированные, и поэтому же «ПослеЖизнь» сбрасывает туда сарки. Есть теория, что источник этих свойств моря – это ядро, просачивающееся со дна. Говорят, что платформы не просто добывают ядро, а отделяют и очищают предохраняющее вещество. Говорят, что «Ронен» раскрыл секрет вечной жизни.
Хуб изящно отпил из таса.
– И что вы думаете об этих слухах, мистер Таллен?
– Я не ученый.
– Но мнение у вас должно быть.
– В Песни полно россказней. Даже если в них есть какая-то правда, решение не может быть простым. Конца смерти не будет. Вмешаются деньги. Для меня ничего не изменится.