Дрейм разрезал пакет карманным ножом. Внезапное снижение давления сопроводилось шипением газа, и мы оба затаили дыхание от вони, когда голова тяжело выкатилась на стол и легла на левое ухо.
Дрейм кончиком ножа повернул голову к себе. У нее были пустые глазницы и распахнутый рот. Наружу вываливался язык – так мне показалось – и он был странно раздутым. На самом деле, конечно же, это был совсем не язык.
Дрейм потыкал голову. Если не считать запаха, она казалась свежей. Сгустки крови отваливались, показывая, как сильно изуродовано лицо. Скулы были сломаны, большинство зубов – выбиты, так что узнать человека было тяжело, но это был не Пеллонхорк. Я понял это немедленно. Я знал, что Пеллонхорку сделали обрезание.
– Беллегер, – прошептал Дрейм.
Тем вечером я провел на улицах несколько часов, а потом отправился в бар. Спустя час туда вошел Пеллонхорк и уселся рядом со мной.
– Привет, Алеф.
Я не удивился тому, что он здесь. Не думаю, что в тот момент я мог удивиться хоть чему-то.
– Как отреагировал отец?
– Ты знал?
– Ходили слухи.
– Думаю, твой отец ожидал, что это окажешься ты.
– Значит, он был разочарован.
Я засмеялся. Это было безумием. Все это было безумием.
– Разве ты с ним не говорил? – спросил я, отсмеявшись. – Что ты здесь делаешь? – Я не мог остановить поток вопросов: – Как Лигат добрался до Беллегера? Что случилось со шпионом Дрейма? Как ты выбрался из Полосы?
Он покачал головой и заказал пару напитков. Мы выпили их, ушли и быстро добрались до дома Пеллонхорка. Я хотел немедленно все узнать. Я не мог ждать. Пеллонхорк шел то быстро, то медленно, проверяя, не следят ли за нами. Он выглядел совершенно спокойным.
– Что ж, – сказал он мне, как только мы сели за его маленький столик. – Никакого шпиона нет. То есть шпион моего отца – это я.
– Ты? Ты близок к Лигату?
– Очень близок. Даже отец не знает. Мне понадобилась на это куча времени, Алеф. Несколько лет. Я – часть его победы. Идеально, правда же? Собственный сын Итана Дрейма, обратившийся против него.
Я увидел свое кружево и все понял.
– Это ты отдал ему Райскую полосу.
– И это еще не все, Алеф. Идея тоже была моей. Целиком.
У меня шла кругом голова.
– Почему?
– Увидишь.
– Твой отец…
– Это все ради него, Алеф. Как мы договаривались, помнишь? Чтобы я доказал, что чего-то стою.
– Вот так? Уничтожив его?
– Не говори ерунды. – Он помолчал. – Почему ты меня не предупредил? Я дал тебе возможность.
– Я… – Но, разумеется, ответа у меня не было.
– Ты его боялся. Это нормально, Алеф. Я должен был знать. – Он посмотрел на меня и снова отвел взгляд. – Я догадывался, что ты заметишь, как разворачивается план Лигата, и что отец пошлет команду, чтобы его убить. Найти Беллегера было несложно.
– Ты сдал Беллегера Лигату?
– Мне нужно было, чтобы он полностью мне доверял.
Я все еще видел голову Беллегера с пенисом во рту, лежавшую на столе в кабинете Итана Дрейма.
– Я не понимаю.
– Я обещал Лигату отца. Приманка такая же, какую, как рассказал мне Беллегер, вы запланировали для Лигата, только гораздо лучше. – Он ухмыльнулся. – Лигат собрался на Пеко.
– Я в это не верю. – Мне казалось, что мир закручивается вихрем и ускользает от меня. Все это было совершенно логично и в то же время безумно.
– Послушай меня, Алеф. Новый дом отца. Он до сих пор туда летает каждый месяц?
– Да.
– Тогда на этот раз приведи его сам. Я буду там с Лигатом. Он не может решить, что будет слаще – заставить меня убить отца или сделать это самому. Ты не представляешь, Алеф, насколько он возбужден. Оттого, что сможет наложить руки на отца. – Он в восторге шлепнул меня по плечу, до неприятного сильно. – Алеф, он говорит мне: «Я до него дотянусь».
Пеллонхорк заметил, как я на него смотрю.
– Конечно, все будет не так. Не глупи. Я приведу Лигата к отцу. Я докажу, что чего-то стою, Алеф. На этом все закончится. Я покончу со всем, и отец это увидит.
Такого выражения на его лице я еще не видел. Я не сомневался, что он говорит мне правду. Я всегда замечал, когда он лжет, и сейчас он не лгал.
– Сколько времени тебе понадобится, чтобы привезти сюда Лигата?
– Он уже в моем корабле, стоящем на транспортной станции. Я здесь вне подозрений. Никто не станет обыскивать мой корабль.
Я не сразу понял, что именно он сообщил мне настолько небрежно. Лигат был здесь, на Пеко! Я взял себя в руки и сказал:
– Твой отец отправится в новый дом завтра утром, а потом через месяц. Мы сможем сделать это тогда.
– Нет. Нужно сделать все завтра.
– Завтра? – Меня настигла паника. – Подожди…
– Я готовился к этому очень долго, Алеф. – Пеллонхорк говорил все напряженнее. – Ждать рискованно. Все уже решено. Лигат нервничает. Я рассказываю тебе, потому что ты мой друг. Я тебя ни о чем не прошу. – Он смягчился. – Тебе не нужно делать ничего. Я буду готов до вашего прибытия. Только ты и отец, ясно?
Я кивнул.
Я согласился. Стал частью этого.
Мне снова представился Соламэн, наклоняющий голову, задающий свои загадки о словах, и мысленно я отвечал ему: «Solution – решение. Solve – разрешить».
Двадцать три. Таллен
Пилот рокота просунул голову в проход капсулы и сказал:
– Мне дали добро на вылет, буровик. Три минуты. Я не должен тебе этого говорить, но сейчас самое время сказать «нет». Как только мы взлетим, станет поздно. У меня не хватит топлива, чтобы нас обоих довезти обратно.
– Знаю. Я готов. – Таллен перебирал ремни привязи, проверяя, нет ли узлов. Они были влажными и попахивали кислятиной.
Пилот кивнул.
– И это последний раз, когда я вижу тебя лицом к лицу. Стоит нам подняться в облака, и ты – всего лишь груз, который нужно сбросить. Меня волнует только моя машина. Усек?
– Усек.
На этот раз пилот улыбнулся.
– Ладно, проверь все и залезай в привязь. Затяни ее так туго, как сможешь. Порядок высадки помнишь?
– Да.
– Нервничаешь?
– Нет.
– А надо бы. Постарайся не заблевать ремни.
Пилот надвинул на лицо маску, и Таллен увидел себя, растянутого на изогнутом черном стекле пилотского шлема. Он набросил и затянул привязь, потом проверил все еще раз. В ее запахе он опознал старую рвоту и нашел его почти успокаивающим. Когда он попытался встать, неожиданная тяжесть легла на плечи и бедра. На ноги он поднялся только с третьего раза.
– Сиди ровно, пока не поднимемся, и не делай резких движений во время полета. Машина тонко настроена, и мне не нужен болтающийся груз. Слышишь?
– Да.
– Неразговорчивый ты. Среди вас вообще болтунов мало, но ты – ты вообще замороженный. Это всегда так или доза реальности подействовала, а?
– Мне хватило одной дозы реальности, спасибо.
Таллен не видел за щитком лица пилота и не мог прочитать растянутого и отраженного выражения на своем. Он не понимал, спокоен он или попросту пуст.
Пилот подождал еще немного, а потом сказал:
– Хорошо. – Он кивнул, и его визор швырнул отражение Таллена через маленький грузовой отсек. – Когда будет пора, вставать не надо. Просто наклоняйся вперед, как делал в сим-высадках. Как только откроется дверь, адреналин все сделает сам. Так. Когда долетим, я поднимусь и буду держаться так высоко, как позволяет топливо. Это значит, что падать тебе дольше, зато больше вероятность, что ты вообще попадешь в сетку. Я на высадке потерял только одного.
– А для тебя высота безопаснее.
– И это тоже, ага. – Комм отключился и снова включился; голос пилота был чуть тише, когда он сказал: – Мне положено сказать, чтобы ты попытался отдохнуть, но это никому не удается. Мониторию включить, или ты предпочитаешь не смотреть вниз?
– Я посмотрю.
– Ладно. – Он помедлил. – Уж прости меня, но ты ничего не принимаешь? Если ты под транками, у тебя соображалки на высадку не хватит.
– Я чист.
– Уверен?
– Я же сказал.
Пилот покачал шлемом.
– В общем-то, проблема не моя, но на вылете никто никогда не бывал таким спокойным. Что-то там творится, – сказал он, ткнув затянутым в перчатку пальцем в голову Таллена. После чего скрылся из вида и захлопнул дверь.
Чмокнул воздух, и у Таллена заложило уши. Как только он понял, что заперт в герметичном отсеке, застежки ремней врезались в его плечи и талию. Он все еще мог их поправлять, но не мог освободиться.
Рокот сотрясся и завибрировал, потом сильно накренился, стремительно поднялся и выровнялся. Включилась монитория, и перед Талленом предстал вид на Форпост с высоты. Он видел смутное дрожание купола, а далеко на западе – верфь с ее стаями клювастых кранов и мнимым беспорядком. Вскоре они оказались над морем, все еще набирая высоту, и вода стала рябой вуалью, серой на сером. Рокот поднялся еще выше, море сделалось похожим на матовый сланец, а потом они пробились через тонкий облачный слой в синеву. В нижней части монитора всплыли показания приборов:
«СКОРОСТЬ ПОЛЕТА 285КМ/Ч, РВП НА ПЛАТФОРМУ 5Ч48М.
ТУРБУЛЕНТНОСТЬ 0,67, ПЕРЕГРУЗКА В ПРЕДЕЛАХ 2,6 ЖЕ».
Неожиданно ослабла привязь.
«ФИКСАЦИЯ ОСЛАБЛЕНА. ВАМ НАСТОЯТЕЛЬНО РЕКОМЕНДУЕТСЯ РАЗМЯТЬСЯ».
Таллен с трудом поднялся. Подошел к кабине, но страховочный трос остановил его в метре от двери. Он вернулся назад и обнаружил, что привязь не позволяет ему подходить к фюзеляжу ближе чем на метр в любом направлении. Таллен побродил взад-вперед, потом снова сел и поправил ремни так, чтобы ему было как можно удобнее.
На монитории ничего не было. Рокот накренился, и Таллену пришлось побороть приступ тошноты, сглатывая желчь. Привязь, стягивающая плечи, породила воспоминания о больнице, и, закрыв глаза, он увидел лица в масках, людей, глядящих на него, поднимающих его, удерживающих его, чтобы связать ремнями – нет, завязать бинты, – и себя самого, вопящего от невыносимой боли. Это было в больнице? Казалось, его воспоминания перемешались.