Валерий Павлович, соблюдая больничный режим, спал, отвернувшись к стене. Наташка поморщилась — встречать посетителей задом!..
— Моветон, — тихо согласилась я. — Мало ли в какой момент к нему зайдут высокие гости?
Серегин резко повернулся и сел. Скривившись, с недоумением уставился на нас. Мне показалось, что темно-синий спортивный костюм плохо отражается на цвете его лица. Он был бледно-серым, да еще отдавал в желтизну. Не то что белейшая повязка на его голове. Она как раз выглядела лучше всего. А темные круги под глазами хоть и соответствовали общему тону костюма, но саму серегинскую физиономию окончательно портили.
— Извини, одноклассник, за невольную побудку, — ласково произнесла Наташка. — У нас просто мало времени…
Я осторожно ткнула ее в бок, и она тут же поздоровалась с Серегиным. За нас обеих. Мой план шантажа Валерия Павловича сразу потерпел фиаско. Я же говорю — этот цвет костюма… Ну просто убийственный.
— Валерий Павлович, выглядите отлично, — бодро улыбнулась я. — После инсульта…
— У меня не было никакого инсульта, — уставившись в пол, сказал он. — При попытке ограбления вкололи какую-то дрянь, я и отключился. Без всякой романтики. На тот момент не мог видеть, куда падаю, вот со всего маху и вломился головой то ли в унитаз, то ли в стену, а потом еще приложился об пол. Повреждений несколько, только свидетелей моего падения нет.
— Еще раз извини, одноклассник, но мы без передачи. Не знали, в каком ты состоянии, вдруг даже не сможешь нам в глаза посмотреть. Надо же, не ошиблись. Кроме пола, ничего не видишь. — Наташка продолжала говорить гадости ласковым, сочувствующим голосом.
— Зачем ты так со мной, Наталья? — Серегин и не думал отвлекаться от пола. — Мне действительно трудно поднимать глаза, даже моргать больно. В голову отдает.
Наташка сделала шаг вперед, два неуверенных шага назад, пару секунд поколебалась и страдальчески сморщилась. Выдав наплевательское «а-а-а!..», махнула рукой и подошла вплотную к Серегину, намеревалась помочь ему вернуться в горизонтальное положение. Он не сопротивлялся, лишь прикрыл глаза ладонью. Его беспомощность плохо влияла и на мою решимость покинуть палату только при наличии одного из факторов: первый — я получаю правдивые ответы на все интересующие меня вопросы, второй — меня силком из нее вышвыривают на середине озвучивания первого вопроса. В конце концов и стала сама отвечать на вопросы. Не все, только на наименее болезненные:
— А Елизавета Марковна, наверное, чувствует себя гораздо лучше, чем вы. В родном доме и стены помогают. Жаль, вам не удалось с ней проститься. Интересно, как она долетела? Отчаянная женщина. Впрочем, у нее не было выхода.
Забыв про головную боль, Валерий Павлович смотрел на меня в упор, но высказываться не торопился. Я решила, что как бы то ни было, а начало диалогу положено, и осторожно продолжила:
— Ваш сын ходит в стадии постоянной небритости. Это что, способ самовыражения и дань моде или конспиративная уловка? Если второе, то он в таком виде слишком примелькался. Пора менять маску. А если первое — она Виталику вообще не идет.
— Он… уже подстригся и побрился… — На лбу Серегина выступила легкая испарина. — Вторично. Здесь, у меня. Значит, Виталий до вас не доехал… В первый раз не повезло, во второй не повезло, а в третий и подавно. Стереотип!
— Да не волнуйтесь вы за него.
Я постаралась отмахнуться как можно легкомысленнее и выбила из рук подруги стакан воды, который она несла Валере для успокоения. А чтобы знал — есть кому ее подать.
Наташка, слабо охнув, обозвала меня «размахайкой» и полезла за стаканом. Надо же, как ловко угодил под табуретку с телевизором! И не только не разбился, а даже ухитрился перевернуться вверх дном. Сохнуть.
Нашаривая под табуреткой стакан и кряхтя от усердия, подруга сообщила:
— Твой сын в полной безопасности — в милиции. Его арестовали. Живой и только слегка побитый. Вот тебя навестим… уже навестили и поедем на опознание.
— Ты бы, Валерий Павлович, связался с кем надо. Пусть парня отпустят. Мы просто не знаем, что говорить в его оправдание. Боюсь, после нашей правдивой повести о попытках выпутаться из невероятной истории, в которую вляпались (ну да нам не привыкать!), упоминание о моментах встречи с твоим сыном послужит для него отягчающим обстоятельством. Ибо как раз он-то правды не откроет, а ему, как мы поняли, очень нужна свобода действий.
— Ему надо срочно отыскать Володину дочь, — пожевав сухими губами, ответил Серегин. — Пока будут разбираться! Девочка ничего не знает, боюсь, что ей грозит… Наталья, он ведь просто хотел уберечь вас от опасности.
— Фига себе, Серегин! Хорош спасатель. От одного его вида лапти откинешь. Ир, честно говоря, я перестала тебя понимать. Вспомни, как милый юноша грозил в метро перерезать нам горло!
— Наталья, я прошу тебя, не надо говорить так громко, — взмолился Валерка, — ты так сотрясаешь воздух, что у меня усилилась головная боль.
— Могу вообще умолкнуть, но прошу учесть — головой об унитаз я тебя не била. У меня серьезное алиби — безвылазно сидела в качестве заложницы за неоплаченный тобою обед. А Ирке подобная расправа с незнакомым типом вообще не свойственна. Она комара на собственном лбу не убьет — промахнется.
— Вас никто ни в чем не обвиняет. В аэропорту Ирину видел Виталий, до и после моего звонка ему. В общем, это долгая история, и мы с вами ее обязательно обсудим, только вытащите Виталия из отделения. Клянусь, он только пытался вывести вас из-под удара.
— Ты знаешь, кто на тебя напал в аэропорту?
Я торопилась, понимая, что Серегину становится все хуже и хуже. Сцепив зубы, он тихонько постанывал от боли, руками сжимая виски.
— Нет. И нападавшему это известно, иначе меня бы уже не было в живых. Он желал завладеть кейсом, он его получил.
— Я так и поняла, когда увидела, что у дверей палаты нет охранника. Последний вопрос, и мы уходим: кто на самом деле похоронен в могиле Кириллова — он или его брат?
Наташка не глядя попыталась присесть на стул, но ей помешал ноутбук. Подруга автоматически решила от него избавиться, он аккуратно пристроился на кровать — улегся в ногах у Серегина. А она, устремив остановившийся взгляд в бесконечность — на застывший экран телевизора, сама застыла в ожидании ответа. Странная реакция. Мы же с ней обсуждали такую возможность. Может быть, дело в том, что после этих обсуждений у нее появилась тайная надежда на то, что Володька Кириллов жив?
— Ирина, будь добра, позови врача или медсестру. — Серегин еле говорил, губы у него дрожали. — Пусть вколят что-нибудь обезболивающее или, на худой конец, снотворное.
— Сию минуту. Мы мигом. Кажется, мы тебе здорово навредили. Прости, пожалуйста, переоценили твое состояние. Попробуем реабилитироваться. До встречи в лучшие времена!
Отбарабанивая свою прощальную речь, я с усилием отрывала невменяемую Наташку от стула. Ох, не ко времени она ударилась в воспоминания и сожаления об утраченной первой любви и несостоявшемся ином счастье.
— Не судьба — значит не судьба, — долдонила я, подтаскивая подругу к сестринскому посту, где увлеченно болтали две молодые девицы. — Девушки, срочно! Нужен врач в тридцать шестую палату, больному Серегину очень плохо.
— А что же он хочет? — Аккуратная блондиночка с большими ясными глазами цвета безмятежной небесной лазури пожала плечами. — Два часа назад ему была сделана инъекция обезболивающего. У него сильное сотрясение головного мозга, пусть найдет более приемлемое положение и постарается не шевелиться.
— Более приемлемое, чтобы не шевелиться? В гробу, что ли? — зловещим тоном спросила Наташка. — Немедленно позовите врача!
— Немедленно покиньте отделение! Кто вас вообще сюда пропустил? Я давала разрешение на постоянный пропуск к больному Серегину только его сыну. У нас тихий час. Все визиты остальных родственников только в установленное время. И лечащий врач Серегина — я!
Безмятежная небесная лазурь исчезла за очками с затемненными стеклами.
Не дожидаясь ответной реакции, девушка надменно вздернула подбородок и, постукивая каблучками, отправилась в тридцать шестую палату. Мы немного постояли, не зная, что делать, а затем, несмотря на насмешливое заявление медсестры, что выход в другом направлении, решительно отправились следом за так называемым врачом. У приоткрытой двери палаты остановились — девица сюсюкала с Валерием Павловичем, как мать с грудным ребенком, обещая ему небольшой укольчик и скорое избавление от неприятных болевых ощущений. Мы развернулись и, еле слышно ступая, заторопились к выходу…
На встречу с Виталием летели как на крыльях, но с уклоном влево. А все этот несчастный «сход-развал». После того как миновали станцию метро «Каширская», я позвонила с Наташкиного мобильника на свой номер и, не дожидаясь ответа затаившегося Попова, доложила, что вот-вот будем.
— Ясно. Диарея! — хихикнул Попов. Все-таки успел услышать Наташку!
— Ну вы, батенька, хам, — делано оскорбилась я. — Диарея у нашей машины, все время маслом капает. Заехали в ремонтную мастерскую, но там народа навалом. Скоро будем. Готовьте самозванца!
Дорога была свободна, и Наташка прибавила скорость, заметив, что начинает ненавидеть район Царицино, равно как и район Бутово. Затем привела в пример еще с десяток районов, где бы она ни за что не стала жить. Я даже озадачилась. Общее правило «хорошо там, где нас нет» на подругу не распространялось. Попробовала смягчить ее ненависть ссылкой на то, что не все жители столицы валютные миллионеры, выбирать, где жить, особо не приходится. Некоторые попробовали выбрать, оплатили светлое будущее в новых застройках, и на тебе — возврат в беспросветное пещерное или полупещерное прошлое. Либо строительство дома внезапно оказалось в зоне вечной мерзлоты, причем и спросить за резкое похолодание не с кого — организаторы вне зоны доступности, либо проигрыш в соревновании законных претендентов на жилье под лозунгом «кто первый застолбит новую квартиру».