Таппан выдержал паузу.
— Когда они сели за стол, разговор перешел на другие темы. Стали обсуждать то, о чем любят поболтать физики, — например, можно ли путешествовать быстрее скорости света и все в таком духе. А потом наступила пауза, и вдруг Ферми выпалил: «А где все?» Ошарашенные сотрапезники сначала молчали, а потом рассмеялись: они поняли, что Ферми намекал на предшествующую дискуссию. Ферми интересовал вопрос: если разумная жизнь в Галактике кишмя кишит, где же она? Нас ведь должны были посетить, причем неоднократно. Вернувшись в кабинет, Ферми сделал кое-какие предварительные расчеты. Он учел широкую распространенность в нашей Галактике звезд, подобных Солнцу, возраст этих звезд (многие из них на миллиарды лет старше Солнца), высокую вероятность того, что на землеподобных планетах достаточно воды, и сделал закономерный вывод: на некоторых из этих планет давно должна была развиться разумная жизнь. А разумные существа, несомненно, должны были научиться совершать межзвездные перелеты. Вот почему Ферми был так озадачен. Где они? Им давным-давно следовало прилететь! Вот как, друзья мои, родилась знаменитая загадка, известная как парадокс Ферми. Здесь мы стараемся найти решение этого парадокса. Все доказательства говорят о том, что инопланетяне уже посещали Землю. И в этой жаркой пустыне мы наконец отыщем свидетельства этого. Достаточно сказать, что это будет величайшее открытие в истории науки: узнать, что мы не одни, что во Вселенной есть существа, похожие на нас, тоже обладающие разумом, накопившие запасы знаний и опыта, многократно превосходящие наши. — Таппан поднял бокал мартини. — Так выпьем за наш проект и за решение парадокса Ферми.
Нора и остальные последовали его примеру.
— А теперь за стол.
Слева от Норы сел Битан, справа Кузнецов, а Таппан оказался напротив. Пока Макс, су-шеф, он же официант, подавал салаты и наполнял бокалы вином, завязался разговор.
Скип, сидевший рядом с Кузнецовым, повернулся к нему:
— Если вы забыли, меня зовут Скип, — произнес он, протягивая инженеру руку.
— А меня, напомню, зовут Виталий.
— Вы русский?
— Да. Я здесь по визе Эйч-один би.
— Что это значит?
Кузнецов пустился в объяснения, а Нора потеряла интерес к этой беседе и заговорила с Таппаном:
— Какая интересная история о парадоксе Ферми.
— Да, — согласился Таппан. — Я чувствую определенное родство с этим ученым. У нас обоих итальянские корни — девичья фамилия моей матери Маццеи. Ферми рекрутировали для Манхэттенского проекта[12], и он приехал в Лос-Аламос тайно, под именем Генри Фармер. Но его итальянский акцент был так силен, что стоило Генри открыть рот, и все сразу понимали: это вымышленное имя. А перед этим он построил первый в мире атомный реактор в подвале Чикагского университета.
— По-вашему, каково решение парадокса Ферми? — поинтересовалась Нора. — Почему инопланетяне не идут с нами на контакт?
Таппан расплылся в ослепительной улыбке:
— Хороший вопрос, не правда ли? Предлагались десятки разных ответов. Я предпочитаю гипотезу зоопарка.
— То есть Земля — что-то вроде обезьянника, но мы об этом не знаем?
Таппан рассмеялся:
— Вроде того. На днях в беседе с вашим братом Ноам высказывал схожую версию. Общая идея такова: Галактикой управляет альянс высокоразвитых цивилизаций, но мы пока не готовы к ним присоединиться. Мы либо слишком примитивны, либо слишком опасны, либо слишком глупы. Контакт нанесет нам урон или даже непоправимый вред. Поэтому мы живем в своем природном заповеднике. За нами наблюдают, однако контактировать с нами нельзя.
— Но если цепь ваших рассуждений верна и вы сумеете успешно доказать существование инопланетной цивилизации, разве людям это понравится? Ведь тогда выяснится, что мы — зоопарк.
— Ничего, переживем. Зато это обстоятельство поможет нам забыть о наших мелких склоках и объединит нас, раз и навсегда избавив мир от войн и конфликтов.
При этих словах Битан вскинул палец и наклонился к Норе:
— Я бы пошел еще дальше.
— В каком смысле? — уточнила она.
Битан подвигал пальцем из стороны в сторону:
— Ворота зоопарка распахнутся. Нас выпустят. Нам доверят тайны Вселенной. И все это произойдет при нашей жизни — возможно, через несколько лет или даже месяцев.
— Откуда такая уверенность? — спросила Нора.
— Появление НФЛ, Розуэлльский инцидент, абдукции. Нас испытывают. Проверяют, как мы отреагируем. И пока все идет по плану. Я считаю, что инопланетяне вот-вот заявят о себе миру.
— Что-то вроде Второго пришествия? — спросил Скип.
— В каком-то смысле. Воцарится мир. Нищета, голод и раздоры исчезнут, — звучно провозгласил Битан и раскинул руки, будто Моисей на горе.
— Судя по тому, что я читал, некоторые полагают, что наша точка зрения ошибочна, — заметил Скип. — Говорят, что пришельцы — злодеи, их цель — завоевывать и грабить.
— Чем разумнее существо, тем в большей степени оно способно на сострадание и тем тверже его моральные принципы, а следовательно, тем меньше смысла оно видит в насилии. Разве вы не согласны?
— По-моему, аргумент убедительный, — ответил Скип.
— Я ушел из SETI, когда понял, что их единственная задача — слушать Вселенную, — продолжил Битан. — По моему мнению, мы должны проявить инициативу, показать, что заинтересованы в контакте и хотим стать частью галактической цивилизации. Когда SETI отклонил мое предложение создать проект КИР, Контакт с инопланетным разумом, и отправлять сообщения к ближайшим звездам, я вынужден был уволиться.
— Значит, вы участвуете в проекте мистера Таппана, поскольку хотите доказать, что Землю посещали инопланетяне, и таким образом надеетесь приблизить день, когда они откроют нам свои тайны?
Битан широко улыбнулся:
— Конечно, пока это всего лишь рассуждения… Но если честно, то да.
15
Кори Свенсон глядела на два человеческих тела, аккуратно уложенные на каталки под яркими лампами посреди криминалистической лаборатории в подвале штаб-квартиры ФБР в Альбукерке. Провели вскрытие — конечно, насколько это было возможно. Бо́льшая часть плоти истлела, осталось только несколько иссохших фрагментов мышечной ткани и внутренних органов. На третьей каталке разложили жалкий запас улик: две гильзы от патронов сорок пятого калибра, устройство, изготовленное «ХайКем индастриз», мелочь, обнаруженную в кармане мужчины, и ключ. А еще на тележке стояли в ряд контейнеры с подготовленными образцами и микропрепаратами для гистологического исследования.
— Мы готовы? — спросил Найджел Лэтроп.
Казалось, этот человек уже целую вечность возглавляет криминалистическую лабораторию. Разговаривал он отрывисто, с британским акцентом и даже по меркам ФБР слыл ретроградом.
— Все тип-топ?
— Похоже на то, — осторожно ответила Кори.
Во времена расцвета карьеры Лэтропа один-единственный криминалист должен был делать все. Получив образование, он не следил за новшествами в области криминалистики, но проблема заключалась в другом: это не угнетало его чувство собственного превосходства и не мешало с чисто британской снисходительностью фыркать, когда Кори заводила речь о своем опыте и подготовке. Если отбросить деликатность, Лэтроп был настоящим козлом. Морвуд предупреждал Кори, как важно не испортить с ним отношения, и именно это она старалась делать уже семь месяцев. И вот яркий пример этой дипломатии: Кори выполнила девяносто процентов работы, а Лэтроп возился со всякими мелочами и старательно делал вид, будто занят по горло.
Морвуд пришел ровно в час вместе со старшим специальным агентом Хулио Гарсией, начальником отделения ФБР в Альбукерке. Крупный, крепкого телосложения мужчина с мягкой манерой общения и подернутой сединой бородкой-эспаньолкой был одет в безукоризненный синий костюм. Кори лишь раз видела этого агента в криминалистической лаборатории, и его неожиданное появление заставило ее занервничать.
— Агент Свенсон, — приветствовал ее Гарсия, протягивая руку. — Надеюсь, мы вам не помешали. Агент Морвуд рассказывал о вашем деле, и мной овладело любопытство — но, разумеется, я здесь просто как наблюдатель.
— Спасибо, сэр.
Кори польстили слова «ваше дело». Похоже, Гарсия — человек довольно приятный, пусть и немного замкнутый.
— Да, — произнес Лэтроп. — Должен сказать, результаты наших трудов весьма впечатляют. Мы работали с этими двумя бедолагами денно и нощно.
С тех пор как тела привезли в лабораторию, прошло несколько дней, и все это время Кори трудилась почти круглосуточно, а Лэтроп уходил домой в шесть и являлся на службу в девять утра. Но Кори промолчала.
Морвуд посмотрел на трупы.
— Боже правый, вы только взгляните на их лица!
— С этого и начнем, — поспешила перехватить инициативу Кори. — Результаты гистологии указывают на то, что в контакт с кожей вступила концентрированная кислота, и химический анализ это подтвердил: HCl, то есть соляная кислота. Похоже, жертвам плескали ее в лицо или растирали по коже, и, судя по тому, что микроскопические повреждения, как я заметила, наслаиваются друг на друга, это делалось неоднократно.
— Короче говоря, их пытали? — уточнил Морвуд.
— Да, пытали. Но не с помощью кислоты. Полагаю, ее наносили после смерти жертв, чтобы стереть черты лица и затруднить опознание. Та же кислота на пальцах убитых — скорее всего, чтобы нельзя было снять отпечатки.
— Это что-то из ряда вон выходящее. Значит, реконструкцию лица выполнить не получится?
— Местами кислота дошла до кости, но повреждения всего лишь поверхностные. Реконструкции они помешать не должны.
— Какова причина смерти?
— И у него, и у нее выстрел в упор в левый висок. Присутствуют пороховые ожоги и частицы пороха. Мы нашли обе гильзы. Ствол пистолета сорок пятого калибра был прижат к голове и в том и в другом случае.
— Ясно, — кивнул Морвуд. — А что насчет пыток?
— На правой руке мужчины ногти вырваны на большом пальце и мизинце, а на обеих руках женщины — на указательном и среднем пальце.