Публика видела это и посмеивалась.
Пришёл на праздник открытия и стратег Тимофей, ученик Исократа, сын покойного Конона, разгромившего флот спартанцев и восстановившего Длинные стены вдоль дороги, соединяющей Афины и Пирей. Тимофей привёл с собой двух юношей, Эраста и Кориска, которым покровительствовал Гермий, тиран Атарнея, слушавший некогда Сократа.
Представляя спутников Платону, Тимофей сказал:
— Воспитай будущих правителей. Молодой атарнейский воск лепить легче, чем старую сицилийскую глину.
Праздник был многолюдным. Да и день выдался ясный, тихий, приветливый. Даже тех, кого не привлекала школа Платона, позвала к себе роща Академа, её дивные аллеи, весёлые поляны, тенистые берега Кефиса.
Платон сказал:
— Здесь будем преподавать я и мои друзья: Эвдокс, Эвклид, Архит, другие математики и астрономы, риторы, историки и поэты, механики, скульпторы, музыканты. Здесь будут заниматься науками мои ученики и ученики моих учеников. Здесь каждый ученик найдёт себе учителя и каждый учитель — ученика. Дом муз открыт для всех.
Многие при этом взглянули на слова, написанные на доске над дверью в белый дом: «Негеометр да не войдёт» — и подумали, что не всё будет в школе так, как говорит Платон. Они были правы. Платон осуществил свою идею: всех обитателей Академии разделил на три круга. К первому принадлежали его друзья, посвящённые, равные ему в знаниях, ставшие не только учителями других, но и учениками друг друга. Их беседы не станут достоянием всех, на их трапезах не будут присутствовать посторонние, но только избранные.
Ко второму кругу отнесли учащихся, пришедших в Академию для совершенствования своих знаний, с которыми будут заниматься Платон и его друзья.
Круг третий — те, что начнут обучение с азов, их учителями станут учащиеся второго круга.
Первый круг с начала работы Академии составили Платов, Архит, Эвклид, Эвдокс, Кебет, Симмий, Адимант. Чуть позже к ним присоединился и Аполлодор. Однажды вечером он вошёл в трапезную первого круга и громко заявил, едва переступив порог:
— Если истина одна, то и мы едины. Влюблённые в истину не могут не любить друг друга. — И добавил, высыпав на стол горку серебряных монет: — Вот мой первый взнос.
— Раздели с нами пищу, — сказал ему Платон, указывая место рядом с собой. — Сегодня у нас смоквы и молоко. А вина и мяса не будет никогда.
— Вино и мясо мне изрядно надоели, — засмеялся Аполлодор и занял место рядом с Платоном.
Второй круг сразу оказался многолюдным. Но уже вскоре Платон разделил этих учащихся на тех, кто займётся историей, кто астрономией, кто математикой, кто техникой, кто изучением государственного устройства, кто изучением природы растений, животных, жидкостей и камней, кто посвятит себя медицине, музыке, поэзии. А всех вместе — на приходящих и живущих в Академии постоянно. Для последних в гимнасии были оборудованы комнаты и трапезная.
Третий круг составила праздная публика, которая собиралась в роще в погожие дни, чтобы послушать философов. Перед ней Платон не выступал, и лишь учащиеся второго круга читали ей сочинения философов. Главным образом те, что касались проблем морали.
Из всех учащихся второго круга внимание Платона наиболее привлекали те, в ком он видел будущих законодателей, правителей, устроителей новых государств.
— Завтрашний день будет принадлежать вам, — говорил он этим юношам. — И он будет таким, каким вы пожелаете его видеть. Надеюсь, что прекрасным.
Племянника Спевсиппа он сделал своей тенью. Мальчишка находился постоянно при нём, чем бы Платон ни занимался: читал ли лекции, беседовал ли с друзьями, прогуливался ли по аллеям рощи в окружении учеников, читал ли сочинения учёных и философов, работал ли над своими, трапезничал или отдыхал. Только отправляясь в гости, не брал его с собой, говоря:
— После меня — ты самый главный в Академии. Никогда нельзя оставлять её без схоларха.
Эвдокс установил в Академии свой гномон — солнечные часы, которые сам рассчитал. Они показывали не только время дня, но и месяц, и день месяца. Особо на них был отмечен день рождения Платона и Аполлона — 7 Фаргелиона. Этот день был сразу же узаконен как праздник Академии, когда отменялись все занятия и снимались запреты на мясную пищу, вино и развлечения.
— Правда ли, что ты родился от Аполлона? — спросил однажды Платона Спевсипп.
— Когда-нибудь я расскажу тебе о том, что говорила мне об этом мать, твоя бабушка, — ответил Платон.
— А сейчас не можешь?
— Сейчас не могу.
Когда Спевсипп подрос, он написал сочинение о том, почему надо считать Платона сыном Аполлона. За девять месяцев до рождения дяди бог Аполлон разделил брачное ложе с его матерью Периктионой, а мужу её Аристону приказал не прикасаться к ней до рождения сына. Так написал Спевсипп, ссылаясь на рассказ своей бабушки.
В Академии многие верили, что всё так и было — не мог столь высокомудрый учитель быть сыном простых смертных. Божественное происхождение было запечатлёно во всём его облике, его делах и речах.
Сам же Платон думал иначе: человек может приблизиться к богу, уподобиться ему только своими познаниями и поступками, неустанно приближаясь к истине и благу. Это путь бессмертных.
Платон, соревнуясь с Эвдоксом, тоже установил в Академии часы, но не солнечные, а водяные — клепсидру. Его часы не указывали день или месяц года, лишь время суток, но и это было в них не главным. Основное же их достоинство заключалось в том, что по утрам они будили всех обитателей Академии. Вытесненный водой из нижнего резервуара воздух — вода бурно поступала в него через клапан — проходил через отверстие к трубам, которые начинали громко гудеть. Никто не мог оставаться в постели после того, как начинала гудеть клепсидра, каждый обязан был приниматься за дело. А дело у всех обитателей Академии было одно — познание земли, небес и Бога. Прошлого, настоящего и будущего.
Глава седьмая
Сиракузский тиран Дионисий, едва не погубивший Платона, умер на пиру — слишком много вина выпил на радостях. Причиной шумного пира стала весть из Афин: тетрадрама Дионисия на соревновании поэтов Эллады получила приз и, стало быть, Дионисий считался отныне признанным поэтом.
— Я уверен, что большую часть работы при написании драмы за Дионисия сделали его придворные поэты, — сказал Платон, когда узнал эту новость. — Обжора, распутник и пьяница не может быть поэтом.
Когда же из Сицилии пришла весть о смерти тирана, Платон написал Диону в Сиракузы письмо, в котором были такие слова: «Дионисий умер не как поэт и даже не как тиран, а как обжора и пьяница».
Вскоре он получил ответ из Сиракуз. Дион сообщал, что со смертью Дионисия появилась надежда снова заняться государственными преобразованиями, и на этот раз, кажется, успешными. Наследник Дионисия молод и, по мнению Диона, легко поддастся обучению и увещеваниям.
«Наследника, как и его покойного отца, зовут Дионисий, он сын моей сестры Аристомахи и мой племянник, — написал Дион. — Молодость Дионисия Второго, его кровное родство со мной, несомненно, помогут нам, тебе и мне, воздействовать на него тем успешнее, чем быстрее мы за это возьмёмся. Приезжай!»
«Дионисий-то молод, да я уже стар, — отвечал Диону Платон. — Тащиться в Силицию — дело не по моим годам».
Впрочем, старым и уставшим Платон себя не чувствовал. Боги наградили его крепким телом, к тому же размеренный и здоровый образ жизни, которого придерживался он в Академии, способствовал не угасанию, а прибавлению жизненных сил. Он сам установил для себя наилучший рацион: отказался от мяса, от частого употребления вина, предпочитал питаться сыром, смоквами, молоком, сухими хлебными лепёшками и овощами. Вставал он рано, прогуливался до завтрака по аллеям сада, а когда включались трубы клепсидры, направлялся в трапезную, где его уже ждали друзья. Инжир и маслины Платон выращивал сам, в своём саду. И остальные продукты производились там же. У него было стадо дойных коров, огород, пасека, сыроварня, пекарня, вино в погребе изготовлялось из ягод, выращенных на собственном винограднике.
Он был воздержан не только в еде, но и во многом другом. Ещё с египетских времён отказался от дорогой одежды, неизменно носил белый льняной хитон, простые сандалии, не выносил каких-либо излишеств и украшений. У него не было жены, семьи. Он не видел дурного в любви к женщинам, но при условии, что эта любовь не отнимала слишком много времени, духовных и физических сил. Любовные утехи с мальчиком Платон осуждал. Единственное, в чём не следовало придерживаться никакой меры, считал он, — это работа над совершенствованием души и ума.
«Вот и Дионисий Первый умер от пьянства, распутства и обжорства», — повторял теперь он, когда кто-либо начинал сомневаться в пользе воздержанности. Жизнь подарила ему хороший пример для подтверждения своей правоты, а вернее — смерть...
Дион не принял отказ философа и снова прислал письмо с настоятельной просьбой как можно скорее приехать в Сиракузы.
Написал и Архит: «По-моему, сама судьба посылает нам возможность без риска установить в Сиракузах порядок, что был на земле, когда ею правили боги».
Но из письма Диона следовало, что риск всё же есть. Дионисий Второй, по его словам, воспитывался вдали от дворца, в военном лагере, по настоянию отца был лишён всяких развлечений и удовольствий. Тиран считал, что его сын должен вырасти воином, вне роскоши и всяких растлевающих наслаждений. Так это, наверное, и стало бы, но суровое воспитание было прервано слишком рано. Со смертью отца Дионисий-младший немедленно прибыл во дворец и неизбежно окунулся во все прелести жизни: неограниченная власть, роскошь, пиры, женщины. Свалившиеся на юную голову соблазны увлекли его с такой силой, что Дион стал опасаться, как бы всё это не вошло в привычку, в постоянную страсть, как бы Дионисий Второй не превратился в Дионисия Первого, не унаследовал не только отцовский трон, но и его образ жизни.