— Это вот моя, Лизавета Пузырева. А это — Шурки Чижиковой сынок — Юра. У нее мужик умер, сама она, бедная, работает, дак попросила меня привесть. Он сирота, без отца… — Натаха оглянулась на Юрку и плаксиво сморщила лицо.
— Ну что ж… — сказала учительница. — Будем надеяться, что он учиться будет хорошо, чтобы маму не огорчать. Хорошо будешь учиться?
Юрка кивнул.
— Будет! — заверила Натаха учительницу. — Он мальчик сурьезный и башковитый. И Шурка, мать его, дужа грамотная: коллектором в районной газете работает — ошибки вылавливаеть.
— Корректором, — поправила ее учительница и уважительно посмотрела на Юрку.
— Ну да, я ж и говорю, — кивнула Натаха.
Учительница посадила Юрку за первую парту — как будущего отличника. А рядом с ним Лизку — под его покровительство. Об этом прямо никто не говорил, но это по всему чувствовалось. И Натаха обрадовалась:
— Вот и хорошо: по-соседски живут — и тут вместе. Будет моей Лизке помогать задачки решать.
Пока учительница и Натаха возились с Юркой, все остальные ребятишки притихли и пристально следили за процедурой водворения на почетное место маленького «принца». Юрка мельком скосил глаза на класс, увидел пристальные взоры, направленные на него, остался доволен всеобщим вниманием к себе.
На перемене дети окружили в коридоре Юрку и, стоя на почтительном расстоянии, смотрели на него как на диковинку, молча. Одни грустно, другие с ехидной усмешкой, третьи с любопытством. У этих детей уже были отцы. А матерей-одиночек здесь почти не знали, потому что поселок этот был невелик и нравы в нем сохранились еще те, давние и «странные», когда людям были свойственны и стыд, и совесть. Как в деревне. Поэтому, если и появлялась назревающая мать-одиночка, она заранее под благовидным предлогом уезжала в город, где можно было затеряться среди чужих людей и не стыдясь сносить свой позор.
— Ты сирота? — спросила у Юрки девочка с красным бантиком на макушке.
— Да, — сказал Юрка серьезно и с ноткой печали в голосе.
— Круглый-круглый? — допытывалась девочка.
Юрка замялся с ответом: ему хотелось сказать «да», но это было неправдой, его сразу уличили бы во лжи, и Юрка на какой-то момент пожалел, что он не «круглый». Не очень внятно сказал:
— Нет…
Пока он размышлял и мямлил с ответом, за его спиной кто-то из мальчишек хихикнул:
— Круглыми бывают только дураки.
Ребята засмеялись.
— А вот и нет! — возмутилась девочка. — Круглыми бывают не только дураки, но и сироты! И отличники.
— А глобус?..
— А мяч?..
— А пузырь?..
Ребят будто прорвало, каждый пытался вспомнить что-то круглое, да притом посмешнее:
— Колобок?..
— Колобашка?..
Выручила Юрку учительница:
— Издеваться над сиротой?! Боже, какие вы жестокие!
Подошло время выбирать старосту класса. У учительницы заранее был разработан подробный сценарий этого мероприятия, в успехе которого она была уверена.
Объяснив ребятам, что такое староста и какими качествами он должен обладать, она, многозначительно глядя в сторону Юрки, спросила у всех:
— Так кого мы изберем старостой?
Тут же поднялся лес рук, а некоторые нетерпеливые стали даже вскакивать с мест и выкрикивать:
— Меня!
— Меня!
— Я хочу быть старостой!
— Я!..
С трудом угомонив класс, учительница пояснила, что себя предлагать неудобно — это бестактно, что воспитанные, культурные люди так не поступают, даже если в душе они очень хотят занять какую-то должность и чувствуют к ней свое призвание. Надо ждать, когда тебя выдвинут другие. Надо быть терпеливыми и скромными.
Юрка смотрел на учительницу и пожирал ее глазами: ему очень хотелось быть избранным.
— Так кого же мы выберем старостой? — снова обратилась учительница к классу.
На этот раз все молчали и поглядывали друг на друга, ждали, что сосед назовет имя соседа.
И тогда учительница помогла ребятам воспользоваться демократией:
— Лиза Пузырева, кого бы ты предложила?
Белобрысая, безбровая Лизка встала, поморгала бесцветными ресницами и несмело сказала:
— Чижикова…
— Правильно, Лиза! Я тоже поддерживаю эту кандидатуру. Вы, дети, не против?
— Нет! — выкрикнуло несколько голосов.
— А теперь поднимите руки, кто «за». Ну-ка, дружно, дружно!
Руки подняли все.
— Вот и хорошо. — Учительница облегченно улыбнулась и торжественно объявила результат голосования: — Юра Чижиков единогласно избран старостой класса. Поздравляем тебя, Юра!
Юрке хотелось плакать от радости, но он крепился и лишь двигал бровями да дергал носом, словно кролик. Щеки и уши его пылали огнем.
Дома, узнав, что ее сын избран старостой, мать всплеснула радостно руками и долго смотрела на сына:
— Юрочка, сыночек мой!.. Тебя выбрали старостой!.. Умненький мой!.. — Она опустилась перед ним на колени, поправила на нем воротничок рубашки и, глядя глаза в глаза, продолжала: — Теперь только учись. Учись, учись и учись! Перед тобой открывается большая дорога. Ты будешь первым, везде первым, ты станешь известным. Тебя будут все время выбирать и выбирать, и потом, когда вырастешь, тебя выберут на самую высокую должность, и ты будешь жить в городе в просторной квартире, и тебя будут возить на машине. Только учись, учись и учись. Не ленись. Вам что задали? Крючочки? Вот садись и пиши. Напиши их сначала на бумажке, натренируйся как следует и покажи мне, а потом уже перепишешь в тетрадочку. Садись, моя умница, учись, моя надежда, моя радость!.. — Она встала, громко и властно позвала: — Ксения, где ты? Не шуми и не мешай Юре — он уроки будет учить! Ну-ка марш на улицу, растрепа! — Она шлепнула девочку по заднице.
Весь год Лизка ходила за Юркой как привязанная. И в школу, и со школы, и даже на переменках вилась вокруг него преданной собачонкой. Если и отставала на какое-то время, то только для того, чтобы раздобыть и принести Юрке какую-нибудь новость. Подойдет, станет сзади и шепчет таинственно:
— А Ленька Горшков назвал тебя Чижиком-Пыжиком… — Скажет и тут же старается подсластить пилюлю: — А он сам Горшок. Правда?
Юрка вскипал от этих доносов, но Лизку почему-то не гнал, а кивал поощрительно и искал глазами Леньку. Леньки поблизости не было, и донос застревал в Юркином сердце острой занозой: «Ладно, я ему это припомню!..»
— А Васька Юдин говорит: «Сирота-задавака. Сирота-любимчик». И еще сказал: «Сирота-подлиза».
Юрка вспыхивал гневом — это уже было посерьезней, чем просто «Чижик-Пыжик». Такие вещи безнаказанно оставлять нельзя. Он подходил к Юдину и спрашивал в упор:
— Говорил? Признавайся: говорил?
Васька Юдин от такого напора отступал, оправдывался:
— Верь больше этой ябеде… Она наплетет тебе сорок бочек арестантов и два ящика гвоздей.
— Говорил, говорил! — выскакивала наперед Лизка.
— Смотри!.. — предупреждал Юрка грозно и отходил с видом победителя. До драки дело доводить опасался: как-никак он староста, да и на силенки свои Юрка не очень рассчитывал — слабоват. Юрка старался «без драки попасть в большие забияки». Но это ему удавалось не всегда.
Как-то после уроков, когда уже вышли за школьный сад, Лизка дернула Юрку за рукав и кивнула на ребят. Ленька Горшков что-то говорил им, и те хихикали, поглядывая на Юрку с Лизкой.
— Он говорит им, будто мы с тобой жених и невеста, — пояснила Лизка, и было видно, что для нее самой слаще меда такая молва: глаза ее замаслились, как у взрослой, и она даже прильнула к Юрке по-родственному. А тот вдруг вспыхнул, оттолкнул ее, подскочил к Леньке:
— Ты чего сплетни распускаешь?
— Во! Сплетни! Видали такого! — Ленька засмеялся издевательски и обернулся к ребятам за поддержкой: — Будто не видно!
— Что тебе видно? Что тебе видно? — наступал Юрка на Леньку.
— При чем тут я? — развел руками Ленька. — Все видно: Лиза и подлиза!
— Я подлиза? Я подлиза? — выходил из себя Юрка и от обиды, и от того, что Ленька не отступал. — Да я тебя сейчас!.. — Юрка замахнулся, чтобы ударить обидчика, но Ленька опередил — толкнул его в грудь. Юрка стоял как раз на замерзшей лужице, поскользнулся, не удержался и шмякнулся на задницу, громко клацнув зубами. Все смеялись, окружив Юрку, который сидел на дороге в неуклюжей позе, словно подбитая ворона. Злоба душила его: была бы сила — всех переколотил бы, никого не пощадил. Почувствовав во рту солоноватость, он сплюнул себе на ладонь и, увидев кровь, заревел во весь голос. Быстро поднялся и побежал домой, оглашая улицу воплем и размазывая по лицу красную слюну.
— Вот теперь тебе по-па-а-дё-от, Горшок-Пирожок!.. — пропела Лизка и заспешила вслед за Юркой.
Увидев сына, мать всплеснула в ужасе руками, запричитала:
— Да кто же это тебя обидел, сыночек мой?! Какой же это паразит посмел поднять на тебя руку, радость ты моя?
— Лё-о-онька… Гор-шков…
— Да за что же он тебя, этот змееныш проклятый?
— Дразнится все время… — И Юрка полез было под рукомойник, но мать остановила его:
— Стой! Не смывай! — Она схватила его за руку и поволокла по улице к дому Горшковых. Забарабанила в калитку, закричала благим матом: — Закрылись, разбойники, душегубы, кровопивцы такие! Открывайте, или я сейчас!..
На шум вышла Ленькина мать, ошарашенная гвалтом, смотрела на соседку, ничего не понимая. А та не унималась:
— Это что же такое делается? До крови человека избить! Вы думаете, на вас управы нету? Бедного сироту так изувечить! Если у него отца нет, если за него некому заступиться, так, значит, бить его?
Ленькина мать оглянулась на боязливо выглядывавшего из двери Леньку, спросила:
— Ты, идол?
— Сам он, — отозвался тот. — Сам полез с кулаками, а я только чуть толкнул, а он и упал. Поскользнулся и упал — и язык прикусил. А я виноват, да?
— Он еще и не виноват! Ну звереныш, погоди! Я в милицию пойду! Это что же, выходит, я его так разрисовала? — Шурка ткнула пальцем в Юркино лицо. А Юрка не переставая хныкал, вдохновляя материно возмущение. — Завистники! Завидуете, что он умнее всех вас. У-у, паразиты! Это вам так даром не пройдет: ты же не кого-нибудь избил, а старосту класса! Ничего, там разберутся! Пойдем, сынок, — и она потащила Юрку дальше, мимо своего дома, в школу, к учительнице.