Что мог сказать Гизе? Только одно: «Яволь!»
Положив трубку, он посмотрел на своего помощника — Якоба Штирнера, бороздившего когда-то северные моря в составе гидрометеорологических экспедиций. Теперь Якоб желал одного — покоя, и служба в этой Московии, где один год считался за два, приближала пенсию с двойной скоростью. К тому же жизнь здесь оказалась не такой уж плохой, как ее расписывали послужившие здесь раньше: надо только приспособиться. Эрих и Якоб приспособились неплохо — приходили на работу к десяти, уходили в начале пятого, а вечера проводили в пристанционном кабаке, открытым под покровительством начальника вокзала специально для немецкой диаспоры. Да, по хорошему пиву скучали все, но Якоб, довольно быстро пристрастившийся к русскому квасу, переносил отсутствие национального напитка легче остальных. В общем и целом, до нынешнего дня Якоб считал, что с этой службой он вытянул счастливый билет.
— Моделю нужен прогноз, — сказал, наконец, Эрих.
Якоб, скрестивший руки над выпирающим животом, картинно поднял бровь.
— Прогноз? — спросил он с иронией. — А в окно он выглянуть не может?
— Хватит! — гаркнул Гизе, и его товарищ вздрогнул от неожиданности. — Ты что, не понимаешь? Наступление на носу, им нужно знать, когда они могут поднять авиацию! Ты хочешь, чтобы нас расформировали? Хочешь лишиться пенсии?
Лицо Якоба вытянулось.
— Эрих, дорогой, но что же мы можем? — пробормотал он растерянно. — Ты ведь сам знаешь, станций у нас нет. Я ведь писал заявки, помнишь?
— Это не оправдание, — отрезал Гизе. — Нам скажут, что мы были недостаточно энергичны в отстаивании интересов службы.
Гизе встал и подошел к карте.
— Фронт шел с северо-запада, — проговорил он задумчиво. — У тебя есть знакомые в этом, как его… Вологда? — он с трудом выговорил русское название.
— Кажется, есть, — пробормотал Якоб.
— Звони и выясняй, как там с погодой.
— Куда звонить? У меня нет телефонов!
— Так найди, придумай что-нибудь!
— Послушай, Эрих, — Якобу показалось, что он нашел гениальное решение, — ведь у военных точно есть связь и с Вологдой, и с этим… Великим Новгородом. Может, попросить их связаться с ними?
— Да, действительно — саркастически ответил Гизе. — Модель приказывает мне составить прогноз, а я ему: ну, вы там позвоните своим, узнайте, светит ли у них солнышко, или дождик льет. Так ты это себе представляешь?
— Эрих, пожалуйста, успокойся! Речь не о Моделе, конечно, и просьба будет неофициальной. Помнишь того румынского капитана, с которым мы позавчера играли в покер в кабаке? Кажется, он из роты связи…
Гизе сел в кресло и вытер лоб платком — он вспотел, хотя в кабинете было не жарко.
— Ладно, — сказал он, наконец, — давай, действуй. Только, ради бога, будь осторожен. Если в штабе пронюхают, как мы делаем прогноз….
Якоб, на глазах обретая уверенность, расплылся в улыбке.
— Эрих, все будет хорошо. Поверь мне.
Модель расхаживал по кабинету — от двери к окнам и обратно, мимо карты севера европейской части России, занимавшей большую часть стены. Фельдмаршалу нужно было незамедлительно принять решение: начинать наступление на Щедрино, или отложить до прояснения погоды.
Каждый вариант имел плюсы и минусы. Теперь, когда все танки тяжелых батальонов, за исключением «Маусов», доставили в Ярославль и подготовили к бою, время работало на русских. Фельдмаршал не сомневался, что Говоров знает об ударе и готовится к нему, собирая все наличные силы. И чем больше пройдет времени, тем больше у русских появится возможностей навязать борьбу. Это с одной стороны. А с другой — в условиях полного господства люфтваффе в воздухе Модель отводил авиации большую роль в планируемом наступлении. «Юнкерсы» на бреющем полете, не опасаясь атаки вражеских истребителей, могли нанести серьезный ущерб советской обороне — причем не только пехоте и артиллерии, но и танкам.
Но не в такую погоду, не в проливной дождь.
В дверь кабинета постучали. Это был генерал Ганс Кребс — начальник штаба фельдмаршала.
— Что у тебя, Ганс? — спросил Модель.
— Прогноз погоды, как вы просили, — ответил тот.
Модель хмыкнул.
— Надо же, не ожидал такой оперативности, — сказал он. — Ну, и что тут у нас?
Кребс промолчал — ничего хорошего в прогнозе не было. Фельдмаршал положил бумагу на стол и вновь с хмурым видом повернулся к карте: прогноз явно не улучшил его настроение.
— Разрешите, мой генерал? — осторожно спросил Кребс.
— У тебя есть соображения?
— Если позволите.
— Ну, давай.
— Гизе обещает, что через три дня будет ясно. Думаю, надо подождать. Вряд ли Говоров сможет за это время собрать значительные силы.
— Почему?
— Его коммуникации сильно растянуты, а дождь размоет дороги и затруднит движение.
Модель усмехнулся.
— Грязь для танков не помеха.
— Это верно, — признал Кребс, — но с танками у него другая проблема: поломки ходовой части. В полевых условиях коробку передач не починишь, а стационарные ремонтные базы у русских только в Москве. В любом случае, три дня погоды не сделают.
Фельдмаршал вновь принялся расхаживать по кабинет.
— Хорошо, Ганс, — наконец, сказал он, — я подумаю.
— Разрешите идти?
— Иди.
Отпустив подчиненного, Модель глубоко вздохнул. Ему хотелось поскорее начать битву. Он хорошо знал это чувство — как и то, что его надо сдерживать, чтобы не наломать дров. Король обороны, фельдмаршал хорошо понимал цену терпению. Иногда ожидание — самое сложное. Но и самое правильное.
— Терпение, генерал, терпение, — пробормотал он, глядя в окно. Казалось, дождь еще усилился, по оконному стеклу текли струйки. Возможно, Кребс прав, мелькнула мысль, Говоров не сможет как следует воспользоваться отсрочкой. К тому же его люди тоже в напряжении, а долго в таком состоянии оставаться сложно, и бдительность притупляется.
Модель решился. Наступление откладывается. Но если этот Гизе напортачил, он у меня попляшет, решил фельдмаршал, разжалую весь отдел в рядовые…
Весь день капитан Самонин, несмотря на сильный дождь, носился по позициям, надзирая за тем, как готовят окопы для танков. В помощь экипажам тридцатьчетверок придали пехоту, и солдаты работали лопатами, зарываясь в землю, размокшую под дождем. На самом деле, дождь был в плюс — увлажненная земля, хотя и стала тяжелее, поддавалась легче.
Самонин, завершив инспекцию опорника, собирался двинутся дальше, к следующему, но тут его окликнули:
— Товарищ капитан!
Это был лейтенант Федоренко, командир танка из первого взвода. Шустрый, юркий, сообразительный лейтенант постоянно искрил идеями, как сделать солдатский быт лучше. Впрочем, иногда его энергия направлялась и на решение боевых задач.
— Разрешите обратиться? — Федоренко догнал командира.
— Что у тебя?
Лейтенант, оглянувшись, показал на танковый окоп, над которым трудился экипаж машины и отделение автоматчиков.
— Я вот что подумал, товарищ капитан, — начал Федоренко, — если окоп расширить, танк сможет в нем маневрировать, оставаясь защищенным…
Самонин усмехнулся.
— Это как же его надо расширить, чтобы тридцатьчетверка твоя могла в нем хотя бы развернуться?
— Раза в три в ширину и столько же в длину, — не моргнув глазом, ответил тот, — никак не меньше.
— В три раза? И сколько на это времени уйдет? А людей где взять?
— Товарищ капитан, — быстро заговорил Федоренко, — сейчас здесь работает только резерв, народу мало. Я думаю, немец в такую погоду в атаку не пойдет, можно кого-то и с передовой снять, что им там в окопах понапрасну сидеть? Лопат на всех хватит!
Самонин махнул рукой.
— Вот что, лейтенант, хватит прожекты строить. Иди лучше проследи, как там пехота работает.
Капитан двинулся к штабу. Дождь по-прежнему лил, не переставая, превращая почву под ногами, разбитую военными машинами, в грязь. Но был и плюс — немецкая авиация, безраздельно господствующая в небе последние два дня, сегодня осталась на аэродроме. Капитан подумал, что Федоренко прав — немец сегодня в атаку не пойдет: здесь, на земле, это чувствовалось особенно ясно.
— Как там работа идет? — поинтересовался у него Крутов в штабе.
— Движется, товарищ майор. Окопы почти для всех танков готовы.
— Давай посмотрим.
Офицеры поднялись на мансардный этаж. Из окна под треугольной крышей открывался просторный вид на поля между Щедрино и Ярославлем, где со дня на день начнется сражение. Как и доложил Самонин, работы по обустройству окопов для тридцатьчетверок подходили к концу. Скоро все четырнадцать танков займут позиции.
Всего четырнадцать… Крутов мысленно вздохнул: этого, конечно, мало. Эффективнее всего тридцатьчетверки действовали против «Тигров» из засад, кога появлялась возможность подпустить немецкие танки на близкое расстояние — метров четыреста-пятьсот. Но сейчас это было исключено — в чистом поле с редким лесом засаду не устроишь, к тому же у немцев авиация — сверху все просматривается. Преимущество тридцатьчетверок в мобильности тоже не особо используешь в условиях, когда противник может поразить тебя с полутора-двух километров. Единственно, что оставалось — зарыть танки поглубже, чтобы уменьшить профиль и затруднить прицельную стрельбу.
— Что скажешь, капитан, выстоим? — спросил майор.
— Товарищ майор, — решился Самонин, — у меня тут лейтенант один есть, командир танка. Вроде дельную мысль сказал, не знаю только, получится ли.
— Что за мысль?
Капитан объяснил в двух словах идею Федоренко. Майор, недолго подумав, ответил:
— Интересное предложение, — согласился Крутов, — но копать придется много… Где же людей взять, а?
— Может, местных привлечь? Кинуть клич по деревням? У них и лопаты свои есть.
— Тоже верно. Так, — сказал майор, — ты вот что, капитан, возвращайся на позиции, а я тут поговорю кое-с кем. Попробую людей достать. А Федоренко своему передай от меня благодарность — молодец, хорошо сообразил!