ий вступил в преступный сговор с представителями ряда европейских стран с целью организации покушения на руководителей Советского Союза, и в первую очередь — Сталина…»
Троцкий отложил справку. Он ни на минуту не сомневался, кто на самом деле стоит за этим убийством. Какие чувства испытал Коба, узнав, что его враг жив в другом мире? Что он предпримет — постарается повторить то, что его спецслужбы однажды уже сделали, или все же зароет топор войны?
Троцкий не знал.
До нападения Германии на СССР у него были ясные представления, как будет развиваться мировая история, и как нужно действовать тому, кто познал законы ее развития, но с тех пор у него появились сомнения. Германский пролетариат не поднялся на защиту своих советских братьев. Более того, для спасения первого в мире социалистического государства пришлось срочно заключать союз с крупнейшими капиталистическими странами. Многим пришлось пожертвовать — например, свернуть деятельность Коммунистического интернационала. Да, можно было убеждать себя и других, что это всего лишь тактический ход, продиктованный тяжелыми обстоятельствами — вроде Брестского мира — и потом, после победы, все будет как раньше, но… но все чаще Троцкого посещала простая мысль: а что, если классовая борьба — не главная, а всего лишь одна из движущих сил истории? Что, если исторический период, когда эта борьба имела решающее значение, подходит к концу — или вообще закончился? Тогда получается — время мировой пролетарской революции упущено. И в чем тогда смысл существования пролетарского государства?
Троцкий не цеплялся за жизнь, он рисковал ею много раз — в борьбе с царским режимом, во время гражданской войны, вступая в открытое противостояние с бывшими товарищами. Рисковал он не ради власти — сама по себе она его никогда не интересовала. Просто управлять людьми — это было слишком скучно, это делали многие и до него. А вот направлять людей, согласуя вроде бы стихийные действия народных масс с законами истории — другое дело. Троцкий считал себя первым в мире политиком, способным на это. Теперь у него появились сомнения.
Троцкий знал необходимость и силу беспощадного анализа текущей политической ситуация и собственных действий в ней. Именно благодаря такому анализу Октябрьская революция стала успешной — выступи они раньше или позже выбранного момента, и она потерпела бы неизбежное поражение. Именно этот беспощадный анализ подсказывал Троцкому — если всемирная пролетарская революция и свершится, то не в ближайшие годы. И, скорее всего, не в ближайшие десятилетия. Если так, то приходилось признать — сталинский СССР куда адекватнее текущей исторической ситуации, чем государство, построенное в параллельном мире им, Троцким: государство, ориентированное на ожидание мировой революции и тратящее гигантские ресурсы на попытки ее разжечь.
— Получается, Коба был прав, — негромко, сам себе, сказал Троцкий и тут же усмехнулся: какая ирония! Малообразованный бюрократ, разбойник с большой дороги, хорошо знающий только одно дело — как бороться за власть, обошел его, второго человека в партии, а в самые ответственные моменты бывший на равных с первым! Как же так получилось?
— Ему просто повезло, — проговорил он, — на законы истории ему плевать.
Сказав это, Троцкий поморщился: мелко, Лева, мелко…Так что же теперь — отказаться от борьбы, если цель потеряна? Ничего не делать и просто ждать, когда он пришлет убийц? Или не пришлет, считая, что прежний враг ему не соперник?.. Троцкий знал — когда главное ускользает от понимания, надо сосредоточиться на текущих делах, даже если кажутся второстепенными. Кто знает, не станет ли это второстепенное со временем главным? Да, пришло ему в голову — вот тебе пример: Сталин, завязавший на себя работу секретариата ЦК — предвидел ли кто в двадцатых, какую власть дает должность генерального секретаря? Да в самом ее название слышится второстепенность — всего лишь секретарь, должность подчиненная, даром что генеральный, то есть первый среди второстепенных… А что сейчас главное? То же, что и все последние годы — освобождение СССР от немцев.
Троцкий поднял трубку телефона:
— Подготовьте сводки с фронтов. И свяжитесь с начальником Генерального штаба — я жду его с докладом.
Все случилось просто и естественно, словно они договорились об этом заранее. После доклада, сделанного в доме культуры, Зина пригласила Ивана к себе. Когда он зашел к ней в комнату в самом конце длинного коридора барака, она закрыла ее на ключ, и, обняв его, поцеловала в губы. Он ответил — сначала осторожно, потом смелее.
На узкой кровати вдвоем было не поместиться. Спали они, обнявшись, на матрасах, положенных на пол — второй старшина принес из своей комнаты. Зина заснула быстрее, а Иван не спал полночи, думая, как ему строить жизнь, теперь уже семейную: ложный приговор за убийство, совершенное другим, висел на нем, как дамоклов меч. Он обязан работать по договору с тем товарищем из МИДа — и это еще не самый худший вариант.
Под утро Иван все же заснул. Проснулся он оттого, что услышал, как снаружи стучат в дверь его комнаты. Натянув брюки, старшина вышел в коридор. Возле двери стоял офицер в форме НКВД. Сердце у старшины упало.
— Вам кого? — спросил он.
— Мне нужен Иван Семенов.
— Это я.
Офицер смерил его взглядом. Зина сонным голосом спросила, кто там.
— Одевайтесь. Вы должны пойти со мной.
— Куда?
Офицер протянул приказ, подписанный тем самым товарищем из МИДа, с которым Иван подписал контракт. Из приказа стало ясно, что старшина командируется в распоряжение полковника Сазонова сроком на три недели с возможностью продления командировки в случае необходимости.
— Пять минут, ладно? — попросил старшина. Офицер, помедлив, кивнул.
— Не больше.
— Что случилось? — спросила Зина.
— Пойдем ко мне, — распорядился Иван. Ему не хотелось, чтобы офицер глазел на девушку, но надо было собрать вещи. Собирая вещи и одеваясь, он рассказал Зине все, что мог, о случившемся в параллельном мире — разумеется, не упоминая имен, и не сказав, с кем именно ему довелось встретиться там. Зина слушала молча.
— Я должен был рассказать раньше, — повинился Иван. — Я думал, у нас больше времени…
— Куда тебя забирают? — спросила Зина. — Опять на войну, да?
— Я не знаю, — признался Иван, хотя упоминание в приказе полковника Сазонова говорило о многом, — честно, не знаю.
В дверь стукнули — офицер позвал старшину.
— Ты вернешься? — спросила Зина.
— Обещаю, — ответил он. — Обещаю, что обязательно вернусь. Мой дом теперь здесь, с тобой.
На прощание они крепко поцеловались. Отпустив Зину, Иван вышел в коридор. «Пошли», — скомандовал офицер. У выхода из барака старшина оглянулся — девушка смотрела ему вслед, две любопытные головы из соседних комнат тоже. «Я вернусь», — сказал старшина еще раз и зашагал вслед за офицером.
Глава 40. МИССИЯ В ЧЕЛЯБИНСКЕ
Переход в параллельный мир группе полковника Сазонова устроили на окраине Челябинска, в парке культуры и отдыха недалеко от улицы Труда. Коридор пробили рано утром, чтобы не привлекать внимания. Во внутреннем кармане пиджака у Сазонова лежал конверт с посланием начальнику Штаба партизанского движения. А еще Сазонов держал в голове то, что он должен был передать лично Троцкому — послание от наркома Лаврентия Павловича Берии. Послание это потрясло полковника — буквально несколько дней назад ему приказывали готовить операцию по устранению главы государства параллельного СССР, а теперь все переменилось: речь шла о сотрудничестве с ним. Оставалось только гадать, в чем причина такой перемены. Впрочем, Сазонов не собирался этим заниматься — его задачей было выполнить приказ.
В параллельный мир полковник перешел вместе со старшиной. То, что его перебросят именно туда, Иван начал подозревать с того момента, как его привезли к аэродрому Монино и сообщили, что они летят в Челябинск — прямым рейсом, без промежуточной посадки. В самолете полковник Сазонов объяснил задание — разумеется, без лишних подробностей и упоминании персонального послания товарищу Троцкому. Выслушав полковника, старшина мысленно вздохнул — данное им обещание Зине непременно вернуться, и как можно скорее, выполнить будет непросто. Больше никаких инициатив, пообещал он себе, вспомнив предыдущую операцию по задержанию «охотника», окончившуюся с переменным успехом, ты просто исполняешь то, что тебе приказывают.
Переход в параллельный СССР произошел штатно, без происшествий, и теперь Сазонов со старшиной шли по улице Спартака — главной магистрали города, протянувшейся от Танкограда через площадь Ленина, где разместились органы власти, эвакуированные из Москвы, до парка культуры и отдыха. Несмотря на ранний час, на улице было довольно многолюдно — на «Танкограде» утренняя смена сменяла ночную. Рабочие в основном шли молча, погруженные в свои заботы. Город выглядел по-военному сурово: заклеенные крест-накрест бумажными лентами окна, мешки с песком на первых этажах, в небе виднелся аэростат воздушного заграждения. Изредка попадались противотанковые ежи — их установили еще два года назад, когда была опасность прорыва вермахта к уральскому рубежу, — да так и не убрали полностью. Попадались плакаты: «Все для фронта, все для победы», на котором на фоне силуэта тридцатьчетвёрки пожилой рабочий с бородой крепко пожимал руку молодому бойцу в полушубке. Вождь СССР также довольно часто попадался на плакатах: характерный силуэт с очками и бородкой, в шинели красноармейца, а под ним лозунг: «Троцкий ведет нас к победе!» Старшина, уже немало времени проведший в параллельном мире, до сих пор не мог к этому привыкнуть. Он покосился на Сазонова, шедшего рядом: полковник сохранял непроницаемое выражение лица, и, казалось, вовсе не замечал плакаты.
Так оно и было: Сазонов прикидывал, как выполнить вторую часть задания — одновременно и неформальную, и самую важную. Официально отношения между двумя советскими государствами до сих пор не были установлены, однако эпизодические контакты уже имели место, главным образом через партизан в Московской области, сражающихся с немцами вместе с Красной Армией. Сазонову сообщили, что его будут ждать. Встречу договорились провести рано утром, чтобы не привлекать внимания.