Дар уже жил и вещал. Уверенно усмехался: обещания лживы. Сжимался в тоскливом отчаянии: все иные слова - правда…
Он ушел со двора. Он до самого восхода Адалора убеждал себя: нельзя помогать твари, поддавшись наваждению. Узнают - в лучшем случае убьют. Он слаб, он плохо видит и это не его родич! Когда Адалор взошел, сияние Белого хлестнуло по глазам, угрожающее и требовательное. Ёрра сдался. Чувствуя себя предателем, трусом и бунтарем одновременно, он вернулся во двор, пошел вдоль стены, ощупывая ее поверхность, как и подобает слепцу. И ссыпал в щель несколько крошечных кристаллов. Зрец еще помнил их цвет, желтый, хотя уже не различал его. Ёрра проделал все это на глазах зрячих светцов, и те ничего не заподозрили!
"Спасибо", - почти без звука прошептал голос где-то в самом ухе. Или в сознании? Затем ампари добавил виновато: "Я ничего не дам тебе взамен, прости". Зрец усмехнулся с оттенком странного высокомерия: он и без слов знал. Он уже получил немало, ведь свет Адалора более не обжигал гневом. Белому было угодно исполнение просьбы.
Как давно это было… Много зим назад сгинул пленник, имени которого зрец так и не узнал. Потом в той же камере погибли еще двое, и служители храма долго обследовали ее. Не нашли ничего подозрительного и во избежание новых потерь бесценной живой крови засыпали и замуровали все подземелье. Впредь решили держать кровопийц в башне, под постоянным надзором светцов и служителей. Только некого стало охранять. Ампари ушли, и он, Ёрра, оказался последним настоящим зрецом, прошедшим полное посвящение.
Пленник все же отдал обещанную награду: когда за ним пришли, обнаружили уже мертвым. Но в плошке для воды, оставленной в нише стены, имелась кровь. Как ампари смог сохранить ее "живой", служители не ведали, но, не имея выбора, для завершения ритуала ослепления Ёрры два дня использовали странную кровь - теплую и чуть светящуюся ночью, в лучах Ролла. И утратившую свою силу, едва зрец обрел полноту дара.
- Ёрра, хватит уже молчать и моргать, - запереживал Орлис, ныряя под руку старого зреца и прижимаясь к плечу. - Мы с Бафом готовы. Давай начнем лечение. Если я все продумал верно, ты сможешь неплохо видеть уже завтра ночью. Свет Ролла по весне мягче и ровнее, твои глаза осилят его проще, чем белое сияние Адалора.
- Видеть? - переспросил зрец.
- Сперва кое-как, - признал эфрит. - Особенно в первые ночи. Но через год, то есть вашу кипу дней, наступит улучшение. Обещаю. Но как выглядит мост, я тебе сам расскажу, не расстраивайся.
- Не о том страдаю, - вздохнул Ёрра. - Сердце болит. Я был хорошим зрецом Гармониума, малыш. Не раз ловил вампиров. Мне казалось, что это если не благо, то необходимость. Людям надобны зрецы и внемлецы, чтобы беда не подкралась внезапно, чтобы ложь распознать… Я указывал на ампари, и их привозили в храм. Каждый раз говорили о пользе и исцелении, о возрастании благодати Адалора. Потом запирали в подвалах и медленно убивали, выпытывая секреты и пользуясь кровью для себя.
- Патрос не такой, - утешил Орлис.
- Знаю. Но прежние маэстро были куда как черны. И я служил им. Слепец дважды, глазами и душой, - сердито тряхнул головой Ёрра. - Чем я заслужил право снова видеть? Не лечи меня. Не желаю награды, ибо грешен и тьмою наполнен.
- Всего лишь упрямством, - проворчал эфрит.
- А хоть бы и так, - не стал спорить Ёрра.
Орлис задумчиво погладил Бафа по мягкому густому меху. Подмигнул жбрыху и очень серьезно кивнул. Сокрушенно вздохнул, еще более усиливая в восприятии спутника свое огорчение и неохотное согласие.
- Ну, дело твое, - напоказ надулся эфрит. - Тогда мы просто посидим рядом. И я займусь тем, о чем просила мама. Магия требует дисциплины. Я буду учиться концентрации.
- Учись, - согласился Ёрра.
- Ты потерпи, это скучно, но недолго, - пообещал эфрит. - Меня надолго не хватит.
Зрец рассмеялся и откинулся на подушки, прикрывая утомленные светом слезящиеся глаза. Свой отказ от зрения он полагал исключительной глупостью - и ничего не мог поделать с виной и порожденным ею упрямством. Раз кровь погибшего пленника не сохранила ему возможность видеть, не следует возвращать утраченное и теперь. Так он говорил себе день за днем. Находил в слепоте наказание - и своеобразное избавление от боли душевной.
Орлис сидел очень прямо и шептал незнакомые слова на своем родном наречии мягко, напевно, слитно. Не разобрать, где кончается одно и начинается другое. Иногда ровный поток взбаламучивал Баф, решительно щелкая и посвистывая. Постепенно звуки усыпили Ёрру.
Эфрит коварно прищурился, кивнул жбрыху, мгновенно запрыгнувшему ему на колени. В его детском пока еще знании магии осталось немало пробелов. Концентрация к их числу не относилась. Чаще всего мама упоминала в числе главных бед унаследованную от нее же самонадеянность, готовность считать личное мнение наиболее правильным. Что делать, какой уж есть… Он решил вылечить Ёрру, и своего добьется.
- Что скажешь про глазное дно, Баф? - шепнул эфрит. - По-моему, не безнадежно. У него должно быть зрение. Как я полагаю, вся беда в развитии непрозрачной пленки. Может, травма глаз в молодости или последствия попадания всякой грязи во время этого их жуткого ритуала ослепления. Я так думаю, готовили смесь крови и воды в посуды, на дне которой имелся песок. Из нее же закапывали смесь в глаза.
- Ф-ф-ф-ф, - согласился жбрфх.
- И я говорю: дикари, надо им рассказать про обеззараживание, - кивнул Орлис. - Начнем с леди Аэри. Она неплохо разбирается в лечении. Умеет голосом очищать жидкости и поверхность лекарских ножей.
Жбрых вслушивался в звуки голоса приятеля и серьезно кивал. Он давно усвоил такой способ одобрения действий Орлиса. И, к огорчению окружающих, находил мудрыми и правильными любые глупости, совершаемые другом.
А еще участвовал в них азартно и в полную силу. Даже молодой жбрых из числа высших мазвов способен накапливать и обрабатывать магию активнее и полнее, чем любое другое существо или устройство. К тому же он заранее подстраивает поток под своего напарника, именно для его техники и стиля. Баф из сырой магии мира Дарлы выделял эдакий жидкий огонь, который опытные в опознании характера ампари обозначили бы как золотистый с оттенком багрянца: подвижный, озорной и в то же время полно и ровно контролируемый рассудком.
Сейчас Орлис брал активно, он не рискнул бы использовать столь тонкую и сложную магию без поддержки и настройки со стороны личного мазва. Конечно, он уже привык к непостижимой огромности резерва магии на Дарле и научился черпать бережно, но и теперь любая ошибка грозит бедой.
Снаружи заволновались стражники: карета слегка светилась, в оконцах плясали искристые огоньки бликов, хотя облако надежно укутало лик Адалора. Зорень дал сигнал прекратить движение, заглянул, охнул - и рискнул остаться внутри.
- Помощь не требуется? - уточнил он.
- Держи ему голову ровнее, - охотно отозвался эфрит. - И лучше бы нам пока не двигаться с места.
- Не двинемся, - заверил полусотник. - Что за дело ты затеял?
- Видишь, у него на глазах пленка.
- Бельмо, - упростил Зорень, приглядевшись. - Не так уж стар наш прорицатель. А вот - подкралась беда.
- Ее и убираю, - забормотал Орлис, нагибаясь над лицом спящего. - Почти готово. Интересно, какого у него цвета глаза, правда?
- Все зрецы, как я слышал, родом с севера, - прикинул Зорень. - Адалор дарует им силу провидеть. Светлые глаза. Может, даже зеленые с серебром. Далисийским мхом мы такие зовем. Потому что в предгорьях у моря растет зеленый мох. И отражается во взорах жителей тех мест.
- Угадал, - довольно отметил Орлис. - Смотри сам.
- И правда, - поразился Зорень, бережно укладывая зреца на диван. - Большое ты дело сделал, сын Адалора.
- Вот еще выдумал прозвище! - возмутился Орлис.
- Тебя так многие зовут, кто твоего папу видел, - улыбнулся воин. - Теперь вовсе не отопрешься. И карета у нас светится, и зрец, того и гляди, начет видеть. Хорошо быть грифским сыном! Самое интересное дело Варза доверил именно мне.
- Что ж он тебя в тысячники не произвел? - прищурился Орлис.
- Время у нас довольно мирное. На сотни дружину считаем. Ближнюю, - чуть помолчав, добавил Зорень. - К тому же я сам не захотел. В войско отправляться - значит, жить в степи у Алых гор. Я провел там четыре зимы, и довольно.
Он сокрушенно вздохнул и смолк, укутывая зреца в теплое одеяло. В душе Зорень ругал себя за излишнее увлечение воинскими играми. Тысячник… Как же, была такая мечта. Не уехал бы в погоню за ней из летнего терема доброй грифьи Берны, послушался бы темной тревоги, накопившейся на сердце, глядишь, и уцелел бы молодой гриф на той злополучной охоте. Кто ему готовил коня? Кто скакал рядом? Ближние. Двоих он позже сам приволок к отцу в подвалы. Выследил, поймал и доставил. Вопреки прежнему своему отвращению к пыткам, остался, чтобы жадно выслушивать их откровения. Он был уверен, что юноша упал под копыта не случайно. Жаль, сказали предатели мало: словно им укоротили память. Зорень не унялся, уехал искать иные свидетельства. А когда вернулся с ответом, в покоях грифа уже сидел странный ребенок - Орлис. И один из устроителей заговора, служитель храма, хрипел, признаваясь в содеянном утратившим силу голосом. Теперь южными соседями Загорья займется брат. Он рожден для дворцовых интриг. Не погнушается прибегнуть к самым грязным способам, чтобы в грифстве Шэльс вспомнили: те, кто зарится на степи за каналом, долго не живут. Как дышать, отравив жизнь соседям? Как в глаза им глянуть? Как прощения у богов вымолить? А коли не стало у грифов юга своей совести - брат позаботится, чтобы дыхание им перехватило тонким скользким шнуром.