му глазу кажутся совершенно сухими и твердыми. Столь же уверенно лошади ведут себя и в лесу. С какой бы скоростью они ни бежали через лабиринт молодых зарослей, они никогда не ошибутся, где можно прыгнуть, а где обойти вокруг или пойти прямо. В то же время они абсолютно не считаются с ростом всадника, и ему иногда грозит участь Авессалома[22].
Мы проехали три четверти пути, прежде чем увидели гавань и залив Альмирантасго. Несколько миль дорога лепилась вверх по горе, а долина оставалась справа, постепенно уходя вниз. Прямо перед нами на фоне неба резко вырисовывалась вершина пологого холма, и казалось, за ним уже ничего нет. Дорога вела через вершину. Там нас встретил дикий пронизывающий ветер и внезапно открывшаяся широкая панорама залива.
День был облачный. Неспокойные воды сверкали, как жидкий металл, между уходящими вдаль темными, словно железо, стенами гор. На западе в прозрачной дымке виднелись вершины острова Досон. Пренебрегая опасностью, мы рысью спустились по каменистой тропинке с холма в низину, где была гавань. На этой безлесной и безводной равнине ветер дул с обновленной яростью, словно пытаясь преодолеть сопротивление стоящих на пути гор. На ровном песчаном берегу залива, там, куда чуть ли не доходил прилив, стояла неказистая хижина, служившая местом ночлега для людей с Эстансии Исабель во время их случайных наездов в гавань. Хижина так пострадала от морских брызг и песчаных заносов, что сама казалась выброшенным морем обломком.
Недалеко от хижины на лугу стоял деревянный крест над могилой неизвестного, который, видимо, не вынес тоскливого одиночества и покончил самоубийством. Вечный шум прибоя, набегавшего на берег, широкие отмели залива еще больше усугубляли ощущение одиночества, вызываемого этой картиной.
Подкрепившись горячим кофе и хлебом, мы начали долгий, медленный обход горы Маунт-Хоуп спереди, чтобы достичь южной бухты. Взбираясь вверх с одной лесистой кручи на другую, мы достигли сравнительно плоской вершины горы. Здесь между широкими уступами скал тоже было болото; карликовые деревья почти лежали на земле — свидетельство торжествующей силы западных ветров.
Уже на следующий день после прибытия на озеро, я пытался заглушить в себе беспокойство о судьбе «Кэтлин». Сохранять философское спокойствие помогала лишь моя вынужденная пассивность. Однако теперь, когда за каждой возвышенностью, на которую мы поднимались, за каждым уступом, который огибали, можно было увидеть другой залив и узнать, что за несчастье приключилось с моим ботом и что помешало помощнику встретиться со мной, я оказался во власти самой черной тревоги. Я уже собирал все свое мужество, чтобы не дрогнуть, увидев берег, усеянный обломками судна: мое воображение очень живо рисовало эту картину. Но мы шли дальше и дальше, убыстряя шаг, а на нашем пути вырастали все новые препятствия. И вот уже я не мог идти быстрее: я устал. Утомление и напряженное ожидание заставили меня поверить в мрачные предчувствия.
И вдруг за изгибом мыса, по которому петляла наша тропинка, показался залив. Но не весь! Сначала мы увидели дальний южный конец длинного берега, покрытый ровным, чистым, без единого пятнышка, песком, у границы которого разбивались высокие темные волны. По мере продвижения вперед однообразная картина приобретала ясный возвышенный драматизм истинного искусства. И чем ближе был берег, тем все громче становился рев волн.
Наконец море зазвучало во всю мощь, разбиваясь о сотню рифов и островков, расположенных прямо над нами. Мы окинули взглядом развернувшуюся картину. Перед нами лежал залив. На длинном пустынном берегу не было ни кустика. Устье реки прорезало берег; ее чистые воды не встречали на своем пути ни малейшей преграды. И там, в защищенной от моря бухточке, где за дюнами река разливалась всего шире, качалась на волнах надежно бросившая якорь малютка «Кэтлин». Никогда еще взгляду не представлялось более радостного зрелища!
Нет необходимости рассказывать, с какой быстротой пробежали мы полмили, отделявшие нас от бота, как громогласно звали помощника и просили перевезти нас на бот. И вот мы сидим в теплой каюте за чаем, а помощник рассказывает о своих приключениях.
В день моего отъезда на озеро помощник, дождавшись прилива, поднял якорь и, не втаскивая его на палубу, направил бот в русло реки. Добравшись до устья, он попал в сильное течение, но с помощью благоприятного ветра благополучно преодолел течение и отдал якорь в лагуне, расположенной на некотором расстоянии ниже моста.
На рассвете следующего утра помощника разбудили удары судна о дно. Оказалось, что сильным течением якорь протащило по зыбкому галечному грунту. Помощник вытащил якорь на мыс, расположенный ниже по реке, зарыл его на три фута в песок и завел на мост два кормовых конца. Но под воздействием приливов течение было так сильно и изменчиво, что он отложил поход на озеро еще на день.
Однако назавтра поднялся ветер — новый угрожающий фактор для «Кэтлин» и ее нестойкого якоря. Несмотря на шквал, якорь выдержал, и день прошел без каких-либо неблагоприятных происшествий. Однако беспокойство не оставляло помощника, и он лег спать не раздеваясь. Ветер превратился в шторм. В час ночи прилив достиг места стоянки «Кэтлин» и, преодолев противоборствующую силу течения, отдал бот на милость ветра. Якорь сорвало, помощник проснулся от грохота: судно билось о мост.
До четырех часов, пока прилив не пошел на убыль, помощник, словно привязанный, сидел на мосту и отталкивал от него «Кэтлин». Ему удалось сделать то, чего не смог якорь, — этот случай показывает, как силен и вынослив был мой помощник.
Однако неприятностям подобного рода настал конец. С носа «Кэтлин» мы завели два якоря и прикрепили их к корням деревьев, росшим ниже по течению, а нормой накрепко пришвартовали ее к мосту.
Хуан тем же вечером вернулся в гавань. На следующее утро, тяжело нагруженные различными деликатесами («любимыми пикулями» миссис Мюлах), мы догнали его и пустились в обратный, ничем не примечательный путь на ферму.
Мюлах приветствовал нас от всего сердца. Словно празднуя наше возвращение, он поджег огромную кучу хвороста. Мы сидели в темноте вокруг костра и смотрели, как искры летели ввысь и гасли там, где-то около звезд. Такая абсолютная восхитительная тишина стояла на земле, что у меня возникло чувство, будто все здесь мое, что я никуда не уезжал из дома. Словно по мановению волшебной палочки, это минутное настроение сделало нереальным тот факт, что между мной и домом пролегли семь тысяч миль и месяцы путешествия. Настоящие место и время стали иллюзией, а иллюзия превратилась в действительность.
Жаркие драконьи языки пламени жадно лизали ночь. Мы могли целыми часами лежать и зачарованно смотреть на огонь. Он символизировал дух, пожирающий нагромождение отбросов материального мира. И наконец сама возвышенность покоя помогала нам постичь сокровенные красоты всемирного духа. Такое состояние недолговечно. Необузданной энергии Мюлаха мечтательность была противопоказана. Он вскочил, стал вырывать кусты с корнем и, словно дьявол, все подкидывал сучья в огонь.
Хотя неутомимость Мюлаха почти совсем измотала меня, главное испытание для нашей выносливости было еще впереди. Наш хозяин целыми днями толковал об экспедиции (я расскажу об этом в особой главе) — такое огромное значение мы ей придавали и столько вызвала она предварительных обсуждений.
ГЛАВА XIВЕЛИКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ
НАМ ПРЕДСТОЯЛО проложить дорогу через высокие горы, расположенные севернее Эстансии Исабель, к обжитой местности, которая простиралась к северу от гор до Магелланова пролива и к востоку до реки Рио-Гранде. По многим причинам было важно иметь здесь средство сообщения. Мюлаху казалось, что нужно отправиться в экспедицию сейчас, пока мы гостили у него. Нам тоже это начинание казалось привлекательным, и в то же время оно немного пугало нас из-за неутомимой энергии нашего проводника.
В тот памятный день мы с Вилли[23] поднялись почти вместе с солнцем и стали одеваться. Пришлось ждать несколько часов, прежде чем проснулись остальные обитатели дома. После завтрака мы начали собираться в дорогу. Решили идти пешком, а продовольствие навьючить на лошадь. Мы должны были провести в походе по крайней мере ночь.
— Что мне брать с собой? — спросил я начальника экспедиции.
— Ничего! Увидите, как мы здесь устраиваемся. Разожжем большой костер. Ляжем около него. И ничего больше не надо. Одеяла? Нет, и одеяла не берите. Палатку? Обойдемся без вашей палатки. Моя достаточно велика. Если начнется дождь, места хватит всем.
У меня были некоторые удобные в походе вещи, которые я робко предложил захватить с собой, но услышал в ответ, что незачем размениваться на такие пустяки. Однако мой большой металлический чайник был милостиво принят. Я ухитрился затолкнуть в него несколько пачек супового концентрата и четыре чашки, хотя Мюлах сказал, что для четырех людей достаточно и одной. Мы обменялись с Вилли понимающим взглядом и решили не противоречить. Так или иначе, когда лошадь навьючили, на ней оказалось много тюков и свертков.
Мы отправились в дорогу. Миновали последние угодья фермы и вошли в лес, где еще не ступала нога человека. Легко одолели подъем к горному ущелью, через которое должны были пройти. У меня был компас, и я шел впереди, выбирая дорогу, понемногу расчищая ее от бурелома. За мной следовали Мюлах с большим мясницким ножом и Хуан с мачете. Срезая сучья и молодые деревца, которые мешали идти, они прокладывали путь для Вилли и лошади, замыкавших шествие. Некоторое время мы шли по ровной тропинке гуанако, которую мне посчастливилось найти. Отбросив сухие сучья и ветки, я настолько улучшил тропинку, что, пораженные ее шириной и красотой, мои спутники в один голос нарекли ее Камина Кент