День пятого апреля начался красочным восходом солнца. Засверкали длинные волны. Такелаж продувался теплым юго-западным ветром. Наступили первые погожие денечки. Солнце, покрывшее зеленью поля континента, вызвало к жизни новые наряды. Зелень иногда запаздывает, мода — никогда. На бульварах появляются многочисленные группы гуляющих. Таковы Елисейские поля[145] в воскресенье под ярким солнцем мая.
В течение всего утра я так и не увидел капитана Корсикэна и, желая узнать новости о Фабиане, отправился к нему в каюту, расположенную подле главного салона. Постучав и не получив ответа, приоткрыл я дверь — Фабиана в каюте не было.
Вернувшись на палубу, я не заметил среди гуляющих ни моих друзей, ни доктора. И тут я задумался: в каком месте парохода держат в заточении несчастную Эллен? В какой она каюте? Куда ее упрятал Гарри Дрейк? В чьих руках находится эта бедняжка, оставляемая мужем на целый день? Вероятно, она отдана на попечение одной из корабельных горничных, а то и какой-нибудь равнодушной сиделки. Мне хотелось узнать это не из праздного любопытства, но в интересах Эллен и Фабиана, причем не только для того, чтобы предотвратить их встречу, чего я все время опасался.
Я начал поиск по каютам, примыкающим к дамскому салону, и прошел по коридорам двух этажей, где размещаются эти каюты. Проверка оказалась нетрудной, поскольку имена пассажиров, написанные на карточках, были прикреплены к дверям каждой из кают, что облегчало работу стюардов. Я не нашел имени Гарри Дрейка, что меня мало удивило, поскольку этот человек, вероятно, отдал предпочтение каютам, расположенным в кормовой части «Грейт-Истерна», возле наиболее посещаемых им салонов. С точки зрения комфорта, не было никакой разницы между помещениями на носу и на корме, так как «Общество фрахтовщиков» объявило, что обеспечивает для всех пассажиров обслуживание единого класса.
Я прошел через ресторанные залы, внимательно разглядывая двери в коридорах, откуда расходился двойной ряд кают. Все они были заняты, каждую из них занимал только один пассажир, но имени Дрейка и здесь не было. Теперь уже это меня настораживало, так как я прошелся по всему плавающему городу, и мне было не известно, существует ли где отдаленный «квартал обитания». Я спросил одного из стюардов, и он просветил меня, что в кормовой части судна, позади ресторанных залов, есть еще несколько кают.
— А как туда попасть? — осведомился я.
— В самом конце надстройки находится палубный трап.
— Спасибо, мой друг. А вы случайно не знаете, какую каюту занимает месье Гарри Дрейк?
— Не знаю такого, сударь, — ответил мне стюард.
Я вернулся на палубу и, обогнув надстройку, нашел дверь, ведущую к указанному мне трапу. Он вел не к просторным салонам, а на полутемную квадратную площадку, от которой по обе стороны располагались каюты. Если Гарри Дрейк хотел изолировать Эллен, лучшее место трудно было найти.
Я прошелся по площадке и по боковым коридорчикам от двери к двери. Большая часть этих кают была не занята. На карточках кое-где были имена, всего два или три, но Гарри Дрейка среди них мне найти не удалось. По завершении столь тщательного осмотра помещений я отчаялся и готов был уйти, но тут мой слух привлек еле слышный шепот со стороны левого коридорчика. Я направился туда, и едва различимые звуки становились отчетливее. Мне показалось, что поют какую-то жалобную песню или выводят тягучую мелодию, слов которой я не в состоянии разобрать.
Я прислушался. Пела женщина, и ее тихий голос нес в себе глубочайшую печаль. Этот голос наверняка принадлежал безумной. Предчувствие вело меня по верному пути. Я тихонько подошел к двери с номером семьсот семьдесят пять. Это оказалась последняя дверь в темном коридорчике, и на нее падал свет одного из иллюминаторов, прорезанных в корпусе «Грейт-Истерна». На дверях каюты отсутствовало имя пассажира.
Теперь голос несчастной был слышен отчетливо. Песня ее, нежная и горестная одновременно, состояла из строк, то и дело прерывавшихся. Это были какие-то причудливо разорванные строфы, подобные тем, что произносит женщина, погруженная в магнетический транс[146]. И хотя у меня не было возможности в этом удостовериться, я не сомневался, что пела именно Эллен.
Несколько минут я стоял и слушал, но мне пришлось удалиться, потому что кто-то шел по квадратной площадке. Гарри Дрейк? В интересах Эллен и Фабиана нельзя было допустить, чтобы он меня застал здесь. К сожалению, коридор, огибающий двойной ряд кают, не позволял незамеченным выйти на палубу. Однако я быстро догадался, кому именно принадлежат шаги. Меня укрывала полутьма, и я устроился за углом коридора, откуда мне все было видно, а меня — нет.
Звуки шагов затихли. По странному совпадению, перестала петь и Эллен. Я прислушался. Через некоторое время пение возобновилось, а пол снова заскрипел под давлением легких шагов. Я вытянул голову и в конце коридора, в неверном свете, проникавшем через фрамугу каютной двери, разглядел Фабиана.
Да, это был мой несчастный друг! Какой инстинкт привел его сюда? Быть может, он еще прежде меня обнаружил место, где скрывают молодую женщину? Я не знал, что и подумать. Фабиан медленно приблизился, вслушался и подался вперед на этот манящий голос — возможно, бессознательно и против воли. И тут мне показалось, что с его приближением пение становилось все слабее, точно непрочная путеводная нить, готовая вот-вот оборваться… Не дойдя до каюты, Фабиан остановился и замер.
Как могло его сердце переносить столь жалобные звуки? Как могло все его существо оставаться бестрепетным? Не может быть, чтобы звучание этого голоса не вызвало у него воспоминаний прошлого. Более того, если он не знал о присутствии на борту Гарри Дрейка, то как он мог предположить, что здесь находится Эллен? Нет! Этого не может быть, и, скорее всего, печальные звуки просто нашли неосознанный отклик у него в сердце, переполненном грустью.
Фабиан все еще вслушивался. Что он будет делать дальше? Позовет безумную? А вдруг Эллен выйдет? Все возможно, это, конечно, опасно. Тут Фабиан подошел к двери каюты. Пение, постепенно стихавшее, вдруг совершенно смолкло, и внезапно раздался щемящий крик.
Неужели Эллен, словно под воздействием неведомых токов, почувствовала, что рядом находится человек, которого она любила? Поведение Фабиана напугало меня. Он весь подобрался. Уж не собирается ли он взламывать дверь? Я вскрикнул и бросился к нему.
Он меня узнал и не сопротивлялся, когда я попытался увести его оттуда. Лишь спросил глухим голосом:
— Знаете ли вы, кто эта несчастная?
— Нет, Фабиан, нет.
— Она безумна! — воскликнул он. — Это голос иного мира. Но, по-моему, она не безнадежна. Мне кажется, что немного преданности, немного любви полностью излечат бедную женщину!
— Пойдемте, Фабиан, — обратился я, — пойдемте же!
И мы вернулись на палубу. Фабиан, не говоря ни слова, тут же расстался со мной, но я не упускал его из виду до тех пор, пока он не скрылся за дверью своей каюты.
Глава XXIII
Чуть позднее я увиделся с капитаном Корсикэном и рассказал ему о сцене, свидетелем которой был. Он согласился со мной, что надвигается беда. Как мы стремились предотвратить ее! Ах, как мне хотелось ускорить ход «Грейт-Истерна», а еще лучше, если бы Гарри Дрейка и Фабиана разделял океан!
Мы с Корсикэном долго ходили взад и вперед по палубе, пока не приняли решение еще более тщательно наблюдать за всеми действующими лицами драмы, чтобы развязка не наступила сама собой, помимо нашего участия. В тот день мы ожидали встречи с пакетботом «Острэлиан», принадлежащим компании «Кунард», водоизмещением две тысячи семьсот шестьдесят тонн, который обслуживал линию между Ливерпулем и Нью-Йорком и должен был отплыть из Америки во вторник утром. Но пакетбот так и не появился.
В одиннадцать часов пассажиры-англичане организовали подписку в пользу раненых на борту, тем более что многие из них до сих пор находились в лазарете, среди них и главный боцман, которому угрожала на всю жизнь хромота. Подписной лист быстро заполнился, хотя, по правде говоря, возникали споры по мелочам, причем дискутирующие обменивались не слишком благозвучными выражениями.
В полдень удалось провести в высшей степени точные наблюдения по солнцу:
41°41'11" с. ш.
58°37' з. д.
Пройдено по курсу: 257 миль
Итак, широту удалось определить с точностью даже до одной секунды. Прочитав объявление, юные влюбленные надули губы. Без сомнения, они сожалели, что так и не удастся поддать пару.
Перед ленчем капитан Андерсон пожелал отвлечь пассажиров от дорожной скуки. Он устроил гимнастические упражнения, которыми руководил лично. Человек пятьдесят, до того не знавших куда себя деть, вооруженные, как и капитан, жезлами, подражали с обезьяньей ловкостью каждому его движению. Эти участники гимнастической импровизации «работали» методично, не разжимая губ, как солдаты, выполняющие ружейные приемы на плацу.
На вечер было объявлено новое «развлечение». Я решил не ходить. Эти однообразные шуточки наводили на меня уныние. Там собирались представить вторую газету, конкурента «Океанских новостей». Говорили, что в этот вечер оба листка будут состязаться друг с другом.
Я вышел на палубу, как только опустилась ночь. Море заволновалось, предвещая плохую погоду, хотя на небе пока что не было ни облачка. Усилилась боковая качка. Устроившись на одной из банок рубки, я наслаждался ярко сияющими созвездиями. Звезды россыпью собрались в зените, и если невооруженным глазом можно различить не более пяти тысяч сверкающих тел небесной сферы, в этот вечер, как мне показалось, их были миллионы. Я заметил у самого горизонта цепочку звезд, входящих в созвездие Пегаса, во всем своем зодиакальном величии напоминающую украшенное блестками карнавальное платье королевы. А высоко в небе сияли Плеяды и — подобно им — созвездие Близнецов, где, вопреки названию, звезды не размещались друг возле друга, как герои известной басни. Созвездие Овна смотрело на меня пылающим глазом. В верхней точке небосвода блистала Вега