— Ну, садись, садись, товарищ инспектор, — благодушно сказал Мосолов, выжидательно посматривая на Зубова, — это, кажись, ты первый раз ко мне пожаловал.
Хотя обращение на «ты» несколько удивило Василия, он ответил в тон Мосолову:
— Ты ведь ни разу меня и не приглашал, Кузьма Федорович.
— Ладно, ладно, садись, гостем будешь.
От чисто выбритого лица и крепкой фигуры Мосолова веяло здоровьем, и по выражению его проницательных карих глаз видно было, что этот человек твердо уверен в том, что все, что он делает и говорит, правильно, хорошо и нужно для пользы дела.
— Я к тебе с небольшим вопросом, Кузьма Федорович, — сказал Василий. Он подвинул стул к Мосолову: — Хочу у вас при колхозе организовать для начала рыбоводный пункт, а к осени, если все пойдет хорошо, можно будет свой заводик оборудовать… Я посоветуюсь с Архипом Ивановичем, поговорю с рыбаками, комсомольцев поднимем…
— Ну чего ж, — поднял брови Мосолов, — дело это хорошее, правление колхоза тебе поможет.
— Так вот я и хотел потолковать насчет помещения и кое-какого оборудования.
Мосолов помолчал. Как бы прикидывая про себя, во что может обойтись строительство и оборудование рыбоводного завода, он постучал носком начищенного сапога по полу и повел в сторону Зубова затянутой черным бинтом рукой.
— Это же, должно быть, станет нам в копеечку, как ты полагаешь? Завод — это, брат, не шутка, тут обмозговать надо…
— Что ж, по-твоему, мы рельсопрокатный или автомобильный завод строить будем? — усмехнулся Василий. — Тут, Кузьма Федорович, ни кирпичных корпусов, ни станков не требуется. Просторное помещение да водопроводные трубы — вот тебе и весь завод. А потом уж мы в нем бассейны для мальков соорудим, стационарные рыбоводные аппараты поставим, холодильник установим, садики на реке разместим… — Он с надеждой взглянул на помрачневшего Мосолова и добавил просительно: — Да я ведь сейчас не о заводе речь веду, а о рыбоводном пункте, в котором людям хотя бы методы разведения рыбы показать можно было.
Мосолов подошел к Василию и легонько тронул его за плечо.
— А зачем это нам сейчас? — жестко спросил он.
— Что? — не понял Василий.
— Да рыбоводный пункт.
— Как — зачем? Надо же, Кузьма Федорович, переходить к новым методам ведения рыбного хозяйства…
Мосолов снова сел и здоровой рукой стал оправлять повязку.
— Я давно собирался потолковать с тобой, Василий Кириллыч, — обдумывая каждое слово, начал он. — Ты, по-моему, загибаешь в своей работе.
— Как это — загибаю? — удивленно посмотрел на него Василий. — Почему?
— Погоди, не горячись. Я тебе все выскажу. Ты вот давеча конфисковал улов второй бригады. Теперь завод придумал. Все это, конечно, хорошо, и мы, между прочим, помещение для рыбпункта тебе выделим. Но не в этом дело.
— А в чем же?
— Дело, брат, в том, что при нашей работе нам невозможно, как детишкам, гопки скакать и всякими дуростями заниматься.
— Разве завод — это дурость?
— Погоди, — досадливо отмахнулся Мосолов, — не пришивай мне всякой ерунды. Надо, друг милый, каждую работу соразмерять со своими силенками. — Он хлопнул Василия по колену: — Ты скажи, какая главная задача стоит сейчас перед нашим рыболовецким колхозом? Дать государству рыбу? Правильно? Так вот из этой задачи нам и надо исходить. За завод с нас никто не спросит, а за выполнение плана добычи спросят. «Где, скажут, ваша рыба? Как выполнено ваше обязательство?» — Кузьма Федорович смягчил голос и проговорил мечтательно: — Придет время — мы, Василий Кириллыч, и завод построим и хозяйство по-новому поставим, а пока надо по одежке протягивать ножки и не распылять силы, иначе доведется нам плакать. Обратно же и с приловом молоди такая же история получается. — Он протянул Василию портсигар. — Кури.
Из дому вышла жена Мосолова, дородная женщина в розовом капоте. Придерживая ведро, она покосилась на Зубова и вежливо поклонилась.
— Кончай свою уборку, Фаня, — крикнул Кузьма Федорович, — да организуй нам чего-нибудь! — Посмотрев на угрюмо молчавшего Василия, он усмехнулся: — Ты не обижайся, Кириллыч. Мы с тобой фронтовики, и я тебе зла не желаю. Хоть ты и офицер, а я сержант, но я по годам в батьки тебе гожусь и могу тебя по-дружески уму-разуму поучить, потому что…
— Нет, Кузьма Федорович, подожди, — перебил его Василий, — сначала я выскажу тебе все, что думаю, а потом учи меня, если есть охота… И уж если ты заговорил о фронтовиках, то я тебе скажу, что при твоих мыслях ты свое звание фронтовика в грязь затоптать можешь. Да, да! Ты говоришь, что надо силенки свои соразмерять? А помнишь, у нас бойцы втроем или вчетвером от немецкого взвода отбивались, рубеж свой обороняли да еще на штурм вражеских дотов шли? Не помнишь? Забыл, Кузьма Федорович?
— Это я помню, — сердито возразил Мосолов, — но там, друг милый, другое дело было… Там была война…
— Нет, не другое дело, Кузьма Федорович. И тогда и сейчас решало одно и то же — сила нашего советского человека. А ты человеческую душу со счетов своих канцелярских скинул, пренебрег ею, и потому, помяни мое слово, будешь в обозе у жизни плестись.
Мосолов в раздражении дернул плечом, хотел что-то сказать, но в это время его жена вышла на порог и крикнула:
— Пожалуйте к столу!
Они пошли в комнату, и, пока хозяйка потчевала Василия холодным каймаком и вяленой рыбой, он, волнуясь, говорил Мосолову:
— Рыбака надо убеждать делом, Кузьма Федорович. Он болтовне не поверит, ему надо видеть результаты новых форм хозяйства, а так…
Глядя на Василия, Мосолов думал раздраженно: «Только петушится, герой, а посади его на мое место да заставь план выполнять, он не то запоет!..»
— Ладно, Кириллыч, — хмуро сказал Мосолов, — видать, мы один другого не понимаем. Я тебе уже сказал что препятствий для твоего рыбпункта никто чинить не будет. Бери себе, пожалуйста, амбарчик, который на винограднике стоит, и развертывай на здоровье рыбпункт. — Кузьма Федорович поднялся, походил по комнате и заговорил глухо: — А что касается колхоза, то тут мы по-разному на дело глядим. Ты, друг милый, землю копытом роешь, выше себя прыгнуть хочешь, как конь норовистый, а я свой расчет имею.
— При чем тут расчет? — пожал плечами Василий,
— А при том, что перво-наперво надо в колхозе дисциплину укрепить, обязательство перед государством выполнить, силы расставить правильно, а потом уже бить наверняка, чтобы не иметь поражения. Ясно?
— Бросим об этом, — поднялся Василий, — все равно мы так ни до чего не договоримся. Лучше поставить вопрос о хозяйственном плане артели на партийном собрании, с людьми посоветоваться, а потом решение принимать.
Темнея от гнева, Мосолов со стуком отодвинул стул.
— Что ж, можно и на партийном собрании поговорить, — сказал он тихо, — а только, товарищ лейтенант, рановато вы меня в отстающие записали…
Когда Василий ушел, Кузьма Федорович долго ходил по комнате, глядя себе под ноги.
«Без году неделю в станице находится, — думал он о Зубове, — а уже учить меня вздумал и дорогу колхозу определять…»
Но, как ни злился Мосолов, его все-таки тревожила мысль о том, что он, гвардии сержант, коммунист и герой войны, что-то напутал и потому совершает какую-то серьезную ошибку.
Зубов же хотя и жалел Мосолова, но считал, что поступил правильно, сказав председателю все, что думал.
Не желая отрывать старых рыбаков от лова, Зубов пошел к Тосе Белявской, чтобы договориться о помощи со стороны комсомольцев.
Тося, потеряв родных, ушла, как и Зубов, добровольцем на фронт, служила в прожекторной роте, дважды была контужена и в конце войны награждена орденом Красной Звезды. По окончании войны она вернулась в Голубовскую, поселилась у старшего брата, работала в избе-читальне, а потом была избрана секретарем комсомольской организации. Спокойная, рассудительная девушка, она скоро стала любимицей всей станичной молодежи. Лучшие рыбаки-стахановцы не раз сватали Тосю, но она вежливо отказывала женихам и говорила задумчиво: «Я еще подожду с замужеством». Девчата прозвали Тосю чудачкой, но поговорили немного и замолчали, решив, что каждый человек волен устраивать свою судьбу, как ему хочется.
Идя от Мосолова, Василий встретил Тосю на улице.
В белой шелковой блузке, в накинутой на шею синей косынке, в резиновых сапожках, она шла по залитой водою улице, держа на руках толстую белокурую девочку.
— Здравствуйте, товарищ ефрейтор! — издали закричал Василий. — Вы-то как раз мне и нужны!
— Здравия желаю, товарищ лейтенант! — серьезно ответила Тося и пересадила девочку с правой руки на левую.
— Это что же, дочка, что ли? — спросил Василий.
Тося засмеялась:
— Дочка, только не моя.
Когда Василий рассказал об организации рыбоводного пункта и попросил помочь оборудовать выделенный Мосоловым амбар, Тося кивнула головой:
— Конечно, поможем, Вася. Я уже давно думала о чем-нибудь таком. Не о пункте, правда, а вообще о новом большом деле, чтобы молодежь наша увлеклась им по-настоящему… — Подняв голубые глаза, Тося сказала серьезно: — Понимаешь, Вася, ребятам и девушкам надоело наше тихое захолустье.
— Подожди, подожди, — насторожился Василий, — с каких это пор Голубовская стала для вас захолустьем?
— Да я не в этом смысле, — сердито отмахнулась Тося, — я совсем о другом…
— О чем же?
— Как бы тебе сказать… Вот, понимаешь, спрашивает нас кто-нибудь со стороны: «Как там у вас дела?» — а мы отвечаем: «Ничего». Ни-че-го… Ни хорошо, ни плохо. Удовлетворительно. Посмотришь, в других колхозах жизнь ключом бьет, люди растут, а у нас ни холодно ни жарко. План добычи мы с горем пополам выполняем, снасть бережем — значит, все в порядке. А люди работают вполсилы.
Василий пытливо посмотрел на девушку. На белой Тосиной блузке, словно раскрывший лепестки мак, алел орден. Перебирая пальцами русую косу, Тося говорила тихонько:
— Это ты хорошее дело задумал, только бы нам его до конца довести. Трудно будет, Вася. Придется кое-кого уговаривать, а кое с кем в драку вступать… Ну, ничего. Почин мы сделаем. Сегодня же соберем девчат и завтра выйдем на работу. Девчата все пойдут. — Она притронулась к руке Василия и сказала, глядя ему в глаза: — Только смотри, Вася, чтоб опыт твой удался, а то конфуз выйдет. Ты не обижайся. Надо ведь, чтоб люди сразу, на практике, убедились, в чем тут дело, и доверие к нам не потеряли.