Все это было давно известно профессору Щетинину, так же как были известны ему сотни определений и терминов, разъясняющих миграцию рыб и формы их размножения. Но старик хотел проникнуть глубже этих известных определений и во что бы то ни стало найти метод сохранения в реке явно исчезающей белуги.
— Мы нарушили плотиной законы размножения белуги, и мы должны ей помочь, — упрямо твердил Щетинин, — мы не можем бросить ее на произвол судьбы.
— Все это напрасная затея, — возражали профессору его коллеги, — природа сильнее нас…
— Чепуха! Ересь! — сердито кричал Щетинин. — Эта рыба — гордость советской земли, ее нигде, кроме наших водоемов, нет. Чудесная зернистая икра, добываемая нами из белуги, славится на весь мир. Мы должны спасти белугу для завтрашнего дня…,
— Ничего из щетининской затеи не выйдет, — утверждали скептики, — она выеденного яйца не стоит.
— Только денежки государственные плакать будут.
— Поживем — увидим…
Илья Афанасьевич знал об этих разговорах. Он и сам не был твердо уверен в успехе своего предприятия, так как икряную белугу никто никогда не пересаживал за плотину, и поэтому нельзя было заранее предсказать результаты такой пересадки. Зато Щетинин знал другое: рыбники не могут сидеть сложа руки и равнодушно дожидаться окончательного исчезновения белуги. Именно поэтому он и рискнул заняться пересадкой рыб за плотину, поставив на карту свой научный авторитет.
И как ни сгорали от нетерпения Мосолов и Головнев, мечтавшие с помощью белужьей экспедиции выполнить свои планы, как ни торопили они Щетинина — старик оставался непоколебимым: он не разрешал начать лов до тех пор, пока не будут закончены все приготовления.
Прежде всего надо было приготовить суда для перевозки пойманной белуги за шлюз. Для этого использовали два вместительных паузка, приведенных на буксире «Жерехом»; в подводной части их бортов прорезали большие люки с откидывающимися крышками и наполнили паузки водой; это превратило полузатопленные, низко сидящие суда в плавучие водаки. Водаки и предназначались для транспортировки белуг за плотину.
Кроме того, под наблюдением Щетинина были заготовлены для мечения белуг нержавеющие латунные ярлыки с оттиснутым на них номером. Прикреплять эти ярлыки к рыбе решили тонкой и мягкой проволокой с особым покровом, похожим на изоляцию телефонной проводки. Затем профессор выбрал на колхозном дворе самые крепкие невода, шнуры для куканов, велел изготовить длинный гладкий шест для обмера гигантской рыбы, нанес на этот шест сантиметровые деления и приказал отправить все оборудование на тоню.
Первый лов белуги Щетинин назначил на пятницу и попросил Мосолова к шести часам утра выслать обе бригады на тоню Таловую.
С восходом солнца вся станица оказалась на левобережье. Каждого голубовца интересовало невиданное зрелище.
Тоня Таловая представляла собою вытянутый вдоль реки длинный участок пологого, засыпанного белым песком берега. В некотором отдалении от воды на ней высились поросшие вербой и тальником песчаные наносы, а еще дальше темнела Тополиха — густой зеленый лес. Обычно на Тополихе полновластно царствовала тишина: тут были слышны только всплески жирующей рыбы да звонкое кукование голосистой кукушки в лесной чаще. Но в это утро на тоне стоял неумолчный шум: переговаривались ожидавшие замета ловцы, суетилась детвора, скрипели нагруженные неводами дубы, стучал механизмами пыхтящий «Жерех». Всюду слышались лязганье якорных цепей, стук весел, голоса рыбаков.
Только один человек оставался как будто спокойным и безучастным ко всему — старик Щетинин. Он стоял на холме в своем неизменном, песочного цвета, костюме, в тяжелых солдатских башмаках и форменной фуражке, из-под широкого козырька которой сверкали стекла очков.
Профессор думал о чем-то, угрюмо опустив седую голову, куря папиросу за папиросой и вслушиваясь в монотонное плескание реки.
— Может, начнем, Илья Афанасьевич? — спросил его Зубов. — Рыбаки ждут.
Щетинин посмотрел на него отсутствующим взглядом.
— Ах, это вы? — вздохнул он. — Да, да. Начнем. П-пусть «Жерех» оттянет водаки ниже, станет на якорь и выключит свои м-механизмы… И п-потом пусть там поменьше шумят на тоне… голова болит от этого шума…
Передав приказание Щетинина, Зубов постоял немного и еще раз спросил:
— Начнем?
Старик вынул из кармана помятых штанов зажигательное стекло, подставил его под горячий луч солнца, навел белое пятнышко на табачную скрутку, затянулся крепким дымом и сказал, посмотрев на реку:
— Начинайте.
Большой рыбацкий дуб, повинуясь взмахам десяти весел, отделился от берега и пошел к середине реки. Полуголые рыбаки, вскидывая загорелые руки, начали засыпку невода. Дуб пересек фарватер и стал забирать все ближе к правобережью, захватывая огромную ширь реки и оставляя за собой бесконечный пунктир покачивающихся на воде неводных поплавков.
Щетинин сказал Мосолову:
— Скажите, чтобы обметывали вокруг первого невода второй, иначе белуга прорвет мотню и уйдет!
По сигналу Мосолова запасный дуб отчалил от берега, и рыбаки Пимена Талалаева начали засыпку второго невода.
Щетинин подозвал к себе Зубова.
— Послушайте, — сказал он, — эта самая девочка, рыбовод колхозный, на тоне?
— Нет, на тоне ее не видно, — ответил Василий, отводя глаза, — она, кажется, готовится к докладу на комсомольском собрании.
— Сейчас же пошлите за ней мотобот, она мне нужна.
— Зачем, Илья Афанасьевич? — спросил Василий. — Я сам поеду за рыбоводом, может, ей надо сказать что-нибудь от вашего имени?
Сняв фуражку, Щетинин вытер ладонью потный лоб и вздохнул:
— Скажите этой девочке, что для мечения белуги мне нужны умные и ласковые руки. Понятно? Скажите, что я не могу поручить это рыбакам, которые будут проволокой рвать рыбе ноздри и травмировать икряных самок. Попросите рыбовода от моего имени, чтобы она помогла мне и занялась этим…
Растормошив спавшего на корме «Стерляди» моториста, Зубов сел в лодку и помчался за Груней. Он слово в слово передал ей просьбу Щетинина. Груня усадила Василия в сенях и переоделась, быстро натянув на себя старенький красный сарафан.
— Ой, Вася, как же я буду это делать? — волнуясь, бормотала она. — Он так и сказал, что нужны, дескать, умные руки? Правда? И ласковые?
— Ладно, Грунечка, быстрее! — торопил Василий. — Старик ждет!
Когда они приехали на левый берег, там уже началось притонение. Молодые ловцы с блестящими потными спинами медленно шли по глубокому, нагретому солнцем песку, выволакивая длиннейший невод. Никто не знал, есть ли в неводной мотне белуга, потому что далеко оттянутая мотня еще подвигалась по глубинам и гигантская рыба могла вести себя спокойно. Однако отмеченная поплавками площадь замета с каждым движением тянувших невод ловцов приближалась к берегу.
Вдоль колеблющейся на воде кривой линии поплавков взад и вперед ходил легкий каюк с одним гребцом. На носу каюка лежал животом вниз Архип Иванович Антропов. Зорко глядя в речную глубь, он перебирал голыми по локоть руками верхнюю бечеву невода и уже чуял ладонями подводную возню захваченной в мотню рыбы.
Сотни стоявших на берегу людей не сводили глаз с Архипа Ивановича. Как зачарованные смотрели они на отражавшую небо речную гладь и ждали: есть или нет?
И вот подвигающаяся по бечеве рука бригадира явно ощутила первый тяжелый, как у быка, рывок под водой.
— Есть белуга! — закричал Архип Иванович.
Люди хлынули к берегу. Через десять минут оба неводных крыла были вытащены на песок, и из воды медленно поползла распираемая рыбой мотня. На влажном песке, сверкая золотом и серебром, запрыгала рыбья мелочь. Вдруг раздался резкий всплеск, потом другой, мотня зашевелилась от могучих толчков, и из мутной воды показалась, взбивая песок, пепельно-белесая туша громадной, двадцатипятипудовой белуги.
Как в последний миг облавы набрасываются охотники на загнанного и окруженного медведя, так, гремя цепями, путаясь в сетях и веревках, накинулись рыбаки на бешено извивающееся туловище белуги.
И тут, перекрывая шум воды, лязганье цепей и голоса ловцов, яростно закричал вбежавший в реку профессор Щетинин:
— Осторожнее, черт вас побери! Это икряная, б-беременная самка!
Бригадир Талалаев и его подручный закуканили белугу крепким шнуром, плотно охватившим тело рыбы за грудными плавниками, и тихонько, с помощью шестерых рыбаков, подтянули белугу ближе к берегу.
Теперь она лежала, присмирев, неподвижно вытянув на песке трехметровое туловище и устремив в небо странно маленькие, обведенные мерцающим желтоватым ободком глаза. На ее пепельной спине, на боках и на тяжелом белом брюхе выпирали ряды острых костяных щитиков — жучек, а короткий заостренный нос почти просвечивал на солнце. Если бы не трудное движение жабер, рыбу можно было бы счесть мертвой.
Постояв над белугой, Щетинин коснулся пальцем ее скользкого лба и сказал задумчиво:
— Какой все-таки архаизм!.. Какие доисторические формы!..
Груня, зажимая в коленях мокрый сарафан, осторожно продела в ноздрю белуги тонкую проволочку и, волнуясь, закрепила маленький латунный ярлык.
Через пять минут рыбаки оттянули здоровенную рыбу на глубину и тихо повели ее к тому месту, где покачивался стоявший на якоре «Жерех». Раскрыв подводный люк, ловцы осторожно, не снимая кукана, втолкнули белугу в водак.
В этот день на Таловой тоне были пойманы еще четыре белуги, которых, так же как и первую, обмерили, пометили ярлыками и завели в водак. Вместе с белугами рыбаки поймали сто шестьдесят центнеров другой рыбы, отвезли ее на баркасах к причалам и сдали Головневу.
Перед вечером Щетинин, усталым движением протирая забрызганные песком очки, сказал Зубову и Груне:
— Ну что ж, если хотите, поедем посмотрим, как наших красавиц будут выпускать из водака…
Моторная лодка довезла их до «Жереха», и они пересели на катер. Солнце уже опускалось к нижней речной излучине. Из леса веяло прохладой. Груня, поводя обожженными солнцем плечами и поджимая босые ноги, ежилась и норовила сесть поближе к машинному отделению. Василий заметил это, сбросил с себя китель и молча накинул его на плечи девушке.