— А как с белугой, Илья Афанасьевич? — осторожно напомнил Назаров. — Удалось вам докопаться до корня?
— Как будто удалось, — неохотно ответил Щетинин. — Мне кажется, что во всем виноват кукан.
— Кукан?
— Да. Ж-жесткий шнур кукана травмировал рыбу. Я думал об этом и искал выход.
Он посмотрел на секретаря потеплевшими глазами и усмехнулся:
— Если бы м-можно было, я бы эту б-белугу на руках перенес за плотину, чтобы не причинить ей никакого вреда. Но — увы! — б белуга — крупная штука, а я стар и слаб. И все-таки я избавлю рыбу от п-проклятого кукана.
— Как же?
— Я придумал для нее мягкое ложе… б-большой мешок б-без дна… Мы будем осторожно вводить рыбу в этот мешок и отбуксируем ее к водаку без всякой травмы…
Назаров с удовольствием слушал старика. Ему нравилось то, что Щетинин с такой любовью относится к своему делу, так беззаветно любит реку и, несмотря на свои годы, не теряет энергии и настойчивости. «Наш профессор — крепкий мужик, — с уважением говорил Назаров председателю колхоза, — такой от своего не отступит и трудностей не испугается». Больше всего Назарову нравилась беспокойная устремленность Щетинина в будущее. Старик, как будто наверстывая все, что им не было сделано, торопился совершить самое главное, то, что ему казалось основным в его жизни, и, зная, что было и что есть, всячески стремился взглянуть на то, что будет.
— Будет у нас такое, что в-весь мир удивится! — посмеиваясь, сказал Щетинин секретарю. — Я вот собираюсь разработать формы единого производственного процесса в сельском и рыбном хозяйстве, с-собираюсь с-связать землю с водой.
Похлопав Назарова по колену, старик продолжал:
— Бог, как известно, отделил воду от суши и при этом вообразил, что им сделано д-доброе дело… а мне не нравится эта б-божья политика… Рыбак и земледелец б-ближе друг к другу, чем кажется н-некоторым теоретикам… и мы подумаем о том, чтобы они работали б-бок о бок…
После поездки в поле секретарь райкома, по приглашению Мосолова, пошел посмотреть только что организованный рыбпункт.
— Там наши комсомольцы прямо-таки научный кабинет оборудовали, — сказал Кузьма Федорович. — Скоро мы своих мальков выпускать в реку будем.
— Ну-ну, пойдем, — кивнул головой Назаров, — показывай свой кабинет.
На реке огненной дорогой пылало предзакатное солнце. Нагрузив на плечи фонари, по тропинке спускался бакенщик Анисим. Следом за ним старуха в черном бушлате несла весла. На левом берегу видны были растянутые на песке рыбацкие сети. До станицы доносился глуховатый гул воды на плотине, и казалось, что где-то недалеко неумолчно шумит морской прибой.
Секретарь райкома шел вразвалку, сунув пальцы за пояс, на ходу осматривая подметенные дворы, алые цветы на клумбах, увитые диким виноградом беседки.
— Женщины у вас аккуратные, — сказал он Мосолову, — чисто живут и за усадьбами своими смотрят.
— Станичники наши все такие, — ответил Мосолов.
— Это видно, — усмехнулся Назаров, — а только гляжу я на вашу станицу и удивляюсь: во дворах чисто, цветы пахнут, а на улицах из репьев не вылезешь, скоро волки в бурьянах завоют. Вот смотрю я на это и думаю: неважно станичные руководители работают. Надо не только свои личные дворы в порядок приводить, но и за станицей смотреть. Так?
— Вроде так, — уныло согласился Кузьма Федорович.
Когда Назаров и Мосолов по проложенной на винограднике тропке дошли до амбарчика и секретарь увидел его камышовую крышу, связанную из двух плетней дверь и забитые деревянной решеткой окна, он спросил, недоуменно оглядываясь:
— Где же твой научный кабинет? Уж не это ли?
— Так точно, Тихон Филиппыч, он самый.
— Вот этот сарай? — удивился Назаров.
Кузьма Федорович совсем смутился:
— У нас не хватает помещений, приходится пока мириться…
Сердито прищурив глаза, секретарь повернулся к Мосолову:
— А совесть у тебя есть, товарищ Мосолов? Люди начали полезное для колхоза новое дело, целое производство развернули, а ты их в сарай загнал? Так? Здорово же ты помогаешь своим новаторам!
Не слушая объяснений Мосолова, он махнул рукой:
— Ладно, не оправдывайся. Пойдем. Потом поговорим.
В амбаре были Груня, Тося и Витька Сазонов. Девушки, склонившись над аппаратами, выбирали пинцетами тронутые грибком икринки, Витька возился с маленьким школьным микроскопом.
Назаров поздоровался и подошел к Витьке:
— Ну, товарищ профессор, рассказывай нам о своих наблюдениях. Чем ты занят?
— Изучаю планктон Лебяжьего озера, — не моргнув глазом, ответил Витька.
— Вот как! А что такое планктон?
Витька подозрительно посмотрел на секретаря:
— А вы что, не знаете, что ли? Планктон — это мельчайшие растения и животные, которые находятся в воде. Их рыбы едят. Мы, значит, и изучаем кормовую базу Лебяжьего озера: планктон глядим, рыбьи желудки исследуем.
— Ну и что ж он, этот твой планктон? — не меняя серьезного тона, спросил Назаров. — Будет рыбам корм обеспечен или нет?
Витька искоса взглянул на Груню и заговорил, важно растягивая слова:
— Смотря каким рыбам. Я уже нашел в Лебяжьем десятки видов. Вот поглядите тетрадь. Тут все записано и даже срисовано. Я сам рисовал. Вот. Веслоногие рачки, коловратки, всякие водоросли. Они все имеют свои научные названия, только их не запомнишь.
Витька расхрабрился и презрительно скривил рот:
— Планктон — ерунда! Мы уже газовый и соляной режим озер изучали, прозрачность воды измеряли, а я даже бентос глядел.
Не дожидаясь вопроса, Витька покровительственно улыбнулся:
— Знаете, что такое бентос? Это — население дна. Личинки комара-дергуна, червей, мотыли и всякая дребедень. У нас есть озеро, называется Иловатое, так в нем этого самого бентоса кишмя кишит. Хочете, я покажу банку?
Груня нахмурилась и остановила словоохотливого Витьку:
— Ладно, Витя! «Хочете»! Хватит!
Назаров подошел к девушкам, тронул рукой аппараты, посмотрел икру.
— Кто ж это все придумал?
— Инспектор наш, товарищ Зубов, — слегка краснея, ответила Груня, — он и руководит этим делом.
— А где он сам?
На секунду задержав взгляд на Груниных зарумянившихся щеках, секретарь сказал задумчиво:
— Ваш председатель сказал мне, что вы подумываете о постановке опытов по гибридизации рыб. Это возможно?
Груня помедлила:
— Возможно. Правда, я не смогу объяснить как следует. Оплодотворение достигается не только среди представителей рыб одного вида. В природе есть помеси среди осетровых, карповых, сигов. На севере искусственно скрещивают речную камбалу с морской. Значит, человек может сам выводить новые ценные породы рыб. Понимаете? Так же, как Мичурин выводил новые плоды. Все это очень важно для будущего рыбного хозяйства. Вот мы и хотим поставить такие опыты.
— Что же для этого нужно?
— Нужны подходящие условия, целый ряд приборов, помещение, аппаратура, нужна помощь ученых…
Назаров подмигнул Мосолову:
— Ишь ты! А председатель небось вам скажет, что Мичурин не так начинал. Правда, Кузьма Федорович? Мичурин, дескать, начинал на пустыре, на клочке брошенной земли, без всяких консультаций. Расскажи им, товарищ Мосолов, утешь их, пусть в амбаре поработают.
Тося спокойно взглянула на секретаря и сказала с достоинством:
— Мичурин начинал свои опыты в старое время, Тихон Филиппович, а мы работаем в советском обществе, в колхозе. Большая разница.
Назаров тронул Мосолова за плечо:
— Слышишь, председатель? Чувствуешь, о чем речь идет? Это прямо к тебе относится. Надо людям помочь. Они затеяли не шуточное дело. Тут не отделаешься старым амбаром.
Выйдя с Мосоловым, секретарь осмотрел амбарчик снаружи и кивнул головой:
— Это не пойдет, Кузьма Федорович. Раз у людей желание есть и они заговорили о заводе, надо завод строить. Понятно? Вы его за месяц построите, это ведь не «Запорожсталь» и не домна. Соберите собрание, побеседуйте со старыми рыбаками, станичную молодежь привлеките. Так? Стройматериалы мы достанем, кое-что вы в кредит возьмете. Я поговорю с Антроповым, пусть соберет коммунистов, мобилизует на это дело актив…
Вечером Груня встретила Зубова в избе-читальне и рассказала ему о разговоре с секретарем райкома.
— Ты понимаешь, — взволнованно зашептала Груня, увлекая Василия к стоявшей у окна скамье. — Назаров так разнес нашего Кузьму, что тот не знал, куда ему деваться. Витька слышал, как Тихон Филиппович на улице отчитывал председателя: «Вы, говорит, должны рыбозавод строить, а не игрушками заниматься… Надо, говорит, станичную молодежь мобилизовать на это, коммунистов собрать…»
— Ну, а Кузьма что? — посмеиваясь, спросил Василий.
— Не знаю, он больше молчал…
У стола, склонившись над газетой, сидел Захар Петрович Бугров. Он, видимо, слышал все, что говорила Груня, ухмыльнулся и сказал, разглаживая газетный лист:
— Ваш Кузьма — неплохой мужик, только тяжеловат на подъем, и голова у него работает наподобие гранаты замедленного действия.
За окном, на обрамленном тополями асфальтированном круге, танцевали парни и девушки. Невидимые за деревьями, ладно вели тихую мелодию вальса баян и скрипка. Еле слышные звуки баяна, казалось, неслись откуда-то издалека, из звездной глубины ночи, зато скрипка, грустя и радуясь, пела так, точно близкие струны по-человечески внятно выпевали ласковые слова о молодом гармонисте, который до рассвета бродит по темным деревенским улицам и нежной песней тревожит сон любимой девушки.
— Хорошо играют, — задумчиво сказал Зубов.
— Это Егор Иваныч с Худяковым, — отозвался Бугров.
— Какой Егор Иваныч?
Сложив газету, Бугров подошел ближе:
— Наш казачок, станичник. Золотые руки. Послушайте, что он своей скрипкой делает…
Тихонько шурша подошвами по гладкому асфальту, у окна плавно кружились пары: девушки в развевающихся праздничных платьях, парни-рыбаки в черных пиджаках и небрежно расстегнутых рубашках. Девушки танцевали легко, с упоением, чуть-чуть откинув стан, сло