Бардин слушал все, что говорил Архип Иванович, и чувствовал, что на душе у него становится легко. Он смотрел на сидевшего перед ним рыбака, вслушивался в его глуховатый голос и думал о том, как много знает этот неторопливый, спокойный человек и как нужны такие люди огромному, раскинутому по морям и рекам рыбному хозяйству.
Разговор с Архипом Ивановичем почти убедил Бардина в невиновности Зубова, но поздно вечером в каюту начальника Рыбвода вошел Пимен Талалаев и, мрачно поклонившись, положил на стол акт о конфискации рыбы на Донце и квитанцию, подписанную Головневым.
— Вот, — сказал Пимен, — читайте.
— Что это? — нахмурился Бардин.
Талалаев грубовато отрезал:
— Разве вы не видите? Документы с подписями ответственных товарищей и с печатями.
Прочитав акт и квитанцию, Бардин пожал плечами:
— Ничего не понимаю. При чем тут инспектор Зубов, имя которого не значится ни в одном из документов? Какое отношение эти бумажки имеют к Зубову?
Не дожидаясь приглашения, Талалаев степенно уселся на привинченный к стене металлический табурет.
— Это я вам сейчас все чисто расскажу, — сказал Пимен. — Дело случилось совсем недавно, на Донце. На посту дежурил досмотрщик Иван Прохоров, с дочкой которого, извиняюсь, гуляет товарищ Зубов. Мы же с дедом Малявочкой, с Сазоновым то есть, поймали волчков и сдали улов в рыбцех. А досмотрщик, не подавая виду, прикинулся, вроде он спит на копне. Тут, в документах, про это написано.
— Ну? — спросил Бардин. — При чем же здесь все-таки инспектор?
— А при том, что досмотрщик по приказанию инспектора допустил повара с землечерпалки к незаконному облову. Этот досмотрщик при Лихачеве работал, его давно надо было гнать в три шеи, а инспектор пригрел его потому, что живет с его дочкой…
Потом Пимен Талалаев стал называть фамилии рыбаков, которые по указанию инспектора ловили рыбу в запретное время на Таловой тоне и сотнями отсчитывали для Зубова самых лучших сазанов и чебаков.
— Грунька Прохорова сама отбирала этих чебаков, и их на баркасе увозили в станицу, — сказал Пимен. — Когда же я спросил у нее, для чего товарищу Зубову столько рыбы, она заявила, что рыба, дескать, нужна для опытов.
Бардин записал все, что говорил Талалаев, и махнул рукой:
— Ладно, идите. Я разберусь во всем…
Он вызвал Архипа Ивановича и спросил у него, почему Зубов своевременно не уволил досмотрщика Прохорова, который, как это сейчас выяснилось, не только спал на посту, но и прямо покрывал браконьеров.
— Этого я не знаю, — угрюмо ответил Архип Иванович, — это вы спросите у товарища Зубова. Я его предупреждал о том, что Прохорова надо уволить.
— Предупреждали? — насторожился Бардин.
— Да, предупреждал.
— А он что?
— А он заявил мне, что не согласен увольнять досмотрщика только за то, что этот человек работал с Лихачевым.
— Вот как, — поморщился Бардин, — значит, Зубов действительно опекал Прохорова и не согласился с мнением партийной организации.
— Это было мнение мое, а не партийной организации.
— Все равно, — раздраженно сказал Бардин, — факт остается фактом. Вы, как секретарь партийной организации, предложили уволить досмотрщика, а Зубов отстаивал его и, следовательно, несет полную ответственность за то, что произошло на Донце…
Архип Иванович недовольно засопел и перебил Бардина:
— Погодите. Я не дюже и настаивал на том, чтобы товарищ Зубов уволил Прохорова, так что тут и моя вина есть…
Договорившись с Бардиным о встрече, Архип Иванович пошел домой и неожиданно столкнулся с только что вернувшимся из поездки Зубовым. Тот бежал по улице, посвечивая карманным фонариком, и, увидев Архипа Ивановича, весело поздоровался с ним.
— Ну, не послушали меня, — осадил его Антропов, — теперь будете расхлебывать кашу.
— Какую кашу? — тревожно спросил Василий.
— Говорил я вам, что Прохорова надо уволить, а вы на своем стояли. Вот теперь и пеняйте на себя. Ваш Прохоров заснул на посту, а Пишка Талалаев на его дежурстве крутьков изловил и доложил про это Бардину.
— Ну и что же?
— Ну и получается, что вы, значит, покрывали своего досмотрщика только потому, что… это самое…
— Что?
— Потому что у него есть дочка, — отрезал Архип Иванович.
— Вы что? — вспыхнул Василий. — Она сама настойчиво просила меня уволить отца.
— То-то и оно. Я вам тоже советовал уволить Прохорова и взять к себе в помощники рыбака-комсомольца. А теперь идите и давайте своему начальнику объяснение, почему так получилось.
Василий нахмурился:
— Ладно. Я поговорю с Бардиным.
— Разговора тут мало, — жестко сказал Архип Иванович, — тут надо честно признать свою ошибку и больше ее не повторять. Понятно? Причем ошибку эту, Василий Кириллыч, вам доведется признать не только в каюте у товарища Бардина.
— А где же еще?
— На закрытом партийном собрании.
— Хорошо. Я готов нести ответственность, за все, что делаю, — сказал Василий.
Простившись с Архипом Ивановичем, он побежал прямо на берег, думая, что катер Бардина еще стоит у причала, но рыбак из транспортной бригады сказал ему, что начальник Рыбвода только что уехал.
— Куда? — с тревогой спросил Зубов.
— Кто его знает. Куда-то в верховья… Вы подходили к берегу, а катер вышел из камеры шлюза и направился вверх по реке.
Василий медленно побрел домой. Впервые за все время своего пребывания в станице он почувствовал, что им действительно допущена грубая ошибка. Теперь ему было ясно, что, решая судьбу Прохорова, он поступил неправильно. Больше всего его угнетало то, что история с Прохоровым затронула его отношения с Груней. Не послушав ее, так же как в свое время и Антропова, он сам оказался во всем виноват.
Посидев дома и нехотя отвечая на тревожные вопросы Марфы, Зубов пошел к Прохоровым, чтобы расспросить Ивана Никаноровича о происшествии на Донце.
Василий думал, что Прохоровы еще не знают о приезде Бардина и о заявлении Пимена Талалаева.
Открывая дверь, Груня вышла из комнаты с заплаканными глазами и сердито сказала Василию:
— Ну, кто ж из нас прав? Что вы теперь скажете?
Иван Никанорович бросился навстречу Зубову и забормотал, жалобно моргая:
— Я во всем виноват, Василь Кириллыч… Это я вас подвел… Не выдержал, заснул на посту…
Мягко отстранив досмотрщика, Зубов присел на табурет.
— Ну, что ж вы скажете? — повторила Груня.
Василий помолчал. Видимо, ему очень не хотелось говорить, но он, подняв глаза, посмотрел на Груню и сказал:
— Да, я ошибся, и во всем я виновен больше, чем кто-либо другой. Что же касается вашего отца, то вы были правы: нам с ним следовало расстаться, и не потому, что он плохой человек, а потому, что он слабый человек. Я не учел этого и не понял, какой вред, помимо своего желания, может принести ваш отец. Так оно и случилось. Я отвечу за поступок Ивана Никаноровича, и это послужит мне хорошим уроком…
— Что ж мне теперь делать, Василь Кириллыч? — растерянно спросил Прохоров. — Куда ж я теперь пойду и как жить буду?
Зубов тряхнул головой:
— Вы не падайте духом, Иван Никанорович. Ваш проступок совершен без злого умысла, и никому в голову не придет жестоко наказывать вас. Мы подумаем, какую работу вам подыскать, но… выполнять обязанности досмотрщика вам действительно не под силу…
Смущенно посмотрев на постукивающие между окнами ходики, Иван Никанорович подошел к Зубову:
— Мне пора идти на дежурство… Как же теперь, Василь Кириллыч… идти на пост или же оставаться дома?
— Вас еще никто не освободил, Иван Никанорович, — сказал Зубов, — значит, надо идти на пост. Идите, а я сегодня наведаюсь к вам.
Как только досмотрщик ушел, Василий тоже поднялся. Он взял притихшую Груню за руку и тихо сказал:
— Прости меня, Грунечка… Я знаю, как тебе тяжело…
Он ушел от Прохоровых, вызвал моториста и отправился на участок.
На другой день вся станица говорила о случае на Донце и о заявлении бригадира Талалаева. Почти все рыбаки осуждали Пимена и высказывали предположение, что бригадир мстит Зубову за конфискацию улова.
Егор Иванович, узнав о поступке Пимена, сплюнул и сказал презрительно:
— Он хищник. Стервятник.
Архип Иванович посоветовался с Мосоловым, съездил в райком партии и попросил Назарова вмешаться в дело Зубова и посоветовать начальнику Рыбвода не делать поспешных выводов.
— Ладно, — сказал Тихон Филиппович, — завтра я приеду в станицу и поговорю с Бардиным. А вы подыщите для досмотрщика подходящее место, потому что он в один прекрасный день еще не так подведет вашего инспектора…
На следующее утро секретарь райкома приехал в станицу, зашел на катер к Бардину и долго разговаривал с ним о Зубове и о Талалаеве.
— Вы имейте в виду, — сказал он, расхаживая по каюте, — ваши рыболовецкие артели значительно отстали от полеводческих колхозов, причем отстали не только по методам ведения хозяйства, но и по результатам своего хозяйничанья на реке. В этом мы все виноваты, и нам давно пора всерьез заняться этим делом. Надо научиться управлять рыбными запасами, а без народа тут ничего не получится.
Сунув руки за пояс, он остановился перед Бардиным и заговорил, отделяя слово от слова:
— Вы, товарищ Бардин, плохо знаете своих людей: этот ваш парень-инспектор будет неплохо работать. Ошибся он? Так. Надо его поправить. А таких, как Талалаев, следует воспитывать самыми жесткими мерами. Какой он бригадир? Это шкурник и рвач. Его надо гнать из бригады, а если он не исправится, надо избавить от него артель. Иначе он будет пакостить рыбному хозяйству и повиснет на артели стопудовой гирей. А этого, как его, Прохорова, можно перевести на другую работу. Мне говорили, что у Головнева в рыбцехе есть свободные места весовщиков-засольщиков, приемщиков. Вот Прохорова и можно определить на одно из этих мест…
— Мне все понятно, товарищ Назаров, — сказал Бардин. — Конечно, Талалаева надо удалить из бригады. А что касается Зубова, то он человек молодой, неопытный и ему нужна помощь. То, что ему удалось начать на участке большое и нужное дело, — очень хорошо. Но он еще не раз будет спотыкаться, и я прошу вас помочь ему в работе.