Утешь меня
Поэт, филолог. Член союза писателей Москвы. Окончила МГУ им. Ломоносова, филологический факультет, специализация – древнерусская литература. Публиковалась в журналах «Арион», «Новый берег», «Урал», «Интерпоэзия», «Кольцо А», «Аврора», «Крещатик» и др., альманахе-навигаторе Союза Российских писателей «Паровозъ». Автор трех поэтических сборников: «Мне не идет весна» (2012 г., изд-во «Тровант», г. Троицк), «Ближний круг» (2015 г., изд-во «Перо», г. Москва), «Яблоко от яблони» (2018 г., изд-во «Алетейя», г. Санкт-Петербург). Организатор цикла поэтических вечеров «У Красного рояля» в Третьяковской галерее (2009–2012). Дипломант Международного Волошинского конкурса 2015 г. Призер конкурса им. Гумилева «Заблудившийся трамвай» 2016 г. Победитель V Международного поэтического интернет-конкурса «Эмигрантская лира» 2016/2017 гг. Победитель конкурса «Неоставленная страна» IX Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира-2017». Публикации в 3–2014 и 3–2016 номерах журнала «Плавучий мост».
«Утешь меня – я плакала во сне…»
Утешь меня – я плакала во сне
по поводу ничтожному как будто,
а просто потому, что выпал снег,
по-зимнему засвечивая утро,
застигнутые холодом врасплох,
цветы замёрзли в ящиках балконных,
устроили такой переполох,
такую драку с голубем вороны.
Мне голубя заклёванного жаль,
цветов, покрытых коркой ледяною.
Каких ещё причин тебе, печаль,
чтоб измываться вдоволь надо мною?
Я плакала о том, что все пройдёт,
и даже сон живёт до пробужденья,
забыв, что так бывает каждый год,
что снег идёт на каждый день рожденья.
«Выходишь на балкон не покурить…»
Выходишь на балкон не покурить,
не ради тишины минутной даже,
а чтобы непременно воспарить
в просвете типовых многоэтажек,
скользить по небу с именем твоим,
иначе для чего мы друг у друга?
не для того, чтоб сигаретный дым
делить в часы недолгого досуга,
не для того, чтоб стать в чужом глазу
и не соринкой даже, а занозой,
и ждать, когда по сплетням разнесут
последствия сезонного невроза.
Нет, мы-то знаем – разними сейчас
объятия, и сгинешь одиноко,
и мы взлетаем, падать не учась,
я с юго-запада, а ты ко мне – с востока.
«Выбираясь за пределы МКАДа…»
Выбираясь за пределы МКАДа,
выбирай любую из сторон:
вон, Париж каштаны жарит рядом
и в тумане виден Альбион.
До Стамбула ближе и дешевле,
чем обратно ехать на Арбат.
Эти кольца как круги мишени,
и когда ты выстрелишь за МКАД,
тут же поплывешь в молочных реках
вдоль чужих кисельных берегов.
Может, попадёшь к веселым грекам
на один из южных островов,
или, может, вынырнешь восточней,
где-нибудь на пляже Фукуок
будешь вымывать водой проточной
из волос серебряный песок.
Добирайся до аэропорта
– самолет быстрее, чем трамвай —
и страну, где не был до сих пор ты,
словно Марко Поло открывай.
Из последней страсти снегопада,
из его подтаявших оков
выбирайся за пределы МКАДа
и лети за тридевять кругов.
«Засыпаю по времени Лиссабона…»
Засыпаю по времени Лиссабона,
просыпаюсь по времени Красноярска,
потому весь день хожу полусонно,
на людей поглядывая с опаской:
что у них на уме, разбери, попробуй,
отчего их лица полны тревоги?
Может, просто надели узкую обувь,
до кровавых мозолей натерли ноги.
Что теперь в Лиссабоне, жара, плюс тридцать,
океан вылизывает побережье?
Я бы рада в рай, но, как говорится,
нас туда с грехами берут всё реже.
В Красноярск берут, не в анкету глядя,
а по линии культуры и спорта.
Девятнадцать рейсов летает за день,
не запутаться бы в аэропортах.
И опять не сплю часами ночными,
на груди сплетая руки крест накрест…
Ничего нет общего между ними,
разве только и тот, и другой – анапест.
На вилле Фарнезина
А сначала от храма к храму, от бога к богу,
выбираешь по росту яму, по дню дорогу,
примеряешь обновки – славу, надежду, веру,
на ногах переносишь пыль веков и холеру.
Привыкаешь к вину, к названию «Фарнезина»,
мимоходом в витрине модного магазина
узнаёшь плебея, патриция и туриста
и сдаешься в кафе на милость жреца-бариста.
К ночи знаешь: a destra – вправо, diretto – прямо,
чёрный – кофе (и он же – горький), а белый – мрамор,
«Фарнезину» построил сам Бальдассар Перуцци,
а за всем остальным придется еще вернуться.
«Я научилась жизни без отца…»
Я научилась жизни без отца,
без похвалы и даже без совета.
А как я научилась делать это?
Довольно простоты на мудреца.
Чего уж тут мудрить – сама живи,
расти детей по своему уменью,
по образу отца и вдохновенью,
в доверии, а главное – в любви.
Ещё – стихи, расти их, как детей
(он так и говорил – ни дня без строчки),
от образа неясного до точки,
не мудрствуя лукаво, без затей.
И в этой ежедневности простой
мне кажется, что памяти довольно,
чтобы самой подуть туда, где больно,
себя не ощущая сиротой.
Готовиться к зиме
Молоточки по височкам —
всё, что было на уме,
в круге замкнутом и прочном
мы готовимся к зиме.
Запасаемся терпеньем,
чтивом, куревом, мукой,
будем печь по воскресеньям
пироги, беречь покой,
рыбьим ртом молчать о важном,
о безделицах болтать,
и в стаканчике бумажном
ложкой чайною болтать.
Снег не прячет голых веток,
белизна не жжет глаза,
мы снежинки из салфеток
сядем вместе вырезать.
На безрыбье рак – не рыба,
на бесснежье пыль – не снег.
Мы друг друга за спасибо
прямиком ведем к весне.
Но пока еще не время,
молоточки – тук-тук-тук —
до утра вбивают в темя
всё, что выпало за круг.
«Говорила – не буду спать, времени жалко…»
Говорила – не буду спать, времени жалко,
но едва голова коснулась подушки – тут же
провалилась в лисью нору, задышала жарко,
с каждым вдохом-выдохом в осень падая глубже.
Этой прелой листвой, пряной душевной мукой
не надышишься впрок до следующего лета.
Эта осень начнётся радостью и разлукой,
вкусом горького кофе, сливочного щербета,
цветом яблочного варенья, таким же рыжим,
как щербет или лисий хвост, из норы торчащий.
И когда ты во сне ко мне притулился ближе,
не проснулась, а только вдруг задышала чаще.
«В этом море-окияне…»
В этом море-окияне
что ни лодка, то ковчег.
Кто тут будет окаянней,
чем непарный человек?
Подбирай себе второго,
без него ни вплавь, ни вброд,
до чего же, право слово,
компанейский мы народ:
птица к птице, рыба к рыбе,
на двоих одна блесна…
Что с того, что вместе – гибель,
на миру и смерть красна!
«Ходит по комнате взад и вперёд…»
Ходит по комнате взад и вперёд,
меряет вечер шагами,
знака, намёка приметного ждёт,
мучается мелочами:
стул не на месте, стакан не помыт,
лампочка перегорела…
Как по-хозяйски вторгается быт
в действия бренного тела.
Вдруг покачнется, как будто упасть
может в любую минуту,
выдохнет: Господи, что за напасть? —
и по тому же маршруту
взад и вперёд, за собой по пятам
ходит по тёмной столовой,
под ноги смотрит, как будто и там
ищет забытое слово.
Будто важнее и нет мастерства,
что за досада такая? —
только записывать в столбик слова,
тщательно их подбирая.
Фома
Об этом все сегодня говорят —
тот будто сам сдвигал могильный камень,
а эти с Ним встречались после сами
у входа в храм или в торговый ряд
и говорили с Ним. И лишь рыбак,
распутывая старенькие сети,
не торопился разговоры эти
ни прекратить, ни поддержать никак.
Не поднимая взгляда от земли,
он спрашивал с сомнением у братьев:
Его ли сняли в пятницу с распятья?
Его ли гроб в субботу стерегли?
Не постигая силами ума
возможности чудесного обмана,
кровящие, разверзнутые раны
дрожащим пальцем трогает Фома.
И лишь тогда, порвав сомнений сеть,
не рыбаком становится – уловом,
вдыхает воздух, выдыхает слово
важнее воздуха: «Воистину, Ты есть».