Уравновешенность – это сила. Уравновешенность – это прямой позвоночник в хаотическом, страстном и бессильном мире.
Осенний день уравновешен / Покоем солнца и воды, / Его ни ненависть, ни нежность / Не беспокоят. Суеты / Он не несет и не приемлет. / В его руках горит звезда. /И свет ее он льет на землю. / Ты видишь этот свет? О да!
Автор видит свет, который дает ему власть и смирение одновременно – не слиться с бесформенным потоком современной распыленной цивилизации. Распыленной, потому что ушедшей в кровавые крайности, в противопоставление своей правды и «чужой», причем своя и чужая правды меняются на прямо противоположные каждые 15–20 лет. Это не смущает распыленный ум, ему все равно, у него никогда не было своей уравновешенности, своей силы.
Другая причина, по которой книжка кажется мне чрезвычайно интересной, заключается в том, что она организована, как документальный роман в письмах. Причем у него есть одна особенность – письмо этих писем экзистенционально, дневниково, открыто. И все эти письма – в одну сторону. И по мере их чтения перед нами развертывается история одной любви. Это необыкновенно живая и искренняя история, в которой ни слова не придумано, как не придуманы (вопреки нашим представлениям) ни ангелы, ни сферы, ни нездешний снег. Эти стихи работают не как «почти документ» или имитация документа, но они и есть самый настоящий документ, разворачивающийся у нас перед глазами в разных городах и пространствах – от Праги до Челябинска и от Снега до Ангела. Но отношения, о которых повествуют стихи и продолжающие их замечательные эссе отнюдь не сказочны, они написаны реалистично, но омыты чистотой взгляда, и это то сочетание, которое хотелось бы пожелать каждому. Это тот нерв и то состояние, которое делает из лирической книжки экзистенциальный документ, а проще говоря – историю, полную жизни, слез, любви и надежды.
Метафизические строки с Ангелами, небесными сферами и чудесными волшебными городами без сопротивления продолжаются стихами, в которых явлены знакомые лица, дома города-мегаполиса, портретные зарисовки друзей, размышления о музыке, городах и небе.
Этот гремучий и одновременно тихий и приглушенный словно бы светом снега сплав жанров делает книгу особенно ценной. Прочитав ее, вы станете немного спокойнее, немного счастливее, чище. И возможно вам, как и мне, захочется какое-то время побыть в тишине, а выйдя оттуда, сказать автору: «Спасибо!»
В молчанье полном – тишиной —
В старинном храме только свечи
горят.
И ангел за спиной Крылами укрывает плечи.
И хочется уже упасть, и…
Но он крылами нежно держит
Престолы, Силы, Власти. Верь же!
Открой себя! Чтоб только свет!
Проникнуть мог в твое сознанье,
Чтоб засияла даже тень.
А тело в звездное сиянье
Скорей одень.
Примечание: Андрей Тавров – поэт, редактор. Живёт в Москве
Ефим ГофманМоментальные снимки
(Плавучий мост 2-2018)
1.
Первое, что обращает на себя внимание в подборке Игоря Караулова – обилие вопросов. Собственно говоря, с вопроса рассматриваемая подборка и начинается. Приведём строки, открывающие первое из её стихотворений: «Ты хочешь знать, что делал я на воле?» / спросил меня охранник в средней школе, / зауропод по кличке Заурбек».
Фигура упомянутого охранника обозначена здесь предельно скупыми, но достаточно броскими штрихами: «на воле» – значит, по всей вероятности, человек этот и за решёткой сиживал; кличка Заурбек (вместо имени) явно означает его былую причастность к уголовному миру. И, наконец, насмешливая характеристика с помощью однокоренного с кличкой слова з а у р о п о д – или, иначе говоря, динозавр, существо доисторических времён – явно намекает на то, что мы имеем дело с неким угрюмым, звероподобным амбалом.
Но вернёмся к вопросу: «что делал я на воле?". Задаётся им вроде бы персонаж-охранник. И в то же время – явно ощущается, что автор не прочь переадресовать вопрос (пусть и в существенно переосмысленном виде)… самому себе. Оказывается, поэту, по его собственному признанию, уже давно высверлили «дырку в черепе» безрезультатные поиски разрешения достаточно серьёзной и непростой проблемы: «И жизнь моя <…> /, теряется, не знает, что ей делать / на этой в о л е, б е л о й, л е д я н о й (здесь и далее в цитатах разрядка моя – Е.Г.)». То есть, речь идёт о тяжести самостоятельного, полноценного, осмысленного существования в условиях всеобщего холода, равнодушия. О беззащитном одиночестве, к которому зачастую приводят попытки уклониться от жизни по стадным понятиям, царящим вокруг. Или, иначе говоря, по законам мира, в котором – как формулируется в конце стихотворения – у ч и л к и (да-да, именно так! речь здесь – отнюдь не о какой-нибудь малышне!) играют «в ручейки» с охранниками-«зауроподами». И подобная утрированно-гротескная картинка убедительно выявляет ещё один существенный аспект реальности, вызывающий у автора отторжение: гнетущий, скучный инфантилизм.
Да, воистину представляется порой, что комфортнее смотреть на подобную жизнь… с птичьего полёта. Что и демонстрирует Караулов, к примеру, в стихотворении «Пижон». Персонаж, представленный здесь (и выглядящий чем-то вроде ситуативного авторского alter ego) прогуливается со своим догом по условному городскому пространству, полюса которого – храм и притон. Вокруг копошится суета сует, но пижон её напрочь игнорирует, заботясь лишь о том, чтобы вовремя «собаке дать пинка, / в пакетик подобрать какашки».
И всё же такое подчёркнутое безразличие, граничащее чуть ли не с цинизмом, для поэта в данном случае – всего лишь маска. По другим стихам подборки видно, что за подобной защитной броней скрывается совсем иная эмоция, значительно более адекватно отражающая подлинную авторскую позицию. Что же это за эмоция?
Припомним уже приводившиеся нами слова поэта о том, что жизнь «теряется, не знает, что ей делать». Автор здесь явно проговаривается, намекая на то, что едва ли не ключевым моментом его мировосприятия, фиксируемым в стихах, является чувство тревожной р а с т е р я н н о с т и.
Именно этим состоянием определяются, судя по всему, особенности взгляда на нынешнюю реальность, преобладающего в стихах Караулова. Да, допустим, можно отчётливо воссоздать внешний образ повседневности: «станции, склады, пакгаузы, / переходы, бетонные доты, бараки, / гаражи, осторожные злые собаки». Но волнует ведь в первую очередь другое: в чём смысл сегодняшнего существования сограждан? Или – припомним конкретную авторскую горько-ироническую формулировку вопроса: «Где же р у с с к о е п о л е, ещё не открытое? / Не ещё одно поле электромагнитное / и не шахматной досочки новое поле, / а такое… да знаете сами, какое».
И подчеркнуто-обеднённая, лишённая полнозвучия рифма (поле – какое) лишь усиливает ощущение, что авторский вопрос сиротливо повисает в воздухе. Не ответом, но печальным суррогатом ответа выглядит идущее далее указание на то, что родная страна – пространство, «где нас закопают».
Ту же самую, мучительно волнующую проблему с м ы с л а пытается автор разрешить в ещё одном стихотворении подборки. Озаглавлено оно «Из Эмили Дикинсон». Заметим, однако, что перед нами в данном случае скорее не перевод, но – парафраз на темы Дикинсон, насыщенный приметами отнюдь не старо-американской, но… вполне современной, постсоветской действительности. В загробной фантасмагорической картине предстают перед нами образы погибших в Афганистане и Чечне, умерших от запредельного пьянства («А трое рядышком, вон те, / Всю ночь глушили метанол»), жертв криминальных разборок 90-х годов («Вот этот, у стены, / права грошовые качал, / и не стерпели пацаны»). К ним всем обращён вопрос (опять вопрос!), всплывающий в беседе двоих мертвецов – Ивана и Саида: «Ну, ладно, мы, понятно – мы, / наш путь был прям и сжат, / но эти, скорбные умы, / к а к о г о ш у т а здесь лежат?». Этот вопрос, однако, тоже остаётся без ответа. Масса попавших под очередное колесо истории не способна осознать (не говоря уже о том, чтобы сформулировать) суть происшедшего, и двое упомянутых выше покойников даже в потустороннем мире вынуждены «беседовать за них».
Нет, конечно же, фиксирует в своих стихах Караулов и иные ситуации. Взять хотя бы стихотворение, строкой из которого озаглавлена рассматриваемая подборка. Все слова в нём (как и в некоторых других представленных здесь стихах Караулова) намеренно пишутся с маленькой буквы и идут без знаков препинания – что ещё больше подчеркивает отражённую атмосферу всеобщего хаоса. Но вчитаемся внимательнее: «оужас ужасу не брат». Таким каламбуром, балансирующим на грани рискованной, неполиткорректной дразнилки, обозначена здесь фигура конкретного человека. Оужас – имя этого мирного гражданина Литвы (где, как и во всех частях былой распавшейся страны, непростых проблем предостаточно). Чем и как живёт этот самый Оужас? Информация по данному вопросу носит характер вполне конкретный: «с утра багульник соберёт / и сдаст в аптеку ввечеру // <…> с транзистором по кличке вэф / обходит он свой малый лен (то есть, участок земли – Е.Г.) / кукушкин лён и львиный зев / ему легко сдаются в плен». Иными словами, этот скромный и, судя по всему, не столичный житель сумел найти честную нишу в нынешней аморфной, рыхлой реальности – и можно в данном случае лишь, как говорится, снять шляпу!
Заметим, что подобная уважительная фиксация выбора в стихах Караулова носит характер отнюдь не единичный. В одном из программных верлибров, входящих в подборку, поэт не случайно декларирует: «Хочется жить и в Сарапуле / и в Сызрани / и в Кинешме / <…> и на платформе 47 км / и на платформе 113 км / и на станции Вековка / <…> в разных местах / на глухих полустанках / <…> и пусть себе крошатся / края литосферных плит / и меняются образы континентов»
«Хочется жить»… Значит, наверняка, есть на сегодняшний день – пусть и на уровне отдельных, сугубо частных случаев – даже в достаточно заброшенных, глухих уголках возможность достойного существования? Вроде бы так. И всё же цивилизационные, политические, общественные потрясения – не случайно уподобленные в этих стихах тектоническим сдвигам – явно пугают автора. Одним из знаков подобного испуга выглядит жутковатый стёб в конце верлибра «Капсулы времени»: «Жак де Молэ ученик 4 Б класса