Стихотворения
Попов Михаил Михайлович родился в 1957 г. в Харькове, окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Автор четырех сборников стихотворений и многих книг прозы. Стихи, рассказы и романы переводились на немецкий, китайский, французский, латышский, монгольский, английский языки. Лауреат нескольких премий, в том числе международных. Живет и работает в Москве.
Мусорные мысли
У мусора обнаруживается душа,
Когда на свалку является ветерок,
Горы зловонные вороша.
Спрашивается, кто же не предостерег,
Что жизнь вещей кончается так —
Бутылки, пакеты, но это пусть,
Но вон стоит железный как танк,
Трактор по имени «Беларусь».
Мы на свалке – тлетворный дух,
Здесь всегда, лет, наверное, сто,
Замысел демиурга почти потух
Все формы обращаются тут в ничто.
Здесь энтропия правит бал,
Время тянет гнилую нить,
Если брат ты сюда попал,
Вечно будешь здесь временить.
Очень сложный, густой замес
Всех элементов, и всех стихий,
Все соки жизни отчего замест
Вони и грязи должны быть стихи.
Цветущая сложность и падший люд,
По сути свалка – творенья венец,
Живущие здесь на себя плюют,
И свободны полностью, наконец.
Свалка есть свалка, сюда самосвал
Входит как галеон, от волны к волне,
Чайки толпой поднимают гвалт,
Приписаны к свалке, как вороны к войне.
А вообще символизируют океан
Бывшего бытия, отживших свое тел,
Дух тлетворный пьянит и пьян
И дышит там, где, подлец, захотел.
«Лектор по гражданской обороне…»
Лектор по гражданской обороне
Очень по-военному одет,
Если что, себя он не уронит,
Очень желчный и смешливый дед.
Курит в перерыве папиросы,
Выйдя из подъезда, на ветру,
Если задают ему вопросы,
Отвечает, хлопнув по бедру,
Где висела шашка, очевидно,
Или может даже кобура:
«По вопросу вашему мне видно,
Все что я сказал, для вас мура.
Враг заморский козней нам не строит,
И не хочет с нами воевать,
В случае чего он нас не тронет,
Для чего же нам переживать.
Открывай решительно объятья
И ракетный убирай забор,
Что тут скажешь, все народы братья!
А меж братьев не опасен спор.
От Москвы до самых до окраин
Ждем гостей в своем большом дому…
Только помнится заметил Каин —
Я не сторож брату своему».
«Сатана родился в понедельник…»
Сатана родился в понедельник,
когда свет был отделен от тьмы.
Анархистский он напялил тельник,
И смутил нестойкие умы.
Ангелы рванули к нему тучей,
Что он им такое обещал?
Просто многим нужен был свой дуче,
А кого-то он и застращал.
День второй был, а потом и пятый,
Был седьмой, затем само пошло,
И с тех пор он гордый, но проклятый
Концентрирует вселенной этой зло.
Почему он вечно интересен?
Да, в душе ведь каждый – бунтовщик,
Добрый ангел, он, конечно, пресен,
и не носит черные плащи.
Дьявол он пластичен и с загадкой,
Как фонтан он бьет из мрачных недр,
словно домовой сидит за кадкой,
Вместе с тем, громаден будто кедр.
Симпатичен, как продукт Гознака
Отвратителен, как африканский гриф.
Пишет он стихи? Да, но, однако,
Не выносит совершенно рифм.
«Какие могут быть сомнения…»
Какие могут быть сомнения!
Бог есть, и видит нас насквозь,
Мы тихо просим снисхождения,
Так уж от века повелось.
И вот допущены к причастию,
Как дети радуемся мы,
Но все-таки какой-то частью,
Остались мы внутри тюрьмы
Неистребляемых вопросов:
А вдруг? А если Бога нет?
И просыпается философ
Внутри и мечется поэт.
Не находя простой опоры,
Не зная веры и страны,
Мы все в метафоры и споры
Мучительно погружены.
Меж тем, рецепт спасенья ясен —
Молись, хотя который век
Без силлогизмов и без басен
Прожить не может человек.
«Я буду долго гнать велосипед…»
Я буду долго гнать велосипед,
Он не уйдет, продолжит сволочь сниться,
Такой он уж навязчивый предмет,
Вот наяву он мог бы пригодиться.
Я б оседлал его и все, привет!
Погнал в поля, где и цветы, и травы,
Для милой бы нарвал большой букет,
У нас в селе такие, в общем, нравы.
Она мне скажет, что цветочки – класс!
Но лучше бы, платок или сережки.
И я уйду, не поднимая глаз,
В кармане не бывало больше трешки.
«Молодость проходит очень быстро…»
Молодость проходит очень быстро,
Старость пролетит еще быстрей,
Жалуясь, кряхтя, но в темпе твиста,
Все, мы воспаряем в эмпирей.
Почему тогда грызет досада,
Ты ведь попадешь куда хотел,
Предназначен был с времен детсада,
Только не свисти, что много дел
Не доделал, все они известны,
И не стоят, в общем, ни черта,
Просто холодом разит из бездны,
И желательно, чтобы черта
За которой ждет покой и воля,
Пролегала где-то вдалеке.
Побреду к ней с фляжкой алкоголя
В одиночестве и налегке.
«Бог сочинил самый лучший устав…»
Бог сочинил самый лучший устав
И ввел превосходный порядок,
Потом от занятий огромных устав,
Он лег отдыхать между грядок.
Сначала мир стройно и радостно рос,
Тот век золотым мы назвали,
Шипов было меньше, чем всяческих роз,
И ангелы почивали.
Потом новый век засиял на дворе,
Он холодом души нам выел,
И даже деревья стоят в серебре,
И только стихи золотые.
Затем загремел и кровавый металл,
И век разразился железный,
Тогда человек уже возроптал,
Конечно, два шага до бездны.
Проснись, полюбуйся отравленным днем,
Суровым стань вновь и упертым,
А то мы, наверное, скоро заснем,
Сном вечным, а главное мертвым.
«Очередной каприз природы…»
Очередной каприз природы,
Тепло, а время для дождя,
«Там» кто-то перепутал коды
Машину времени крутя.
И все-таки мне мысль приятна —
Не всё везде предрешено,
И лето можно взять обратно,
Когда закончится оно.
Вторая может быть попытка,
И в целом, общем, так сказать,
Мир заново быть может выткан,
Тем, кто горазд миры вязать.
Один вопрос – а это надо ль?
Конечно, как не помечтать.
Мне кажется, что даже падаль
Желает снова зеброй стать.
«Опять гляжу в толпу созвездий…»
Опять гляжу в толпу созвездий.
Такая ширь, такая мощь
Пылают над моим предместьем,
Уже остыл вечерний борщ,
И стынет рюмка, я взираю
не в силах взгляда отвести.
Мысль не банальная, сырая
Пытается в мозгу цвести:
А в небе все так живо, густо,
А я там кто? А я там, где?
Я со своим моральным чувством
Не нужен этой красоте!
«Зачем от всяческих иллюзий…»
Зачем от всяческих иллюзий
Освобождает жизнь меня,
Вот начитался я Маркузе,
И сколько нервного огня
Ушло задаром и без мазы,
Хоть опускайся до газет;
Расстраивают Хабермасы,
Юлят Ортега и Гассет.
Одно немеряное горе,
И мир неумолимо сер,
Не говорю о Кьеркегоре,
Не говорю, что Хайдеггер
Нам доказал – прямой дорогой
Идем; там смерть нас ждет давно,
И утешенья кроме Бога
Еще не изобретено.
«Дождь льется тихий словно лирика…»
Дождь льется тихий словно лирика,
Он длится долго, испокон.
И капель мокрая эмпирика
Забрызгала глаза окон.
Сочится время, ощущается
Что время с вечностью вась вась,
И кошка тихо умывается,
Стараясь лапой в глаз попасть.
Намыла гостя; в гости то еще,
Придет оно по кличке Кать,
Четырехлетнее чудовище
За хвост чтоб киску потаскать.
«Имеют ли ко мне касательство…»
Имеют ли ко мне касательство
Слова – живите не по лжи!
Ведь обусловлено писательство
Не только свойствами души,
Но и игрой воображения,
А значит, выдумкой, враньем,
И помогает прегрешение
Придать истории объем,
И глубину, очарование,
А сочиненный эпизод
Рождает сопереживание,
И правду вдруг воссоздает.
«На конференции по реализму…»
На конференции по реализму
Вдруг кто-то спросил: а что такое реальность?
Тут же предложено было поставить ему клизму,
А еще лучше – сменить специальность.
А если и правда, задаться вопросом,
Что мы по этой проблеме знаем?
Глазами реальность исследуем, носом,
Ушами, кожею, к тому ж уплетаем.
Все эти чувства всего лишь маски,
А что за ними, кто нам подскажет!
Не жизнь наблюдаем, а лишь гримаски,
Что строит нам всевселенский гаджет.
Поскольку мы не святые, не йоги,
И нам не откроются главные двери,
Оставим сетования и упреки,
И станем вовсю укрепляться в вере.
Какое мне дело до нуклона с бозоном,
До всех галактик, не этим бредим.
Главное свое имя не покрыть позором,
Никого не убить, и не съесть вслед за этим.
«Читал «Войну и мир» я в годы юные…»
Читал «Войну и мир» я в годы юные
И про любовь все сцены пропускал,
Любил как пушки ухают чугунные,
И штыковой решительный оскал.
Прошли года, теперь военной кашею
Меня увлечь уже нельзя всерьез.
То как Андрей обходится с Наташею,
Вот что меня встревожило до слез.
Года идут и замечаю жжение
В душе такое точно, как давно,
Меня волнует войск передвижение:
Аустерлиц, Смоленск, Бородино.
«Я разлюбил совсем поездки…»
Я разлюбил совсем поездки
По всяким разным городам.
Да, нужен повод очень веский
Чтобы я к транспортным трудам
Вдруг приступил. Диван мне дорог,
Библиотечный полусон,
Мне двадцать лет уже за сорок,
Страниц листаемый озон
Почти единственная пища
Питающая бедный дух.
А водка, «боинги», бабищи?
Нет, к ним мой интерес потух.
Одна загвоздка, Дон-Кихота
Я не могу никак понять,
Как на него нашла охота
Сесть на коня и погонять?
Как эту разрешить интригу,
Как он таким безумцем стал.
Какую этот старец книгу
Неосторожно прочитал?