— Стало быть, про тот обоз больше ничего не знаешь? — прищурилась Таша. В том, что всей правды из управителя, хотя и подрагивающего от страха, вытянуть пока не удалось, она не сомневалась ни на мгновение. — Откуда они ехали, кто такие?
— Эмиалом клянусь, сиятельная, всё как на духу.
— Допустим. Ладно, говоришь, с кузнецом они торг вели? Ну-ка, пошли кого, пусть кузнец сюда идет, с ним поговорим.
Управитель не нашел в себе силы поинтересоваться, почему он должен пропахшего потом и дымом кузнеца тащить в свой чистенький дом. Тут же выполз из-за стола, бросился к двери, явно в восторге от мысли убраться, хоть бы и на время, подальше от орденских волшебниц.
— Сей же час приведу, сиятельная, сей же час. Слуги что, — бормотал он на ходу, — слуги, они ж напутают всё, сам приведу, уж чтобы наверняка…
— Альта, чем ты его так напугала?
Девушка невинно улыбнулась, неспешно извлекла из ножен тонкий недлинный кинжал и принялась неторопливо постукивать остро отточенным лезвием по столешнице, выковыривая из гладко оструганного дерева щепки.
— Когда он на меня собак спустил, да ещё калитку перед носом закрыл, чтобы убежать не могла, я только и успела, что на дерево влезть, а то искусали бы до смерти. Псы у Тита всегда злющие были, и на человека натасканные. Ну я ему с дерева и пообещала, что как вырасту, отрежу ему уши…
— И только?
— И… не только. Тогда-то он хохотал чуть не до икоты, а теперь вспомнил. Орденские волшебницы слов на ветер не бросают, это каждому известно. Госпожа, вы обещали объяснить, зачем рыцарь село окружить приказал?
— Это же очевидно…
Что в детских сказках, что в книгах, коими благородные дамы до слёз учитываются, разбойники — частые и желанные гости. Или разбойники благородные, храбрые до отчаянности, щедрые к друзьям. Или разбойники злобные — но такие в книгах подолгу не живут, обязательно найдётся кто-то благородный и храбрый до отчаянности, разбойников тех в мелкую стружку порубит, обязательно друга или девушку-красавицу от негодяев спасёт, да и неправедно нажитое добро, как водится, прикарманит. А то и друзьям раздаст, ибо тоже к друзьям щедр. Что поделать, каждый, кто про сильного да смелого читает, поневоле его образ на себя прикидывает, потому и не бывает такого, чтобы книгу про вора и подлеца писали.
Так что разбойники — дело в книге нужное и уместное. Правда, те, кто подобные книги или сказки сочиняют, часто ради красивостей и завлекательного повествования несколько от реальности отступают. Куда ни глянь — лесные злодеи живут в глухой чащобе, наведываясь к обжитым местам только чтобы резать да грабить. А нахватав добычи, снова уходят в леса или в болота…
Ну, бывает и так. От армии отбившиеся или позорно бежавшие солдаты, мужики, которых односельчане пинками и дрекольем изгнали, ещё кто-то… но нечасто. Добычу в лесу куда деть? Обрядиться в кинтарийские шелка, увешаться драгоценностями, выдуть захваченное пиво и вино? И жить в землянках, где под ногами вода хлюпает? Нет, не слишком это интересно получается.
Добычу необходимо продать — так, чтобы стража, которой любой разбойник что кость в горле, не пронюхала. Сбывать потихоньку, не привлекая внимания. Иногда — подальше от места, где добыча захвачена, как можно подальше. Пиратам с Южного креста в этом отношении легче, на островах у них добычу подчистую купят, хоть и за полцены — а затем пойдёт в тот же Кинт Северный вполне себе мирный торговый караван, чтобы добро на торги доставить. Лесной братии в этом отношении сложнее.
Да и что в лесу каждый день делать? Селян обижать? Так с них, селян, что взять-то? Воз сена и пару медяшек в тощем кошельке? И ради этой добычи шарахаться по лесу, рискуя нарваться на солдат?
Потому и редко устраивают разбойники скрытые в глубине леса, куда и не всякий охотник дорогу знает, тайные лагеря. В жизни зачастую всё гораздо проще. Живут тати в добротных избах, а на промысел выходят в ночи, да и то не часто, чтобы соседи ни о чём не догадались. Посмотришь на такого — вполне себе хороший хозяин, дом обустроен, жена по хозяйству возится, детишки во дворе бегают. Да и сам мужик то в поле горбатится, то в лес за дровами отправляется, то на охоту вместе с соседями идет. И мало кто догадается, что помимо обычных повседневных дел есть у этого человека и ещё одно занятие.
Богатые обозы — они ведь не из воздуха по велению богов появляются. Откуда-то в путь отправляются, через деревеньки и села проходят — а там, хочет купец или не хочет, а слушок пройдёт — куда направляется, да что везёт. Ну и охрану сосчитать, прикинуть, кто из воинов, сопровождающих караван, чего стоит. А уж если купец в таверне остановится на ночлег, тут и вовсе сведений мешок соберётся — чем расплачивался, тугой ли кошель, с опаской держится, или ничего не боится, носит ли кольчугу — всё для успеха тёмного замысла важно.
Что ж получается? А получается, что разбойные отряды, готовые до нитки обобрать неосторожного путника, большую часть времени живут по окрестным селам тихо и мирно, поджидая, пока хороший случай представится. Так что тот рыцарь, намереваясь разбойников ловить, поступил совершенно правильно. Село окружил — дабы никто из сельчан об его плане подельников предупредить не мог. Наверняка понимал, что если и не кто-то из разбойников, то уж пара их осведомителей наверняка поблизости найдётся.
— То есть, — скрипнула зубами Альта, — ты хочешь сказать, что тот обоз в засаду попал, потому что местные её и организовали?
— Надеюсь, ты не собираешься вырезать село под корень?
Девушка вздохнула.
— Когда вспоминаю, как я здесь жила, хочется вырезать. Может, не всех… но кое-кого — очень хочется.
За дверью послышались тяжёлые шаги. Тит нашел-таки кузнеца и доставил его для допроса с пристрастием.
— Думаешь, кузнец из той банды?
— Сомневаюсь, — покачала головой Таша. — Кузнецы, как правило — люди не бедные и очень уважаемые. Его я о другом расспросить хочу… хотя вряд ли он что полезное скажет. А вот насчёт разбойничьих пособников мы позже разберёмся. Если управитель о них ничего не знает, значит, он круглый дурак. А дураком Тит не выглядит.
— Сиятельная, дозволь войти? — в грохочущем басе, раздавшемся от распахнувшейся двери, подобострастия не было ни на грош. Слова — лишь дань вежливости.
Сразу стало понятно, что дом этот строился не в расчёте на стать заявившегося детины. В дверь, не такую уж и узкую, кузнец протискивался боком, да ещё сгибаясь в три погибели — притолока приходилась ему как раз на уровне глаз. Поприветствовав орденскую волшебницу, её спутницу и уже изрядно захмелевшего арШана, кузнец осторожно присел на жалобно скрипнувшую лавку.
Выглядел он весьма впечатляюще — здоровенный бугай в кожаном, во многих местах прожжённом переднике поверх столь же попорченного огнем кожаного полукафтана, распространял вокруг ароматы дыма, крепкого пота и горелого масла. Таша оглядела кузнеца с изрядным удивлением — мог бы и приодеться, не по своим делам же шёл, а на встречу с волшебницей. Или одержимый служебным рвением Тит прямо от горна мастера приволок?
— Чего изволите, госпожи?
Поначалу вспомнить события десятилетней давности кузнецу не удавалось. Затем, многократно потеребив короткую густую бороду, он кое-что из себя выдавил — в основном, в подтверждение слов управителя — что обоз был плохонький, а товар — дрянь.
— Каким тот торговец из себя был? Ну так я, госпожа волшебница, особо-то не присматривался. Одет небогато, прямо сказать, бедно. В торговле-то, госпожа волшебница, одёжка — первейшее дело, ежели одет, как нищий, кто ж с тобой торг иметь станет? Вот если бы…
Выслушав длинную тираду о том, как должен одеваться уважающий себя купец, Таша попыталась перевести русло беседы в нужное для себя направление.
— А те, что с ним ехали?
— Про тех и вовсе ничего сказать не могу, — не видал я их. Токмо с мужиком тем беседу вел, да не срядились.
Задав ещё с десяток вопросов и получив столько же ответов, то коротких, то пространных, но одинаково бесполезных, Таша махнула рукой.
— Ладно, ступай. Жаль, что не знаешь, откуда обоз этот приехал…
— Дык это… как же не знаю-то? Вы, госпожа волшебница, всё про странное толкуете, как одет, да каков с лица, да не поминал ли чего про дитю, что с обозом ехала. Разве ж я про такое знаю? Наше дело простое, он мне товар, я ему — монету, если товар нравится, или же путь со двора, если его барахло не сгодится ни для чего.
— Не зли меня, — очень вежливо попросила леди Рейвен. — Рассказывай, что про торговца знаешь. Откуда, как зовут, чего в краях наших делал.
— Имя не спрашивал, врать не буду. К чему имя-то? Не за столом мне с ним сидеть, а на торгу монеты-то любого имени важнее. Чего в село приехал — ясно, торговать хотел, в телегах барахла немало, да только как есть поганое. А вот откуда — из того тайны он не делал. Поморник, аж с Блута.
Заметив непонимающий взгляд Альты, наставница пояснила:
— Поморниками называют всякий сброд, что на берегу добром, которое море выбрасывает, побираются. Вообще говоря, занятие только на первый взгляд бессмысленное — в тех местах корабли нередко тонут, на берег немало разного попадает. Бывает, что кто-то из таких вот мужиков в одночасье богатым становится — то труп в дорогой кольчуге вынесет, то сундучок с серебром… Всякое случается. В большинстве своём они едва концы с концами сводят, а то и вообще от голода мрут, но меньше поморников от этого не становится. Я читала, что у них правила свои есть и берега на участки поделены. Зайдешь на чужое место, а ещё хуже подберешь что-нибудь — убить могут. А вот пираты поморников уважают, часто монетку-другую подкидывают, вроде примета такая. Говорят, по правилам — если поморник живого человека на берегу нашёл — обязательно поможет. А жизнь пиратская непредсказуема — сегодня ты на палубе и с добычей, завтра — за бортом, верхом на доске, и тешишь себя надеждой, что вынесет течением к земле.
— Оно так, госпожа волшебница, — прогудел кузнец. — Этот поморник и сказал, что его с насиженного места выгнали. Зашёл на чужой берег раз, зашёл второй. По-первости били только, потом сговорились и отовсюду гнать начали. Ну он, что накопить удалось, в телегу погрузил, да поехал нового счастья искать. В Инталии поморников отродясь не было, берега свободны, ходи да ищи себе добро. Честно работать эта погань не желает, ну да пусть его…