Речь завершилась. В зале повисла тишина, хотя, вне всякого сомнения, у каждого из присутствующих здесь уже наготове были вопросы. Но никто их не задаст, не принято. Посла поблагодарят и отпустят с миром, чтобы пригласить вновь через несколько дней, когда решение уже вчерне созреет и наступит время для деталей.
Но одного вопроса Арай ждал, понимая, что Индар не смолчит просто потому, что того требуют традиции.
— Таким образом, — медленно протянул не Зоран, как, возможно, ожидала Бетина, а один из рыцарей Круга, совершенно седой, но всё ещё вызывающий ощущение необоримой силы мужчина, — Инталия предполагает, что индарские корабли послужат этому делу. Какую сумму готова выплатить Обитель за наши клинки?
Бетина протянула долгую, тщательно выверенную паузу, и разжала до сих пор плотно стиснутый кулак. На ладони лежала монета, демонстрируя присутствующим лучи священного лика Эмиала. Одинокая золотая монета, инталийское солнце. Не самая дорогая из имевших хождение. Не самая уважаемая. Но олицетворяющая собой не просто государство — символ Несущих Свет.
— Каждому воину? — в голосе рыцаря слышалась аккуратно дозированная насмешка.
— Нет, господа. Это — плата за всё. Остальное — честью и славой.
Воины переглянулись. Ватере стоял, замерев, словно статуя, его взгляд перебегал от одного рыцаря Круга к другому, и чем дальше алый маг вглядывался в лица ветеранов, тем больше убеждался — это победа. Безусловная. Безоговорочная. Полная и абсолютная.
Глава десятаяТаша Рейвен. Гуран
Путь из Торнгарта в Брон леди Рейвен приходилось проделывать неоднократно. И посуху, через единственный торный путь в разделяющей страны горной гряде, и по морю. Морской вариант волшебнице нравился куда больше, но как-то так традиционно сложилось, что посольства всегда двигались по надёжной земле. В море много чего нехорошего может случиться — неожиданно налетевший шторм, ожидаемо напавшие пираты, да мало ли что ещё. Одних привезенных Блайтом известий хватало, чтобы отбить всяческое желание совершать морские путешествия — разве что в сопровождении сильной эскадры, чего как раз делать не стоило, Гуран и так косо посматривает на западного соседа, ожидая любой пакости, которою сможет интерпретировать в свою пользу и припомнить Инталии условия Зорановского ультиматума. Появление у южных берегов (как и у северных) Империи мощного инталийского флота как раз может стать поводом для совершенно несвоевременной сейчас конфронтации.
Поэтому карета госпожи посла, сопровождаемая десятком рыцарей, полусотней воинов охраны и таким же количеством обозников, сначала трое суток уныло пылила по безжизненному песчанику Долины Смерти, затем ещё несколько дней тряслась по изрядно разбитым дорогам Империи, пока не прибыла в Хольм, где предполагалось дать отдых коням и людям. Коням — в первую очередь, ибо рыцари привыкли переносить разного рода тяготы, а несчастным животным не объяснишь, что в тяжёлый и долгий путь их зовёт исключительно долг перед родиной.
В целом, первая часть путешествия не вызвала особых трудностей. Разве что огорчило состояние имперских дорог, некогда гордости Гурана, ныне пребывавших в некотором запустении. С крепостей, перекрывающих выход из Долины Смерти, за колонной возов и всадников наблюдали с некоторым подозрением, но патрули ограничились лишь парой вопросов. Ссориться с белоплащниками было делом вполне богоугодным, пустить светоносцу кровь — так и вообще сам Эмнаур велел, но задевать посла и его свиту никому не хотелось. Кто может предсказать, как оценит это Его Величество — попадёшь под горячую руку, и привет тебе, острый кол на площади перед дворцом.
На западных границах Империи было неспокойно — лихие люди в лесах не перевелись, несмотря на усилия Тайной Стражи, но напасть на столь сильный конвой не решилась бы ни одна шайка разбойников, сколь бы богатым ни ожидался куш. А вот сгоревшие хутора встречались, да и нищих — по сравнению с тем, что Таша помнила по прошлым посещениям этих краев — прибавилось. Следуя указаниям, полученным от Вершителя (хотя и считая это неуместной благотворительностью), леди Рейвен отдала рыцарям приказ проявлять умеренную щедрость. В конце концов, не обеднеет Обитель, и так умудрившаяся выйти из войны пусть и с потерями в людях, но без тяжкого ущерба для казны.
Хольм был достаточно большим городом, несравнимым с Броном или хотя бы с южными портами обеих стран, но уже давно переросшим статус поселения. И храм Эмнаура здесь внушал уважение. Огромный, величественный, удручающе мрачный, он возвышался над одно-двухэтажными постройками, как суровый надзиратель, приглядывающий за непослушной паствой. Сразу по приезду пришлось нанести визит местному жрецу — обязательная дань вежливости, подкреплённая некоторым количеством золота. В отличие от большинства рыцарей и простых воинов, Таше и в прошлом приходилось изображать смирение и «истинную» веру. Выполняя деликатные поручения арГеммита, проще всего было попасть в сферу интересов Тайной Стражи именно в храмах — жрецы Эмнаура замечательно умели чувствовать фальшь. Как и их оппоненты из западных пределов. А не ходить в храм — ещё более верный путь к провалу, обязательно найдутся добрые люди, готовые сообщить куда следует о том, что вон та-де особа ведет себя странно и неподобающе.
Правда, сейчас можно было не скрывать, что лицезрение алтаря тёмного бога — лишь проявление подобающего уважения.
Вообще, путешествовать в сопровождении эскорта для Таши было делом совершенно непривычным. Полагаясь обычно лишь на саму себя, она с трудом свыкалась с тем, что останавливаться на ночлег приходилось, не проделав и половины пути, который одинокая всадница могла легко преодолеть за день. Хлопоты прислуги, устанавливающей обязательный шатер, расстановка караулов, ржание многочисленных лошадей, стук топоров — и время, время, время…
Но приходилось привыкать. И слава Эмиалу, что Ангер — или, как сейчас его именовали, Кайл арШан, полностью взял на себя обязанности распорядителя работ, проявив и немалый опыт, и известную предусмотрительность. По случаю назначения арШана на роль главы телохранителей госпожи посла, ему в торжественной обстановке вручили пояс рыцаря — не может же охранять столь важную особу простой воин. И теперь Блайт демонстрировал рвение где только можно, показывая шпионам Империи (а они наверняка имелись), что намерен полностью оправдать оказанное доверие.
Правда, в этом была и другая, куда менее приятная для Таши сторона — им с Блайтом почти не удавалось побыть наедине. Не то, чтобы отношения между леди Рейвен и бывшим имперским Консулом уверенно перешагнули порог дружбы, но… но Таша явственно ощущала, что ещё немного, и она сама начнёт форсировать события. Присутствие Ангера наполняло её странными, непривычными ощущениями. Чуть было не потеряв его и обретя вновь, она всё ещё пыталась разобраться, что же чувствует к этому совершенно необычному человеку. Любовь? Возможно… Чувство влюблённости посещало её и раньше, пару раз возникало ощущение, что найден ОН, единственный и самый важный — но всё достаточно быстро оборачивалось разочарованием или просто скукой. Сейчас всё было иначе — не так ярко, но…
Альта, сопровождавшая леди Рейвен в этой поездке, поглядывала на наставницу с явным неодобрением. Тайну амулета ей никто доверять не собирался, а потому девчонка искренне считала, что её госпожа положила глаз на молодого рыцаря, пусть и смазливого, но уж точно не выдерживавшего никакого сравнения с Ангером Блайтом. По мнению Альты, данные отношения — а то, что старательно переживала в себе леди Рейвен, как это обычно бывает, было видимо невооружённым взглядом любому заинтересованному лицу — следовало расценивать как самый откровенный мезальянс. И как все дети в столь юном и восторженном возрасте, она считала, что гораздо лучше Таши знает, кто в наибольшей мере подходит в возлюбленные или мужья её драгоценной госпоже.
Ангер погиб — этот факт по-настоящему бесил Альту. Не сам по себе, а тем, что леди Рейвен как-то очень уж быстро переключила внимание на молодого воина. Поэтому она не упускала случая продемонстрировать Кайлу арШану своё презрение… чем очень забавляла и самого Блайта, и Ташу. Но, повинуясь категорическому приказу арГеммита, тайну оба хранили свято. Если бы всё время Альты было отдано этим переживаниям, она, вероятно, могла бы и догадаться о причинах столь странных изменений в поведении волшебницы, ранее относившейся к арШану почти как к мебели, причём к мебели не выбранной самостоятельно, а навязанной Вершителем чуть ли не в качестве соглядатая. В конце концов, ей нельзя было отказать в наблюдательности, а с учётом идеальной памяти и практического знакомства с магией Формы сделать верные выводы она вполне сумела бы. Но…
Вернулись ночные кошмары, повторявшиеся чуть ли не через день. Правда, в последнее время девушка не просыпалась с разрывающим душу криком, всепоглощающий ужас в видениях сменился другими, но столь же неприятными эмоциями. Одиночество… безысходность… тоска… Да и боль никуда не делась, просто стала другой, ноющей, изматывающей. После таких снов не хотелось жить — Альта, вырвавшись из кошмара, подолгу плакала, уткнувшись в подушку и замотавшись с головой одеялом, стараясь не разрыдаться в голос, чтобы не потревожить Ташу. Но та чувствовала, просыпалась и пыталась, насколько возможно, утешить девушку. Почти без результата.
Самым страшным был тот сон, что навалился на Альту после долгого перерыва, в первую же ночевку после отбытия из Торнгарта. В тот раз боль обрушилась сразу, разрывая сознание на части, затопляя его ужасом и отчаяньем. Её скручивало и сминало, рассеивало в мелкие клочья и тут же соединяло вновь — затем недолгий полет во тьме — и снова удар, чудовищный удар о холодный, немыслимо холодный камень… падение в неизвестность в окружении множества каменных обломков… и снова боль… Не имея возможности толком объяснить, она лишь чувствовала, что утратила большую часть себя — как человек, потерявший руку или ногу, ощущает пустоту там, где ещё недавно была плоть. Только её утрата была куда страшнее — столкновение, породившее яростное пламя и каменный дождь, лишило её почти всего — той основы, что составляла её собственное «я». Сбивчиво пытаясь объяснить не на шутку встревоженной наставнице увиденное, дрожа от пережитой боли и горя, Альта не находила слов, не могла в полной мере приложить свои ощущения к хрупкому и слабому человеческому образу. Дня три она ходила, как пришибленная, то шарахаясь и покрываясь потом от резких звуков, то подолгу тупо глядя в стенку кареты, не замечая ничего вокруг и отказываясь от еды. На фоне этого кошмара остальные сны казались почти что избавлением.