Нужно, чтобы он ушел.
— Твое время закончилось, — заявила Грейси, даже не глядя на часы. — Тебе пора уходить.
Роман кивнул:
— Можешь не провожать.
И направился к двери. Грейси заметила, что он слегка прихрамывает, будто стараясь щадить левую ногу. Остановившись на пороге, он повернулся к ней:
— Семь лет назад я думал, что смогу скрыть от тебя свое расследование. Уже одно это было неправильно. И когда ты обо всем узнала и сказала, что ты ни при чем, я должен был тебе поверить. Но я был молод и заносчив… Я перед тобой даже не извинился. Я просто не думал, что ты примешь мои извинения. Но сейчас я готов сказать это. Грейси, мне очень жаль. Прости.
Ее сердце таяло. Ей хотелось побежать, броситься ему на шею, сказать, что она его прощает… Но надо держать себя в руках. Его трогательная искренность застала ее врасплох. Она понимала: если сейчас так легко сдастся, потом об этом пожалеет.
— Я очень ценю твои извинения. Спасибо.
Губы Романа изогнулись в ироничной усмешке.
— Я понимаю, ты примешь их, когда будешь готова. Ладно, я не тороплюсь.
Грейси не знала, что ответить. Но это уже не имело значения, потому что Роман развернулся и вышел.
Она почувствовала облегчение и… болезненное разочарование. Рухнув в кожаное кресло, сделала глубокий вдох и приготовилась как следует выплакаться. Но чертовы слезы никак не желали течь.
Что же с ней не так?
Она не испытывала ни грусти, ни боли, ни даже злости, когда думала о Романе. Ей было не вполне ясно, что именно она испытывала. Может быть, смятение.
Она ждала этого семь лет, и все случилось совсем не так, как она себе представляла. Ей казалось, что Роман будет вести себя дерзко и бесцеремонно, а она будет упиваться ненавистью к нему. А на самом деле?
Это гораздо хуже, чем злость. Или волнение.
Грейси вспомнила слова Романа о том, что папа проявил к ней неуважение. Как противно признавать, что он был прав! И как противно думать, что она сама позволяет Саттону так с собой обращаться. Давно закрывает на это глаза. Он должен ее уважать. Она это заслужила. Хотя, возможно, он даже не понимает, как такое поведение отражается на ней. А ей стоило бы сказать папе о своих чувствах. Вдруг он извинится и пообещает больше так не делать? Это было бы замечательно.
Нужно ему сказать. Если он завтра их покинет, она будет хранить свою обиду всю оставшуюся жизнь. А этого ей совсем не хотелось.
Грейси поднялась, одернула юбку, сделала глубокий вдох и отправилась в кабинет отца. Дверь была приоткрыта, но она постучала и осторожно заглянула внутрь. Саттон по‑прежнему сидел за столом. Он выглядел уставшим и бледным.
Грейси еще раз постучала:
— Папочка, можно с тобой поговорить?
— В чем дело? — резко спросил Саттон, даже не глядя на нее.
Грейси поморщилась. Плохой знак. В последнее время настроение отца постоянно меняется. Наверное, это связано с опухолью.
— Я хотела обсудить с тобой разговор с Романом. Он не отрывал глаз от экрана монитора, словно Грейси не стоила того, чтобы тратить на нее время.
Это было очень неприятно.
— Что именно?
Грейси поняла, что ей придется сложнее, чем казалось. Однако она собрала волю в кулак, вздернула подбородок и произнесла четко, хоть и слегка дрожащим голосом:
— То, что ты сделал, было неправильно. Саттон поднял на дочь ледяной взгляд:
— И что же я сделал?
Вопрос в том, что сейчас делает она. Очевидно же, что он плохо себя чувствует. Такой бледный. Наверное, надо было держать язык за зубами.
Неуверенно Грейси продолжила:
— Я не хотела говорить с Романом, и тебе не следовало меня заставлять.
— Мы все чем‑то жертвуем, Принцесса.
— Ты даже не спросил меня, согласна ли я. Это было унизительно и жестоко.
Саттон чертыхнулся себе под нос. И Грейси почувствовала, что готова, как всегда, отступить.
— Это был долгий день, и я устал. — Отец вздохнул. — У меня нет времени на глупости.
Так он считает ее переживания глупостями?
«Он плохо себя чувствует», — напомнила себе Грейси. Он умирает. Он ослаблен. Для такого человека потерять способность делать то, что он делает обычно, — наверное, высшая форма унижения.
«А как тогда объяснить двадцать шесть лет до того, как у него обнаружили рак?» — спросил надоедливый голос у нее в голове. Но после сегодняшнего разговора с Романом у Грейси не оставалось ни энергии, ни желания продолжать спор. Если бы не гора эскизов, которая ждала ее на рабочем столе в офисе, она бы поехала домой, забралась под одеяло и оставалась бы там, пока не восстановила бы чувство собственного достоинства. Но подобные поступки ей были не свойственны. Ведь она боец!
— Я, пожалуй, пойду, — промолвила Грейси, отходя от стола.
— Я с тобой еще не закончил, — раздраженно остановил ее отец. Он закрыл глаза, помассировал пальцами виски. Может быть, это не рак, а лекарства делают его таким вспыльчивым?
Грейси проглотила свою гордость и как могла спокойно спросила:
— Да?
— Мне надо, чтобы ты кое‑что для меня сделала. — Отец посмотрел на нее, и его взгляд опять засветился нежностью. — Пожалуйста.
Это «пожалуйста» растопило ее сердце. Вся ее решимость в момент испарилась.
— Конечно. Все, что угодно.
— Я хочу, чтобы ты снова начала встречаться с Романом.
Грейси потребовалось несколько секунд, чтобы уяснить смысл его слов. Не может быть! И это после того, что она сейчас ему сказала?
— Встречаться с ним где?
— Встречаться — в смысле иметь отношения. — Не просьба, а требование. Грейси была так ошарашена, что не могла сформулировать ответ. Отец что, пытается торговать ее телом?
Наконец ей удалось выдавить:
— А ч‑что, если он не хочет со мной встречаться?
— Он явно все еще в тебя влюблен, а мне надо знать, какие у него планы.
Все еще влюблен? О нет. Он же не имеет в виду…
Саттон бросил на нее беглый взгляд, а потом посмотрел снова, уже внимательнее. Наверное, на ее лице отразился ощущаемый ею ужас.
— Я не прошу тебя с ним спать. Просто сходи с ним на пару свиданий. Вы же были хорошими друзьями. Он может тебе что‑нибудь рассказать, — продолжал Саттон.
Она ему что, шпион какой‑нибудь? Джеймс Бонд в юбке?
Грейси не могла отрицать, что ей хотелось еще раз увидеться с Романом. Но это, конечно, просто любопытство. Ей всего лишь было интересно узнать, каким он стал, как он изменился. Но то, о чем просит отец, — безумие!
— Папочка, я не уверена, что смогу. Ты же знаешь, что я плохая лгунья.
— Так не лги.
Грейси нахмурилась, и взгляд отца смягчился.
— Принцесса, мне осталось не так уж долго, и я не хочу провести последние дни в атмосфере скандала. Брукс все еще намерен нас уничтожить, и мне кажется, что Роман помогает ему.
— Он сказал, что это не так.
Отец удивленно поднял брови:
— И ты ему веришь?
Грейси вздохнула. Конечно нет. Как она может ему верить? Он уже однажды ей солгал.
— Нет, не верю. — Она покачала головой.
Саттон протянул ей руку, и она вложила в нее свою ладонь. Его кожа была холодной и на ощупь казалась тонкой, как бумага. За последние несколько месяцев он очень сильно постарел. Отец пожал ее руку:
— Я хочу знать, чего ожидать, Принцесса. А ты единственная, кому я доверяю. Мне нужно, чтобы ты это сделала.
Ну вот, этим всё каждый раз и заканчивается. Опять она не смогла ответить «нет».
— Хорошо.
— Ты уже договорилась с кем‑нибудь пойти на благотворительный вечер в эти выходные?
Грейси редко приглашала кого‑то с собой на благотворительные вечера, но встреча в публичном месте, где будет много народа, — это хорошая идея. Хотя Роман всегда ненавидел официальные мероприятия. Но этот вечер устраивает организация «Добро пожаловать домой», которая занимается помощью раненным на войне ветеранам и их семьям, и Роман, который и сам был ранен, возможно, сделает исключение.
— Я предложу ему пойти… Но только как друг. Я не стану ему лгать или завлекать его. И если он скажет «нет», то на этом все. Я не буду его умолять.
— Поверь мне, Принцесса, — отозвался Саттон, с нежностью глядя на нее, — он не скажет тебе «нет».
Как, черт возьми, он сюда попал?
Откинувшись на заднем сиденье лимузина, Роман смотрел через тонированное стекло на проносящиеся мимо огни Чикаго. Грейси сидела напротив и говорила по телефону по‑французски. Разрез ее шелкового вечернего платья персикового цвета открывал стройную загорелую ногу. У нее всегда были великолепные ноги.
Роман знал французский не очень хорошо, но достаточно, чтобы понять: Грейси разговаривает о работе. Через несколько минут она попрощалась и убрала телефон в сумочку.
— Извини.
— Все в порядке. — Роман опустил взор на ногу, выглядывающую из разреза платья. — Этот вид не дает мне скучать.
Грейси посмотрела на него с раздражением:
— Серьезно?
Роман ухмыльнулся и уточнил:
— Вид на город.
Хотя Грейси, конечно, отлично понимала, на что он действительно смотрел. И он не мог не заметить, что, несмотря на это, она даже не попыталась прикрыть ногу.
Ей нравилось, что Роман на нее смотрит. А ему нравилось то, что ей это нравится. Похоже, за последние семь лет его влечение к ней нисколько не уменьшилось. Мускусный аромат ее парфюма окутывал его словно теплое одеяло. Ее светлые шелковистые локоны, заколотые на затылке, обнажали длинную, тонкую шею, которую Роману хотелось поцеловать, и украшенные бриллиантами ушки. В юности Грейси была задиристой милашкой с опасным блеском в глазах. Теперь, в двадцать семь, она стала настоящей красавицей. И, несмотря на их давний разрыв, он все еще испытывал рядом с ней чувство близости, которое сам не вполне понимал.
— Так ты скажешь мне, к чему это все? — спросил он.
— Что — все? — невинно глядя на него, отозвалась Грейси. Роман, однако, заметил, что она напряглась. Ей никогда не удавалось убедительно лгать.
— Сегодняшний вечер. Твое сообщение было каким