– Думаю, это место иногда арендуют для вечеринок, но как амбар его больше не используют, – ответила она. – И это немного печально. Когда я была маленькой, дальше по дороге стоял фермерский дом и там жили люди, мой папа знал об этом, и мы ходили туда играть с животными. В амбаре мы тоже бывали и смотрели из окошка на поля. Теперь я прихожу сюда, когда мне нужно побыть одной, а в последнее время это случается очень часто. – Она показала на окошко, и мне стало понятно, что если сидеть здесь и смотреть на окрестные просторы, то это очень успокаивает, особенно если находишься в компании с кем-то, кто тебе нравится, а это как раз был мой вариант. – Мы даже вырезали наши имена на стене. Посмотри, до сих пор видны.
Она показала рукой: «Здесь были Элисон и Ричард».
– Элисон? – удивился я.
Она кивнула.
– Это одна из причин, почему я привела тебя сюда. Хочу кое-что объяснить.
Я был рад, что мне не пришлось ни о чем спрашивать.
– Элисон – мое настоящее имя, – сказала она. – Или когда-то было таковым. Папа умер прошлой зимой. Я была в десятом классе.
– Мне очень жаль, – произнес я, хотя эти слова были явно неловкими, и подумал о песне Элвиса Костелло на плейлисте. Наверное, Хейден знал об отце Астрид.
– Спасибо, – ответила она. – Я знаю, ты один из немногих понимаешь, что ничего тут больше не скажешь. Не надо меня жалеть. Я просто хочу, чтобы ты знал, – он умер действительно внезапно, в автомобильной катастрофе. И все изменилось. Никогда прежде я не чувствовала себя так одиноко, и хотя у меня было много друзей и бойфренд, я буквально сходила с ума. Они для меня больше ничего не значили и казались незнакомцами. Я чувствовала себя другим человеком и знала, что никогда больше не стану прежней. Для меня было важно, чтобы это поняли и остальные. Я стала звать себя Астрид, перекрасила волосы, начала одеваться, как всегда хотела одеваться, вести себя, как всегда хотела вести, и общаться с теми, с кем действительно хотела общаться, потому что поняла: все, что я делала до сих пор, просто-напросто дерьмо собачье. Мои старые друзья даже слегка перепугались, особенно когда я бросила чирлидинг.
– Подожди, ты была чирлидером? – Я не мог себе этого представить. Затем присмотрелся к ней повнимательнее, постарался вообразить, что ее волосы другого цвета, одежда – идиотский прикид: короткая юбка, кроссовки, носки с помпонами, и внезапно понял, что видел ее в школе раньше, до той перемены, которая с ней произошла, окруженную старыми друзьями. – Верно. Теперь я вижу тебя прежней.
– Очень плохо, – сказала она и рассмеялась. – Мне нравится, что ты, похоже, узнал об этом последним. Да, я была чирлидером и тусовалась со всеми этими ребятами, пока, как говорится, все не пошло к черту. Но давай сейчас не будем об этом. Давай поедим и забудем о печальном. На это у нас еще хватит времени.
– Хорошее предложение, – сказал я, и это была правда. Мне понравилось, что она полагает, будто мы еще не раз поговорим обо всем на свете. И потому почувствовал себя гораздо непринужденнее, хотя не мог задать ей многих вопросов и мне все больше и больше хотелось узнать об ее отношениях с Хейденом. Знал ли он, в частности, ее настоящее имя?
Но в данный момент я был рад сосредоточиться на еде, которую она выуживала из рюкзака. Пакеты с сэндвичами, яблоки, большая плитка шоколада и бутылка воды. Она действительно подготовилась загодя, и мысль об этом заставляла меня нервничать и делала счастливым одновременно. До такой степени, что я беспокоился, а смогу ли я есть, но как только я развернул индейку и сэндвичи с авокадо, то перестал сомневаться в своих способностях.
– Притормози, дружище, – сказала она. – У нас весь день впереди. Попей для начала водички. – Она открыла бутылку и протянула мне. Я подумал, что мы оба будем пить из нее, а это означало некую степень интимности, в хорошем смысле слова.
– Не могу поверить, что ты организовала все это. – Я не добавил «для меня», но подумал именно так.
– Я ждала, пока получше тебя узнаю, – призналась она почти застенчиво, что было совсем на нее не похоже. – Мы обязательно запомним этот день, который провели вне школы и подальше от всего, что усложняет жизнь.
Я точно знал, что она имеет в виду, хотя меня печалили мысли о том, что ей сейчас тяжело. Услышав, как она это сказала, я понял: проблем у нее еще больше, чем те, о которых она успела мне поведать, но сейчас было неподходящее время для вопросов.
– Конечно, запомним, – заверил я. Мне бы хотелось как-то получше выразить эту мысль, но, находясь рядом с ней, я сильно нервничал, опять же в хорошем смысле. Мне казалось, я исключительно тонко чувствую все то, что касалось и меня, и ее – например, русалочьи пряди волос шли к майке Celtics, которая была на мне, словно мы продумали, как будем выглядеть. Солнечный луч проникал через окно и освещал место на полу, где мы лежали, опершись на локти, заставлял сверкать лак на ее ногтях и делал волоски на моих руках почти светлыми. Я слышал удивительную мелодию, игравшую где-то в глубине моего сознания, определявшую все вокруг.
Середину дня мы провели на пикнике, организованном ею. Много говорили о наших семьях; Астрид была единственным ребенком и завидовала тому, что у меня есть сестра, и ничто не могло переубедить ее – ни щипки Рейчел, ни ее сплетни и доносы на меня родителям, ни тестирование на мне новой косметики.
– Да ладно тебе. Сам говорил, что она познакомила тебя со всей той музыкой, какую ты сейчас любишь. А ты до сих пор продолжаешь беситься из-за капельки губной помады?
– Не вздумай рассказать кому-нибудь об этом! – взмолился я. – Такими вещами занимаются с собственными родителями, но наши ведь все время работали. – Я рассказал ей о своем отце, оказавшемся козлом, но в детали вдаваться не стал – мне не хотелось, чтобы она опять начала мучиться воспоминаниями о собственном предке.
– Да, все эти девчачьи забавы я разделяла с мамой, – призналась она. – Странно: мы прекрасно с ней ладили, когда папа был жив, но теперь его нет и все стало совсем иначе. Она не была без ума от моего нового образа, а теперь начинает задумываться о каких-то свиданиях, и это пугает меня. Я хочу сказать, она ведет себя со мной как с подругой, а не как с дочерью, понимаешь? А я не хочу ходить с ней по магазинам и покупать одежду на все случаи жизни.
– Понимаю, – ответил я. – Но не кажется ли тебе, что лучше уж так, чем она начнет паниковать, страшась остаться одной? Вот уже восемь лет, как моя мама развелась, и я не помню, чтобы у нее было хоть одно свидание. У нее ужасно много работы, и свидания ей, наверное, ни к чему, но это все равно печально. А твоя мама была замужем дольше, чем моя, и все у нее было хорошо: может, ей просто хочется вспомнить, как это – быть с любимым.
– Ты гораздо лучше, чем я, – сказала Астрид. – Хейден всегда это говорил. – Она замолчала и нахмурилась: – Подожди, мы условились не разговаривать о печальном, и на тебе – рассуждаем о моих проблемах с мамой, а теперь я приплела сюда еще и Хейдена. Прости.
– Нечего прощать, – заверил я, но не стал поднимать упавшую нить разговора, и какое-то время мы сидели молча. Мне нравился этот пикник в месте столь значимом для нее, и был такой момент, когда мы доели последнюю крошку шоколадки и разделили остатки воды, и вдруг ее лицо оказалось так близко к моему, что мне почти не надо было подаваться вперед, чтобы поцеловать ее. И казалось, она думает о том же, и, возможно, даже хочет этого. Но среди вещей и людей, о которых мы не говорили, был Эрик; я не был уверен – он тот самый бойфренд, по которому она сходила с ума, или же следующий парень в списке, но в любом случае мне не хотелось приударять за чьей-то девушкой. Если нам с Астрид суждено оказаться вместе, это должно начаться правильно, то есть она должна порвать с ним. Но я слишком нервничал, чтобы спрашивать ее о таких вещах, и не только потому, что она рядом – я боялся того, что она скажет.
Мы оставались в амбаре до тех пор, пока солнце не перестало заглядывать в окно. Темнеть не темнело, но солнце перемещалось по небу быстро, и оно стало покрываться розовыми и оранжевыми бликами.
– Пора возвращаться, – сказала Астрид, но только спустя какое-то время кто-то из нас заставил себя встать.
Не хотелось, чтобы этот день кончался.
Мы убрали оставшийся от нас мусор, свернули одеяло. Казалось, мы играем в семейную жизнь.
– Можно я его понесу? – спросил я, пытаясь быть, не знаю, как это сказать, джентльменом, что ли.
Она рассмеялась своим великолепным смехом:
– Я сама, а ты просто старайся держать равновесие, когда мы будем идти по лесу.
Она была права. Солнце начало садиться, видеть тропинку стало труднее, и я сосредоточился на том, чтобы не упасть. Я старался придумать предлог, чтобы спросить ее об Эрике, но мне не хотелось портить наши только начинающиеся отношения.
– Что затих? – спросила она, когда мы огибали молодые деревья. Судя по запаху, это были сосны. И по иголкам тоже.
Мне не хотелось говорить ей, что у меня на уме. И потому пришлось думать очень быстро:
– Мама Хейдена принесла мне на этой неделе кучу его вещей. Она даже отдала его компьютер. Но я не могу пользоваться им, потому что там установлен пароль. – Я чувствовал себя виноватым, прикрываясь Хейденом, как щитом, чтобы удержаться от разговора об Эрике, но это правда, что компьютер не выходил у меня из головы наряду с миллионом других проблем.
Астрид повернулась и, прищурившись, посмотрела на меня.
– Что? Ты считаешь гадким и непозволительным залезать к нему в компьютер? – спросил я, обеспокоенный тем, что это вполне может быть правдой.
– Вовсе нет. Она дала его тебе, значит, хочет, чтобы ты пользовался им. Тебе ведь интересно, что там, правда?
– Разумеется. – Мы наконец вышли из леса и увидели два поздних автобуса – на запад и на восток, – стоящие перед школой. – Это мой, – я показал на западный.
– А я на восток, – сказала она. Ну что ж, это было ответом на один из вопросов. Я провел день, общаясь с чирлидершей из богатой части города. Никогда не думал, что со мной такое произойдет.