Вообще на такое событие, как стихийное наводнение, нужно привлекать тех, кто имеет опыт смерти и умеет помогать: добровольные спасатели, поисковики, социальные патрули, лесные пожарные, отставные вояки. Но в Крымске в волонтерских лагерях преимущественно были студенты, причем не такие, как Loop, у которой уже был и благотворительный опыт, и поисковый. Это были домашние, городские мальчики и девочки, которые вообще ни черта не видели. Их никто не контролировал, не отсеивал – и не гнал, хотя стоило.
– Там был один парень, – рассказывает Loop, – он «муляку» выгребал, а там кошки, собаки эти… Один раз пришел в лагерь, говорит: я за хлебом. Мы ему говорим: хлеб же есть, вот он. Он повторяет: я за хлебом. Хочешь за хлебом, иди за хлебом. Ушел. Вечером нет его. Ищем по всему Крымску. Утром его нет. Не помню, кто нашел, но он, короче, брел по шоссе в сторону Краснодара, уже километров 20 прошел.
– А хлеб-то купил?
– Штапич, ты придурок!
Loop показывала фото в телефоне: Сурен, другие люди из отряда, и один – не наш.
– Это Эдик. Такой славный… Он из Питера. Мой друг.
С фото глядел улыбчивый, но обрюзгший не по годам, с обвисшей кожей и редкими волосами, высокий парень лет 30. Эдика, этого обрюзгшего серого типа, я возненавидел сразу. Loop много о нем говорила. Очень много. Чересчур.
– Конченый мудак и вор, – вдруг откликается Сурен, ехавший с нами в машине, услышав наш разговор. – Гуманитарку фурами пиздил.
– Сурен, вот ты сам видел? А?
– Простая ты, пиздец, – диагностировал Сурен, – я же с ним не воровал.
Машина остановилась – мы были у дома Loop. Она выпорхнула из тачки и пошла к подъезду. Выскакивать за ней мне было как-то некстати, но выхода нет.
– Я на метро! – кидаю Абрамсу вместо прощания.
– Нам же по дороге?
– Да брось, крюка давать, там пробки…
Догнал Loop. Всё, яйца в кулачок, полон решимости.
– Слушай, давай сходим куда-нибудь вместе? – проблеял, как мудак.
– Нет.
– Почему?
– Ты же псих! И у тебя дети.
Вот это поворот.
На удивление вовремя мне звонит Маша – та самая, которая слила меня Лене и Вере. Видимо, и Маша от них что-то уже услышала и решила сама попробовать.
Я уныло поплелся к ней – вонючий, грязный и злой, намереваясь отомстить сразу всем женщинам, которые мне когда-либо отказывали, но сильнее всех – ей, Loop. Она вообще не дала мне шанса! Как судья, сразу шарахнула вердикт.
Машка напоила меня вином и накормила мясом. Поставила стираться все мое барахло. Пока она возилась со стиралкой, я начал отрубаться. Тогда Машка запустила Тинто Брасса – фильм, где на обложке девушка с желтым зонтиком. Я помню начало фильма – констебль что-то говорит, потом девушка идет по парку под мудацкую музыку, по своей безвкусности и плоскости, то есть по мудачеству, если прямо говорить, сравнимую с «Сиреневым туманом». После этого я просто заснул, так и не отомстив.
Утром, приоткрыв глаза и глядя на Машку, которая что-то писала, сидя в халате на голое тело, я подумал какой же ты все-таки убогий, Штапич. Крепкая задница, сочная, большая грудь, распахнутые глаза, длинные светлые волосы. Что тебе еще надо, идиот? Тут мне стало стыдно, и я еще полчаса делал вид, что сплю, надеясь, что Машка уйдет. Но она не торопилась.
– Машка… пиво есть?
– С утра?
– Маш, мы же богема… а ты очень красивая.
Лесть «зашла». Машка ненадолго задумалась – и принесла пиво, а потом ушла на кухню готовить.
Пиво придало сил – и я начал концентрироваться. Максимально. В итоге трюк удался – я зашел на кухню голиком, с готовым прибором.
– Чего ты хочешь?
– Я всегда мечтала на столе.
Простодушно заявив это, Машка только потом сообразила, что кофейник и сковородку с яичницей эффектным жестом на пол не скинешь. Но ничего: немного неловкости, 5 минут скрипа старого столика, – и, кажется, моя вина хоть отчасти искуплена. Машка – очень даже хороша.
– Слушай, – а на выходных ты чего делаешь?
– Я к парню на дачу еду.
– Блять, да что вы все за люди такие, с парнями?
– А ты что за человек – всех моих подруг перетрахал и не звонишь им?
– Я был занят. Катал бабушек по лесу на своем горбу и водку пил… с медведями.
Не знаю почему, но девушкам в ту пору я больше нравился как вариант Б. Игрок, выходящий на замену. Кратковременное средство от скуки. Актер второго состава, который, конечно, все реплики кое-как помнит, но унывает весь сезон, если основной исполнитель здоров. Даже моя первая жена никогда не воспринимала меня как единственного.
В таком отношении женщин были плюсы и минусы. Плюсы в том, что быть развлечением не трудно. Минус в том, что это унизительно, особенно если твоя жена воняет другим мужиком, придя рано утром домой. В остальном, с другими девочками, не женами, если ты немножко промолчишь об унижении и расскажешь о перетраханных девках как о победе, выглядит уже не так ужасно. То есть ты, конечно, смотришься куском говна, которое не способно на нечто серьезное и обязательно упустит свой шанс, но только в глазах девушек. Но девушка в минуты растерянности и разочарования позвонит куску говна, ей нужно опуститься до него, и до бесконечного поглощения сладостей, и до звонка своему бывшему с нытьем и просьбой о встрече. Ей нужно пройти этот кошмар, и я нормально встраивался во всякие кошмары.
На следующий день позвонил Хрупкий, сообщил, что надо поговорить с Жорой. На встрече присутствовал и Зид. Выяснилось, что Куб, вопреки запретам, взял кэш из рук дочки той коматозной бабки. Кэша было немного – 20к. А еще Куб одолжил у Зида 100к. Также ребята выяснили, что Куб продавал подаренные дочкой бабки фонари через интернет, вообще без палева указывая свой номер. Когда они начали звонить Кубу с вопросами, тот пропал со связи. При чем тут Хрупкий? Хрупкий бухал с Кубом почти неделю подряд, и их фоточки в твиттере красноречиво рассказывали об этом. Платил за всё Куб. Короче, фартануло пацанам, и они пошли во все тяжкие. Хрупкому еще и приспичило быть поручителем между Кубом и Зидом за те 100к. Ситуация была неприятной. Жора, как третейский судья, должен был рассудить. А я… хер пойми, Хрупкий втягивал меня в дерьмо даже без видимых причин и называл это «дружбой», хотя я предпочитал думать, что мы собутыльники.
В общем, Хрупкому (хотя тот твердо считал, что нам обоим) было выдано задание: разыскать Куба и цивилизованно предупредить его о возможном заявлении в полицию, а еще донести, что ему не стоит появляться в отряде отныне и впредь.
Машка писала смс про «вернулась с дачи» и «стол ждет». Но вместо этого мы с Хрупким выпили пива, потом виски, а потом родили гениальный план: найти девушку, которой бы симпатизировал Куб, упросить ее организовать «встречу» и нагрянуть туда. На роль девушки претендовала Киса. Уже через полчаса мы были у ее подъезда. Киса, прямо скажем, плану не обрадовалась, но согласилась поучаствовать. Особенно ее напрягало то, что надо зазвать Куба прямо домой и устроить засаду именно там.
Так оно и вышло. Когда Куб оказался на кухне у Кисы, Хрупкий вышел из укрытия (ванной) и с угрожающим видом начал изрыгать требования. Что-то о том, что «если б я знал, что ты, пидор…». Куб, конечно, сильно удивился. Вместо того чтобы побаловать своего дружка, он мог вполне себе отхватить: Куб понимал, что бычьи повадки Хрупкого и моя психованность способны творить травмы. Я просто молча стоял в дверях, боясь, что этот скот может ломануться и мне прилетит. Но Куб оказался податливей, написал расписку, сказал на видео, что должен бабок, и обещал вернуть через пару дней. С тем он и ушел.
Мы выпили втроем. Хрупкий строил глазки Кисе, я тоже. Киса презирала нас обоих.
13. Ёлка: «Мальчик-красавчик»
Около месяца я провел в командировке в Арктике. Потом с фантастической скоростью писал сценарий раздолбанной, хаотичной и неструктурированной истории. А потом пришел он, день страшной ошибки и ужасного открытия.
После Арктики я, кажется, даже не успел заглянуть на поиски – только в бургерную, с двумя целями: засвидетельствовать почтение Жоре и увидеть Loop. Loop там не было, а Жора и Ко обсуждали грядущий день рождения отряда.
Предстояло нечто среднее между вечером встречи одноклассников и дебильным капустником в ПТУ. В принципе, это все мне было хорошо знакомо, ведь я пару лет работал на Первом канале российского телевидения. Так что в низкопробном юморе и очевидных скетчах я был профи. Но вмешиваться я не стал. У меня было занятие поинтереснее.
В бургерную я пришел с непочатой бутылкой Lawsons. Это дерьмовейший виски, рецепт изготовления которого наверняка сложен, потому что создать такое дерьмо намеренно, да еще в таких объемах, – дельце, которое под силу только сатане или гениальному технологу. Нужно быть врагом человечества вообще и виски в частности, чтобы сотворить такое. Головная боль, рвота, похмелье, головокружение – всё это я чувствую еще до употребления этого дерьма. А после – острое чувство стыда, настолько острое, что даже водка с пивом, или Dead Mexican, или самогон с портвейном 777 со мною такого не творили. Lawsons – это чистейшая тварь, это ублюдочность в жидком виде. Тем не менее она позволяет кое-как слушать истории, поэтому я слушал Сурена, который недавно ездил в Питер – знакомиться с тамошними коллегами, и решил рассказать про забавный поиск.
«Мы с парнями на пруду натаскивали спасение, знаешь, с плотом этим ебучим. Тут звонок – пропал ветеран Великой Отечественной. 93 года, партизан, грудь в орденах. Весь отряд сорвался. И лес для Ленинградской области небольшой – 12–13 квадратных километров чистого леса, вокруг – линия газа, ЛЭП, дорога, отличные ориентиры. Дед – адекватный абсолютно. Ни альцгеймера, ни деменции, книжки читает, стихи пишет. Нас человек 200, а еще личный состав части там подняли, три роты. Считай – 500, хотя солдаты, конечно, они как полчеловека каждый… Мы этот лес – 500 человек на 50 квадратов – вытоптали за день. Потом вертушку подняли, болотоход, еще 100 человек ментов дали… Вытоптали лес второй раз. Три дня – нет деда. Утром четвертого дня сидим, карту курим, охуеваем – куда тут еще ходить в этом лесу? Приезжает внук деда – говорит, старик сам вышел. А я думаю: куда он там мог деться? Ни бурелома, ни болота серьезного, ниче. Поехал к этому деду через пару дней. Дед, говорю, ты вертушку слышал? – «Слышал». – «А нас как ты мог не слышать?» – «А я слышал, и фонари ночью видел.» – «Ты ответить не мог, охрип наверное?» – «Нет, мог, но я специально не кричал». – «Это как?» – Да понимаешь, всю войну прошел, 3 года в лесу, а тут – потеряться. Решил – или сам выйду, или и не надо мне выходить…»